По-соседски

***

Мы с Любой давно уже не школьницы, а вполне
себе взрослые дамы, однако при встрече обожаем подурачиться. А с учётом того,
что живём мы в одном подъезде, это нам удаётся довольно часто. Когда Люба,
возвращаясь с работы, поднимается к себе на пятый этаж, я жду её на своём
четвёртом, чтобы, выскочив из-за угла, преградить ей дорогу с воинственным
криком: «No pasaran!». Люба не пугается — скорчив рожицу, покажет язык и
легонько ущипнёт. Ну, и я в свою очередь не удивляюсь, когда Люба внезапно
появляется из-за угла и преграждает мне путь. И тоже щипаюсь и показываю язык.
Полька, соседка с седьмого этажа, которую мы все между собой за вредность зовём
Шапокляк, говорит, что мы дурью маемся, что пора взрослеть. Зато сама ходит
взрослее некуда — вечно хмурая, недовольная всем и всеми. Нет уж, спасибо, нам
с Любой как-то не хочется!

Впрочем, особое неудовольствие Шапокляк
вызываем отнюдь не мы. Зинаида Сергеевна, живущая этажом выше Польки, недавно
сдала квартиру одному немолодому кавказцу. Не то чеченец, не то ингуш, зову
Аюбом.

— Понаехали тут всякие! — возмущалась
Шапокляк. — Они же нас, русских, вон как ненавидят! Зарежет нас всех этот Аюб
(или как его там?) — и глазом не моргнёт! У них же так принято!

А вид у этого кавказца, пожалуй, и впрямь
суровый, да и угрюмый он какой-то, необщительный. Так что бояться его у нас и
впрямь была причина.

Зачем мы с Любой дурачимся, спросите?
Наверное, сказывается ностальгия по беззаботным школьным годам, которые уже к
нам не вернутся. Вот и компенсируем это как можем.

Этот день начинался как обычно и закончится
обещал так же. Пришла я с работы, зашла в подъезд, слышу сигнал домофона.
Кажется, Люба. Прячусь за угол. Шаги постепенно приближаются.

— No pasaran! — кричу, выскакивая на
лестничную клетку.

И тут же с ужасом обнаруживаю, что вместо
бывшей одноклассницы передо мной стоит Аюб собственной персоной. Мамочки!
Кажется, я пропала! Сейчас мне отрежут голову.

Что делать? Бежать? Не успею — кинжал запросто
воткнётся мне в спину. Хоть этот кавказец и выглядит несколько ошеломлённым, но
ведь сейчас опомнится. Невольно вспомнилась фраза Марка Аврелия: если смерть
тебе улыбается, лучшее, что можно сделать — улыбнуться ей в ответ.

— Здравствуйте, — говорю растерянно.

А что мне ещё оставалось?

— Здравствуйте, — произносит в ответ Аюб.

Ладно, Анька, умирать — так весело, желательно
с песней. Впрочем, нет, пою я не важнецки.

— Слышали стишок?

«Коммунисты не пройдут,

И фашисты не пройдут,

И работники реформы

С антирыночной платформы

Не пройдут!

Потому что городской водоканал

Всю улицу траншеей обкорнал».

— Честно говоря, не слышал, — суровое лицо
кавказца тронула улыбка. — Но стих забавный!

В этот момент как раз появилась Люба. Увидев,
как мы с Аюбом разговариваем о поэзии, явно удивилась.

— Здравствуйте!

— Приветик! — машу ей рукой.

Затем быстро прыгаю, преграждая ей дорогу:

— No pasaran!

Та, как обычно, показывает мне язык.

— Вредина! — говорю ей гаденьким голосом,
вспоминая наши забавные школьные ссоры.

— От вредины слышу! — отвечает Люба мне в тон.

— Это мы так развлекаемся, — объясняю Аюбу,
который смотрит на нас с удивлением.

— Интересные у вас развлечения!

— По школе соскучились.

Сосед понимающе кивнул.

— Ну ладно, счастливо, хорошего вечера!

— И вам хорошего вечера, весёлые барышни!

— Спасибо!

***

— Ну, Ань, ты даёшь! — сказала мне Люба тем же
вечером, когда я по-соседски забежала к ней на чай. — Познакомилась, вижу, с
новым соседом!

— Ох, да я как увидела, что это он… Думала,
это последнее знакомство в моей жизни. Они ж, кавказцы…

— Да ладно, забей! Этот вроде адекватный… Ну,
что, может, ещё варенья?

***

Что, спросите, было после этого? Да ничего
особенного. С Любой по-прежнему развлекаемся шутками-прибаутками. Соседа нового
больше не боимся. Да и Аюб, оказывается, только с виду такой суровый, а на
самом деле человек добрый, душевный. У себя в Грозном был учителем
французского. А необщительный такой потому, что жизнь у него выдалась сложная.
Так что при встрече мы теперь друг друга тепло приветствуем. Для
Польки-Шапокляк мы теперь чуть ли не нацпредатели. Хотя Аюб ей ничего плохого
не сделал, в его присутствии она по-прежнему хмурится и смотрит исподлобья, и
другим соседям говорит про него всякие гадости. Ну, что с неё возьмёшь —
Шапокляк она и есть Шапокляк!