Это была уже вторая половина ручного правления президента огромной страной, при этом он успевал отдохнуть в Сочи, Туве и не забывал свою родину – Питер и окрестности. Нас призывали к благоразумию, самоограничению и вере в мудрость чиновников от должности.
Так вот… Итогом активности активных ветеранов был звонок по телефону о приобщении меня в очередную ветеранскую компанию «дети войны». Меня сподобило родиться в середине этой страшной войны. Я не люблю вспоминать этот период, а проблемы сознания есть уже с возраста двух лет. Мама моя с сомнением и сожалением смотрела на меня и говорила: ты не можешь этого помнить, был мал. И, подумав, продолжала: и рассказать тебе об этом никто не мог, никого рядом не было. Но эта память, как искра на фоне ночи – за этой искрой месяцы и годы забвения…
Голод, желание есть – главное в памяти того времени. И крайняя, убогая бедность. У моих родителей было по одной ватной телогрейке на все случаи жизни. Носили они литые шахтёрские калоши с худыми онучами и не было ни валенок, ни носков. Не было даже смены белья, простыней. Сидели с лучиной – в колхозе не давали денег, а украсть керосин у трактора тоже было страшно, поймают – тюрьма.
Сейчас часто говорят о выборе пути, а в то время в деревне, в колхозе выбора не было. Ты был в системе подневольного труда. И выбираться из этой системы простому смертному было невероятно трудно и было сопряжено с утратой родственных связей – по письмам устанавливали адрес жительства и, путём якобы решений деревенских собраний или правления колхоза, возвращали беглеца в деревню через органы внутренних дел, лишая возможности получить паспорт, а с ним и надежды работать по желанию и наклонности. Даже в сельскохозяйственные институты загоняли насильно – забирали документы прямо из школы и проводили экзамены по принципу: «Открой рот – поставлю тройку». Некоторым это рабство даже нравилось…
Помню мгновения жизни с двух лет. Рассказывал маме – та качала головой – да, так, но ты не должен помнить… Но я помню и то, чего маме не рассказывал. Это – я не понимаю, а я запомнил.
Странности памяти – у каждого своё. То, чего забывают все, у кого-то откладывается – видимо, это важно для него самого. Надеюсь, что кому-то будет любопытно читать восприятие мира ребёнком войны. Каторжная колхозная жизнь в вятской глуши… По иронии случая колхоз носил имя Сталина – рабовладельца. Линия жизни всё время колебалась, и всем приходилось колебаться вместе с ней. И всё было неоднозначно – сплошной микс.