жадностью кусать хлеб и запивать его чаем, и я с не меньшим аппетитом последовал его примеру. А он продолжал говорить с набитым ртом:
- Готов ли ты к тому, чтобы твои родители бросили в тебя камни, как в Аруна?
- Нет! - Я подавился и закашлял. - Нет, конечно! Кому охота, чтобы в него швыряли камни? Я даже пощёчину получить не готов. О чём ты говоришь!
- Тогда сделаем это вместе.
- Вместе?
- Да, вместе пойдём к твоему племени и скажем им о городе, который ждёт их прямо здесь, а не где-то там, в сказочных далях. Хотя бы попытаемся. Может быть, на этот раз кто-нибудь из них проснётся. По правде говоря, я не жду от этого дела ничего хорошего, но ради тебя, ради очистки твоей совести готов рискнуть. Согласен?
- Ну, ладно, - неуверенно кивнул я. От страха перед побитием камнями мне расхотелось есть, да и белый свет стал мне не мил. Но как отказаться от предложения Асана? Он ведь может обозвать меня трусом и вообще перестанет дружить со мной.
- Послушай, - сказал я, когда немного успокоился, подумав, что, скорее всего, к утру легкомысленный Асан забудет о своём намерении поговорить с моим племенем, а я сделаю вид, что забыл напомнить ему об этом. - Послушай, а ты, случайно, не джинн?
- Нет. Оссо - джинн в седьмом поколении, а я...
- А давай попросим его, чтобы исцелил Саюма!
- Нет, - замотал головой Асан, - джинн не может идти против воли Создателя. Хлеб испечь, лучший сорт чая на базаре отыскать - это куда ни шло, а исправлять то, что делает Бог, - значит, сомневаться в его любви. Так и волшебной силы лишиться недолго, а кончится такое непослушание тем, что разжалованный джинн пристанет к унылому племени вечно идущих слепцов. Не переживай ты за Саюма, ничего плохого с ним не случится. Он поступит в школу ангелов или джиннов и будет помогать детям всегда оставаться детьми, даже в старости.
До самого вечера Асам рассказывал мне волшебные сказки, а когда взошла луна, мы поднялись на кровлю дома глядеть на небо. Мы лежали, всматриваясь в лунную белизну, и все страхи и сомнения исчезли, и я почувствовал себя чистым и лёгким, как мотылёк. И не взлетел только потому, что у меня не было крыльев. Зато я понял, что такое быть ангелом и почему ангелы такие светлые и воздушные.
Спали мы в настоящих хоромах, которым мог бы позавидовать турецкий султан, а, проснувшись утром, подкрепились холодным, сочным виноградом и пошли к моему народу с благою вестью. И я, омытый накануне лунным светом, больше ничего не боялся.
Племя уже собралось уходить: шатры были свёрнуты и погружены на спины верблюдов, догорающие костры едва дымили, а жрец Раги, стоя перед людьми, сидящими верхом, громко читал подорожную молитву.
Когда молитва кончилась, заговорил Асан:
- Послушайте меня, отцы и матери мои, братья и сёстры! Отвернитесь от обманной картины, которую вы считаете вратами в рай. Нет там ничего, кроме пустыни и оазисов. Ваша земля здесь! Останьтесь, будьте хозяевами этого города! - Он обвёл рукою окрестности.
- Алим! - злобно зарычал на меня жрец. - Кого ты к нам привёл? Ты пал так низко, что связался с врагом человеческим!
- Да он, наверное, из другого племени! - выкрикнул Уру, сын жреца, вечно всем недовольный парень, готовый подозревать в измене и собственную мать. - Скорее всего, его народ хочет добраться до сада раньше нас и застолбить лучшие участки.
- В любом случае, он богохульствует! - объявил свой приговор разгневанный священник. - Побить еретиков камнями! Чего вы ждёте, народ божий?
Уру и двое его приятелей спешились, и в нас полетели камни. Я увернулся от камня, но споткнулся о кочку и упал. А на меня повалился Асан.
