нужен.
ГЛАВА 10
Меня поражает, сколько улиц Александр может прошагать за день, с каким количеством людей поговорить, сколько фильмов посмотреть. Он как поток, все время в движении.
На следующий вечер я бросилась в микрорайон Жулдыз, и мы втроем, Александр, я и Юрий, смехом и шутками заглушили все эти настроения.
Юмор и мудрые мысли — вот все, что мне нужно было в этот момент.
Мы сидим в монастырски чистой комнате, и Александр уговаривает меня раскрыть мои страхи, а я злюсь, мне кажется это глупым. Но он продолжает настаивать на своем.
-Знаешь, - решила я поставить точку в его неуместном любопытстве, -думаю, что сейчас не время разбирать мои страхи детства, но поверь их очень много, и рано или поздно я поделюсь ими с тобой.
-Да, наверное, ты права. – ответил он, призадумавшись.
-Чувствую, что обстановка накаляется! – пошутил Юрий и взяв бутылку с вином, стал разливать содержимое по стаканам.
Чуть позже Александр признался, что бывает чудовищем с зелеными глазами, когда испытывает ревность.
Концепция морали у него простейшая: не будь ханжой!
-Знаешь во мне нет никакой благонадежности, и я так же, как и все способен на многое, даже на кражу, если понадобится. – начал откровенничать он, – И никогда не останавливаюсь, чтобы поразмыслить. Я постоянно в движении, как безудержный кутила. Не люблю жить наскоками и прыжками.
Я же только молча глянула на него. А он продолжил свой рассказ.
— В воскресенье ночью, когда ты от меня ушла, я немного поспал, а потом встал и вышел прогуляться. И вдруг мне открылась жуткая истина: я не хочу, чтобы Анжелика вернулась. В ту ночь я чуть было не послал ей смску в ответ, что она мне не нужна. С тобой я открыл, что в отношениях между мужчиной и женщиной может существовать настоящая дружба, а с ней мы же никогда не были друзьями. Я всегда думаю о себе. Возможно, я и в самом деле, как утверждает Анжелика, самый большой эгоист на свете. Удивлен своим себялюбием. Когда покупаю что-нибудь, я чувствую себя червяком, маленьким таким. Я мог бы подарить тебе какой-нибудь приятный и памятный подарок, за все то, что ты сделала для меня и Анжелики, а в место этого я только трачу деньги на себя. Почему я этого не сделал до сих пор?
ГЛАВА 11.
Вернувшись домой, я подсела к камину и долго, до галлюцинаций, всматривалась в огонь. Мне представилось, что нахожусь внутри стеклянного колокола, точно такого же, какое подарил пресс-папье с маленьким замком внутри, отец.
Мне тогда было немного больше десяти, и я только что вышла из больницы после оказавшейся чуть ли не роковой операции гнойного аппендицита. Я очень долго приходила в себя и была ужасающе исхудавшей.
Мать посчитала, что морской климат Киргизии мне поможет. И мы ринулись к отцу в небольшой городок Чолпон-Ату, рядом с озером Иссык-Куль.
Когда рано утром оказались на территории его двора, то, я увидела отца, наблюдавшего за нами из окна. Казалось, он не слишком обрадовался этой встрече.
Вокруг его дома находился сад, дикий, запущенный и огромный, где легко можно было заблудиться.
В одной из комнат окно было сделано из цветного стекла. Сквозь которое, виднелся преломляющийся разными цветами мир. Я часами просиживала там, любуясь рубиновыми деревьями, бледно – зелеными цветами и оранжевыми облаками.
Сидя у этого окна, я сочиняла стихи и строила планы на будущее, даже наметила посвятить себя заботе о детях сиротках. Заводить собственных детишек я не собиралась. Мне казалось эта мысль какой-то далекой и нереальной.
Я ревновала отца к новой сожительнице Ольге. Она казалась миниатюрной, совсем как ребенок с тоненькими ручками и ногами-спичками.
Девушка была официально помолвлена с моим отцом, но я инстинктивно чувствовала, что из этого ничего не выйдет, потому что отец очень холодно относился к ней. Интуиция меня не обманула: годом позже они расстались.
Но вскоре мы отцу надоели, и он выдумал какую-то командировку и в очередной раз сбежал от нас, дезертировал. Когда он объявил, что ночью уедет, я вцепилась в его пиджак и закричала:
- Не бросай нас, папа, не бросай нас!
На что он сухо ответил:
- Доченька, что поделать! Что поделать, такова жизнь, смирись! – и ушел.
Немного позже, когда я мать и Санжар переезжали жить в Алматы, отец встретил нас на вокзале. Он помог найти временную квартиру и заселиться в нее.
В тот вечер, мы очень долго разговаривали на кухне в арендованном жилье, и я увидела перед собой совершенно чужого человека. Одежда его была пределом шика, серая, фланелевая в полоску рубашка, слегка завивающийся короткий волос, уложенный гелем парфюм с тонким ароматом винограда и дорогие часы. Все это меня не встревожило, но его разговор… Он был фальшивым.
