– Если так, – задумчиво сказал Муравецкий, – тогда нам нужны стоны.
Он повернулся к Кобриной.
– Я?! – воскликнула Лика.
– Опыт у вас есть, – добавил полковник. – Будете лежать и постанывать. Обычное дело: после операции вы отходите от наркоза. Щелкуну и в голову не придет заглядывать за ширму.
Кобрина хмуро кивнула и потребовала от строителей поставить кровать немедленно, потому что ей надо отрепетировать стоны.
Внимательно слушая детектива, раздававшего указания подчиненным, стоматолог предложил:
– Григорий Михайлович, хорошо бы еще в коридорчике возле моего кабинета посадить парочку клиентов, то есть пациентов, в старинной одежде.
– Зачем это? – удивился полковник. – Впрочем, вы правы. Важно подготовить щелкуна заранее, еще в коридоре, чтобы общая атмосфера палаты его не шокировала.
С этими словами все посмотрели на портрет Николая. Стоматолог причмокнул губами и с воодушевлением произнес слово: «Корпия».
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Муравецкий.
Сан Саныч вспомнил, как его дед в годы войны завел такой порядок, что пациенты, ожидая в очереди, нащипывали из ветоши корпию – нитки для перевязочного материала.
– Больные это делали с удовольствием, – убеждал врач. – Многие приносили холсты с собой, а некоторые из них даже утверждали, что сосредоточив внимание на работе, переставали чувствовать боль.
Муравецкий согласился стать одним из пациентов. Предложили поучаствовать и строителям, но те под разными предлогами отказались. Постучались к Суконникову, но тот видно был не в духе, потому не открыл. После рассказа Лики о приключениях в музее Муравецкий отнесся к поведению служителя с пониманием.
– Что мы упустили, сержант? – спросил полковник Коржикова – как единственного источника, который мог вспомнить, что еще могла рассказать ему Юлия о действиях Новака. Но Степан многозначительно молчал, поскольку не имел такой способности запоминать все сведения, которые поступали от собеседника. В голове его стоял какой-то сортировочный пунктик, который уверенно отфильтровывал нужную информацию от спама. А нужной оказывалась, к примеру, та, что Новак во время операции страдал одышкой, поскольку не выносил ничего горелого. В тот день на кухне пригорела гречневая каша.
– Постойте! – воскликнул Муравецкий и затормошил сержанта за плечи, чтобы тот не уснул на месте от воспоминаний о еде. – Вы ведь изучали меню лазаретов, не так ли?
– Так точно, – насторожился Коржиков.
– Тогда вспомните, когда давали гречневую кашу?
– Эээ… на завтрак. В восемь тридцать.
– Точно? – нахмурился полковник.
– Абсолютно! – перекрестился сержант.
Муравецкий тотчас набрал в телефоне номер ЭлЭс и попросил ту сделать все возможное и невозможное, чтобы пригласить Дурова в больницу завтра ровно в восемь тридцать утра. Людмила Сергеевна шмыгнула носом и глубоко вздохнув, пообещала.
– Ну вот, – потирая руки, усмехнулся полковник. – Теперь у нас есть все, чтобы принять дорогого гостя. Нет только главной фигурантки. Придется ее навестить.
– Не надо никого навещать, – раздался голос Валентины.
Еле-еле Лизе удалось уговорить маму отпустить ее помочь дяде Гриму, но как только мать узнала, что ей придется сыграть роль сестры-сиделки в странном спектакле, она поначалу была в шоке и хотела провалить всю операцию. Однако Лиза пообещала матери, что будет подсказывать той слова, если она вдруг забудет. На что Валентина резонно ответила, что яйца кур не учат и это еще вопрос: кто кому будет подсказывать. Аргументом «за» для нее явилось еще то, что Валя все время будет находиться рядом с дочерью и если что, так отдубасит Дурова, что «держите меня восьмеро». Воспользовавшись азартным порывом женщины, Муравецкий, особо не надеясь на успех, поинтересовался, не могла бы она назавтра устроить горелую гречневую кашу. Сначала Валентина хотела предложить полковнику записаться на прием к психиатру, благо, тот был на месте. Однако осознав, что Муравецкий вполне серьезен, и перечить теперь ему – значит, подвергнуть провалу не только все дело, но и поставить под угрозу жизнь ее дочери, Валя согласилась.
– Ладно уж, договорюсь с девочками на кухне.
Взяв клятву со строителей, что те не уснут, пока не приведут в порядок коридор и палату, а также приказав Коржикову с Кобриной хорошо выспаться, Муравецкий отправился в театр к гримерам. К сожалению, Харьковская драма была на гастролях в Киеве со своей «Зойкиной квартирой» по случаю Булгаковских дней и все специалисты отсутствовали. В мрачном настроении прибыл Григорий Михайлович в Коротич и был тут же окружен заботой Ираиды Львовны. Когда та узнала о причине кручины своего кумира, она расцвела и деловито спросила:
– У вас есть эскизы и мерки?
Муравецкий доложил, что эскизов нет, но есть женщина, ее дочка, а также он сам, кому нужны старинные платья сиделки, пациентки и костюм горожанина. Ираида позвонила своей двоюродной сестре, которая работала швеей у армяшек и договорилась о встрече.
– Будем работать всю ночь и пригласим вас на примерку, – твердо пообещала Ираида Львовна и взяла у полковника телефон Валентины.
Вот...и Валентина согласилась принять участие! Думаю, что всё должно получиться!))
Классно написана глава!))
Мне очень понравилась!))