- Всё, хватит с них, оставим их здесь подыхать с голоду, - послышалось ворчание жреца. - Поторапливайтесь! А ты что, Аре? Да оставь Саюма, он всё равно не жилец. Надо спешить. Обетованный сад уже совсем близко, к вечеру, даст Бог, войдём во врата блаженства. Эй, Аре, кому сказал, оставь своего выродка! Смотри, он уже не дышит.
Я боялся пошевелиться. На мне лежал Асан. Жив он, или они убили его? Боже, как я мог считать этих негодяев своим народом! Боже, спаси хотя бы Асана. Он ведь такой хороший, и он знает тебя, Господь мой! Почему ты не забрал меня? Почему отнимаешь у меня друзей?
Прошло немало времени, прежде чем я осмелился поднять голову. Племя ушло. Я глянул вдаль: последний верблюд входил в миражное марево.
У Асана была пробита голова, но он был жив. Я сидел рядом с раненым другом, не зная, что мне делать.
- Оссо! - крикнул я в отчаянии. - Хоть ты помоги этому ангелу! Я не в силах сделать это, я всего лишь слабый ребёнок!
Вдруг поднялся сильный вихрь. Он подхватил Асана и унёс его в город по имени Соловьиное Гнёздышко. А я встал и, оглядевшись, увидел лежащего на земле Саюма. И опрометью бросился к нему.
Он был бледнее полной луны, но ещё в сознании. Он глядел на меня с тоскою в больших чёрных глазах, и я заплакал.
- Погоди умирать, дружок, - причитал я, теребя его грязный, дурно пахнущий балахон. - Я тебе помогу. Асан и Оссо не хотят лечить тебя, они боятся нарушить божье повеление. Пусть так. Но я-то ничем не обязан Богу, плевать мне на все его правила, когда у меня на руках страдает умирающий друг! Я сам исцелю тебя, я отдам тебе часть своей жизни, лучшую долю своей души. Если будет нужно, я откажусь даже от места в раю - лишь бы ты жил и играл со мной, как раньше. Вставай, Саюм, вот так, видишь, ты ещё можешь ходить. Ухватись за меня, обопрись. Пойдём, я отведу тебя в город.
В роскошных султанских покоях нас поджидал Асан. Его голова была замотана белой тряпкой. Он лежал на постели с балдахином и, загадочно улыбаясь, глядел, как я из последних сил затаскиваю в комнату совсем обессилевшего Саюма. Не знаю, как сам я не свалился от изнеможения, но мне всё-таки удалось положить его на кровать.
- Зачем ты принёс его? - спросил Асан, принюхиваясь.
- Чтобы спасти.
- Он умрёт.
- Замолчи! Он не умрёт!
- Да? - усмехнулся Асан. - Только потому что ты так хочешь?
- Да, потому что я готов отдать ему часть себя.
- Часть, но не всего.
- Надо будет, и всего отдам. А ты что, злишься, что у меня есть друг, которого я люблю сильнее, чем тебя?
- Ничего я не злюсь. Просто мне кажется, нагляделся ты вчера на луну - и совсем забыл о том, что ты просто человек.
- Плевать мне на то, кто я. А вот ты, вместо того, чтобы помочь мне, лежишь здесь и повторяешь слова Раги, нашего жреца.
- Это же не мой друг, а твой - ты им и занимайся.
- И займусь. А ты попроси Оссо приготовить ему целебных мазей и отваров.
- Хорошо, попрошу. - Асан сел на кровати. - Ох, как голова болит! Эй, Оссо!
- Да не просто целебных, а чего-нибудь поволшебнее! - грубо настаивал я, забыв о том, что совсем ещё недавно считал противного Асана лучшим своим другом.
- Как скажешь. Оссо, лучших лекарств, будь добр. Докажем же этому глупцу, что все усилия его напрасны. Бог не потерпит такого своеволия. Он смиренных любит, кротким помогает.
- Смиренных, кротким! - передразнил я злого мальчишку, дрожа от возмущения. - Передай своему Богу, что я не за себя прошу, а за Саюма. Между прочим, он самый смиренный в мире человек.
Удивлённо глядя на меня, Асан качал головой, а я, сняв с больного грязную одежду, натирал его мазью, которую подал мне невидимый Оссо.