Отец часто упоминал об его новой пассии Вере, с которой недавно познакомился и влюблен до беспамятства, и о том, что она богата.
Мне не нравится, когда один человек вуалируя свою выгоду, внушает обществу, что им это нужно больше, чем ему.
Так и мой отец, в место того, чтобы сказать, «Я влюблен в ее богатство, и сделаю все чтобы оно от меня не ушло», выстраивает долгую апологию, основанную на практических интересах: мужчина не может жить один.
От нашей встречи я ждала чего угодно, но только не светской беседы. Одним словом, родственные узы постепенно ослабли.
Мои крылья — такси. У меня не хватает терпения ждать чего бы то ни было. Как чудесно выходить в три двадцать пять из дома, в шум и суету города, сбегать вниз, ехать, предвкушая встречу, через весь город в кафе, где сидит Александр с приятелями. Такси — волшебная карета, переносящая меня без всякого труда с одной орбиты на другую, плавно катит сквозь жемчужно-серые сумерки, сквозь опал, который и зовется Алматой.
Я очень люблю свою мать, люблю ее человечность, доброту, жизненную энергию. Александр говорит: «Ты какая-то притихшая. Уж не заболела ли ты?» А я улыбаюсь про себя, и радуюсь полноте моей нынешней жизни.
Моя полка забита книгами, на которые у меня нет времени, Маргарет Этвуд, Стивен Кинг, книжечкой Шерил Стрейд, и уймой всякой всячины. Может показаться, что я становлюсь похожей на Анжелику с ее божественным пренебрежением деталями, с платьями, сережками, но нет, я не такая. В моих платяных шкафах царит великолепный японский порядок; все на своем месте, но порядок этот, подчиненный чему-то высшему, отходит в иные моменты жизни на второй план. Те же самые платья могут оказаться скомканными и брошенными на кровать, аккуратная прическа разметаться на ветру, те же самые серьги и шпильки рассыпаться, а высокие каблуки сломаться.
Я никогда не выпускаю из виду целое. Безупречное платье для того и создано, чтобы его носить, рвать, чтобы оно мокло под дождем, пачкалось и мялось.
В разговорах с Александром я стала испытывать чувство, что приходит время, когда мы оба будем понимать все. Уж слишком стремятся соединиться друг с другом его мужественность и моя женственность, именно соединиться, а не одержать верх в схватке между собой.
Анжелику можно было постигнуть, только переняв ее безумие.
Территория женщины то, что не затронуто грубым мужским желанием. Мужчина бьет в самый жизненный центр, а женщина расширяет окружность.
ГЛАВА 12.
Уже был вечер, когда я, Александр и Юрий, пришли в «Ладью».
Официантка принесла нам бутылку красного вина и разлила содержимое по стаканам.
-Давай, Юрий, выпьем за начало нашей совместной работы. – сказал Александр проводив официантку взглядом, - с такой я бы замутил. Да ладно не об этом. - и поднял фужер.
Я как обычно поддержала его и добавила:
- Надеюсь, что сработаетесь и у вас все будет хорошо!
Мой тост произвел неожиданный эффект на Юрия. Губы у него задрожали, а в глазах появились слезы. Он сразу же положил голову мне на плечо.
- Не огорчайся, — говорю я ему, совсем не понимая, зачем я это делаю. С чего бы ему огорчаться, если его друг будет работать с ним.
-Что с тобой, Малыга? – удивился Александр.
- Кажется, ты подумал, что я делаю это специально, чтоб вызвать в Диляре жалость, и воспользоваться ее добротой? - сквозь слезы проговорил Юрий.
- Малыга любит трагедии, все воспринимает остро и переживает слишком эмоционально, - продолжил Александр и глянул на меня. - Но все это лежит на поверхности и быстро проходит. Ты не принимай его слишком всерьез. Сейчас! – и молодой человек ушел за сигаретами.
— Юра, на что ты обиделся? - спросила я.
—Я очень несчастлив. Ты же знаешь, что со мной происходит.
А немного погодя, когда красное вино переменило его настроение, он каким-то добродушным тоном предложил:
-Пика хочет, чтобы ты нарисовала портрет Анжелики, который он бы с удовольствием повесил в комнате, на против своей кровати.
Это была наша последняя встреча с Александром. вскоре он уехал к Анжелике, и я получила письмо.
Что меня удивило больше, это было настоящее письмо, написанное на тетрадных листах и отправлено по почте.
«Я скажу вам то, что вы уже наверняка поняли, я люблю вас… Я болен вами. Мне трудно с вами разговаривать, потому что я все время думаю, что вот сейчас вскочу и сомкну свои руки вокруг вас… Я погружаюсь… меня ничто не может удержать». И еще, он пишет, что ему хочется пригласить меня в ту квартиру, что он снимал в Жулдызе, и показать свои акварели, приобретённые для того, чтобы написать мой портрет.»
Продолжение следует...
