«Народ, угнетающий другие народы, не может быть свободным».
— Фридрих Энгельс
Недавно на Фабуле была опубликована миниатюра Галины Русиной под названием «Свобода и рабство». Этот текст, несмотря на короткую форму, вызывает внутренний протест и будит тревожные ассоциации из истории — своими образами и идеями. В нём проводится чёткое разделение между «рабами» и «свободными», «чернью» и «благородными», как будто эти категории даны раз и навсегда.
Но самое тревожное — это то, насколько узнаваем этот подход. В истории подобных теорий было много. Когда утверждают, что одни «не рождены для свободы», а другие — «по праву» властвуют, это не новость. Это — классовый дарвинизм с элементами эссенциализма, где социальное или психологическое положение объявляется врождённым и неизменным.
В этом и состоит опасность: подобное мышление сродни расизму, только вместо расы — социальный статус или мнимая «рабская психология». Как и расизм, оно отказывает огромной части людей в праве на развитие, достоинство, моральную сложность.
Подобное мышление — где одним людям приписывается неспособность к свободе и достоинству по рождению или «психологической природе» — уже звучало в истории. Именно эта логика лежала в основе теорий расового неравенства, которые привели к катастрофам XX века. Идея о том, что существуют врождённо «неполноценные» народы, неспособные к культуре, гуманизму или свободе, стала идеологической основой для нацизма.
Хочу предложить четыре тезиса, которые, как мне кажется, объясняют, в чём кроется серьёзная проблема с подобным взглядом на человека и общество.
1. История сложнее схемы «чернь – аристократия»
Русина утверждает, что именно дворяне, «благороднейшие люди», выступали за отмену крепостного права, в то время как сами крепостные якобы ни к чему не стремились, кроме как гордиться силой своего барина. Но такая схема не учитывает реальную сложность исторических процессов. Да, среди дворян были идеалисты, писавшие трактаты и петиции. Но были и крепостные, поднимавшие восстания, беглецы, самоучки, духовные искатели — те, кто ценой собственной жизни сопротивлялся своей несвободе.
История не движется только силами «лучших представителей». Она движется миллионами судеб. И сочувствие к народу не обязательно принадлежит «аристократу по крови». Чаще — по духу.
2. Благородство — не сословие, а способность к состраданию
В тексте Русиной благородство связывается с иерархией: благородный — тот, кто выше, и, от избытка силы, способен пожалеть слабого. Но настоящее благородство — это не вертикаль, это горизонталь. Это способность видеть в другом — равного.
Истинное благородство проявляется не в том, чтобы «жалеть чернь», а в том, чтобы не считать никого чернью. В умении уважать и слышать тех, кто не обладает статусом, деньгами, властью. Даже и особенно тогда, когда этот человек ничего тебе не может дать.
Гордыня легко маскируется под аристократизм. Но она узнаётся по одному признаку — по презрению к тем, кто «ниже», и зависти к тем, кто «выше». Там, где есть подлинное достоинство, нет нужды возвышаться за счёт другого. А где есть уважение к человеку как к человеку — там исчезает деление на «рабов» и «господ».
3. Свобода — не привилегия по рождению, а выбор и труд
Русина рисует рабов как изначально неспособных к свободе, будто это качество, которым одни обладают, а другие нет. Но такая позиция противоречит самой сути свободы. По Сартру, человек не рождается свободным — он приговаривается к свободе, то есть постоянно делает выбор, даже если хочет от него уклониться.
Но и «свободный», как его видит Русина, — это иллюзия. Если твоя свобода держится на происхождении, статусе, унаследованном богатстве — она не твоя. Это не свобода, а опора на внешний атрибут. Стоит исчезнуть этим опорам — и свобода исчезает вместе с ними.
Это та ситуация, о которой писал Гегель, анализируя отношения господина и раба. Господин получает своё «величие» только через признание от раба. Значит, он не свободен — он зависим от признания и подчинения. А раб, наоборот, через труд, через преобразование мира, через боль, но и через опыт — обретает подлинную субъектность.
По-настоящему свободный человек не боится утратить статус. Его свобода — в его внутреннем мире, в способности к выбору, ответственности, состраданию и действиям, а не в сословной привилегии.
4. Презрение не освобождает, а закрепляет рабство
Стиль текста Русиной полон презрения. К «черни», к «рабам», к «грязи», к тем, кто якобы «гадит и разрушает». Это не просто социологическое наблюдение — это язык исключения, отвержения, почти биологического приговора.
Но что даёт человеку право так говорить о других? И что в нём самом тогда свободного?
Нельзя быть по-настоящему свободным, презирая тех, кто слабее, беднее или просто не похож на тебя. Такая "свобода" — всего лишь форма социального одиночества и гордыни. Истинная свобода предполагает ответственность и открытость. А презрение делает человека таким же рабом — рабом своего страха, своей ненависти и своей мнимой исключительности.
Вместо заключения — напоминание
Ты не можешь быть свободным, если ты держишь других в несвободе.
Ты не можешь стать человеком, если отказываешь другим в человечности.
Свобода не растёт из насилия и унижения. Она растёт из уважения, достоинства, доверия. Даже там, где почва кажется каменистой.
Увы, все мы - ИЗ ГРЯЗИ, ДА В КНЯЗИ. От этого и наши понты. От этого и тыканье пальцем в чернь: "Смердите, пшли отседа!" 