- Грудь посильнее натри и лицо, - говорил Асан. - И дай ему выпить этой чёрной гадости. Это жёлчь змея, того самого, что искушал Еву. Да не бойся ты, пусть пьёт, я шучу, это экстракты разных корешков. Какие вы все серьёзные, шуток не понимаете.
- Знаешь что, шутник, шёл бы ты отсюда, не мешай! - разозлился я.
- Ладно, пойду пока, распоряжусь о праздничном обеде.
И Асан ушёл. А я втирал в кожу Саюма разные мази и по капле вливал ему в рот чёрное лекарство. И наконец, уставший и разморённый зноем, уснул рядом с ним.
Проснулся я в вечерних сумерках и сразу стал щупать неподвижное тело друга.
- Нет, только не умирай! - закричал я. - Ты жив? Жив! Бог любит тебя, Саюм! Пусть он возненавидит меня - лишь бы любил тебя! Ты родился, чтобы жить, я это знаю.
Я не спал до самого утра, ни на минуту не отходя от больного, и то плакал, видя, как тяжело он дышит, то радовался, когда он, открыв глаза, спрашивал, где мы и скоро ли настанет утро.
А когда совсем уже рассвело, Саюм сказал, широко улыбнувшись:
- Как мне хорошо, Алим! - И, вытянув руки, блаженно потянулся. На его лице снова пылал красивый загар, а в глазах отражалось утреннее солнце.
- Ты здоров! - закричал я, не помня себя от радости. - Оссо! Передай своему господину, что мой друг поправился!
Асан вошёл в комнату, зевая и потирая кулаками заспанные глаза. На его голове не было повязки. Как же быстро зажила на нём рана! Я подскочил к нему и сгрёб его в объятия.
- Саюм жив! А ты мне не верил!
- Не верил, не верил, - ворчал Асан, позёвывая. - А ты? Верил ли ты Богу?
- Конечно! Только ему. Если бы я послушался тебя, маловер ты несчастный, Саюм обязательно умер бы.
- Хвастаться решил? - усмехнулся Асан. - Присвоить себе чужую заслугу?
- Я не хвастаюсь, а радуюсь. Кстати, где твой обещанный праздничный обед? Целые сутки во рту маковой росинки не было.
- Я тоже голоден, - сказал Саюм.
- Тогда вставай, лежебока! - пробурчал Асан. - И за мной!
- Но он же болен... - Я осёкся, удивившись, с какой лёгкостью Саюм вскочил с постели.
Плотно позавтракав, мы втроём пошли купаться.
- Прости меня, - обратился я к Асану, когда мы выходили из города.
- За что?
- За то, что накричал на тебя вчера.
- Ерунда, Алим. Это ты прости меня.
- За что?
- Что сомневался в тебе.
- Значит, мир и дружба?
- Навечно!
И вот мы вышли к... нет, не к озеру - а к настоящему морю! Саюм и я остановились на берегу, поражённые увиденным, а Асан, скинув себя белый балахон, с радостным гиканьем бросился в мерно шумящие волны.
- Что встали, как два испуганных козлёнка? - крикнул он нам, вынырнув из воды, которая своей мягкой голубизной спорила с красотою неба.
Лицо Асана вспыхнуло таким ярким светом, что мы зажмурились.
- Кто он? - прошептал испуганный Саюм.
- Кажется, я понял, - ответил я. - Эй, Асан, значит, ты и есть Бог?
- А ты сомневался в этом? Ничего, прощаю тебя и за это, ты же мой друг. Что вы оторопели? Да бросьте! Это же верх неразумия - бояться меня! Идите ко мне!
Мы разделись и осторожно вошли в тёплые волны.
- Давайте веселиться, друзья! - Асан обнял нас обоих. - Мы будем играть, а Оссо будет рассказывать нам сказки, пока нет у нас других дел. А то ведь скоро сюда придёт ещё один караван, предстоит много работы, надо будет спасать детей.
- А взрослых? - спросил ничего не понимающий Саюм.
- Нет уж! Хватит с меня вчерашнего. - Потрогав то место на голове, куда угодил камень, Асан состроил недовольную мину. - Даже мне не по силам спасать идущих к смерти.
