До невозможности унять...

Евгении и Виталику


“…от невозможности остаться
до невозможности унять…”

“Зимовье зверей”



        …Я гулял по пустому ночному городу, спустя шесть лет после того, как сбежал отсюда от собственного страха и панической трусости. Рассматривал забытые уже улицы, путался в названиях, доверяя больше ощущениям, а не своей зыбкой памяти. И воспоминания не заставляли себя долго ждать, шли доверчиво навстречу. Скверы, полинявшие от непогоды скамейки, неровный асфальт, темные фасады зданий. Все же я прожил здесь действительно немало, если можно было вспомнить столько, совершенно не насилуя память. Почти на все накладывались ассоциации и воспоминания. Город помнил меня и, по крайней мере, не отталкивал. На каждой улице я оставил часть себя. И, пожалуй, не худшую часть, если мог мысленно воскресить столько подробностей из полузабытой, уже казавшейся нереальной прежней жизни.
Шесть лет в прятки с самим собой и своей душевной слабостью. И теперь я заново восставал, слепленный из собственных ненависти, боли, обид и воспоминаний. Из запредельного срока давности. Спустя шесть лет… Неумная, плоская шутка для тех, кто меня не ждал и даже не догадывался о взятом в долг времени. Взятом в долг у меня. Под проценты. Короткое и долгожданное возвращение из небытия…
Я возвращался не для того, чтобы излить злобу, оскорбить или унизить. Все казалось намного проще и банальнее. Я приехал, чтобы убивать. Вполне нормальное желание за бесконечные месяцы панического бессилия.
И теперь я ходил и улыбался пустому, казалось, давно оставленному в прошлом городу. Родине терпеливого обманщика и лицемера. Впервые снявшему маску после долгого спектакля и вышедшему из-за кулис в своем настоящем обличье. К давно опустевшему залу, который уже и не помнил, что когда-то здесь давали представление… Шесть лет назад…
Память человеческая коротка. И не мне было судить кого-то за забывчивость. В конце концов, я и ехал сюда не за этим.
Просто я научился ждать и дожидаться. Если можно было назвать годы злости и страха ожиданием. Я называл, обманывал себя и ждал. И, наверно, дождался, раз смог вернуться и неспеша бродить по ночным опустевшим улицам…
Город тянул к себе чем-то неуловимым. Я с наслаждением вдыхал десятки ночных ароматов, удивляясь, что днем совершенно не замечал их. А, может, и не обращал внимания. Днем силы расходовались на десятки лиц прохожих, на то, чтобы не натолкнуться на какого-нибудь застарелого знакомого, который спутал бы мне все карты. Хотя, кто знает, возможно, я был чересчур осторожен. Но, по крайней мере, появлялась уверенность, что не я буду виной глупой случайности, перечеркнувшей годы ожидания. Еще на пару лет наедине со своими злостью и болью меня бы уже не хватило…



В течение всех этих лет, проведенных вдали отсюда, я ни разу не подумал о том, что буду делать после того, как все закончится. Ни разу… Насильно оттаскивал себя от этой мысли. Я наверняка знал, что если буду распыляться на такие пустяки, то обязательно сорвусь на какой-нибудь мелочи…
Я дал себе только четыре дня на все… На всех пятерых. Если меня поймают до того, как я доведу все до конца, то второго шанса у меня уже не будет. Никогда… А это пугало гораздо больше, чем то, что могло случиться, если меня все же успеют остановить…
…Каждое утро я чувствовал на своих искусанных во сне губах ее холодеющую уже кровь. Каждое утро я в бессильной ярости впивался зубами в подушку, заталкивая застывший в горле крик обратно в глотку, в рвущиеся от недостатка воздуха легкие. Каждое утро трещали суставы пальцев в мертвой хватке пытающиеся раздавить дерево спинки кровати, пока от напряжения из-под ногтей не начинала сочиться кровь. Каждое утро… В течение шести лет…
Шести лет…
Наверно, впервые за эти годы я, по-настоящему, расслабился. Напряженное ожидание ежедневно, по крупицам собираемое в копилку ненависти и предвкушения мести, отвалилось мертвыми тяжелыми струпьями. В душе не было ни злости, ни страха. Ничего, кроме решимости и гулкой пугающей пустоты. Словно в огромном вымершем здании… Осталось лишь переступить через вычеркнутые из жизни годы и любой ценой дотянуться до цели. До последней черты…
На улицах было пустынно и тихо. Издалека, с проспекта долетали слабый шум движения и хаотичные звуки субботнего вечера. Под ногами покачивались тени деревьев. Я сорвал мелкий резной липовый лист, растер его в ладонях и поднес к лицу. В нос ударил приторный запах свежей зелени. Шесть лет и двенадцать дней… Господи, шесть лет… Тогда весна наступила чуть раньше…
Навстречу, в тусклом фонарном свете, шли парень с девушкой, держась за руки. У меня вдруг нестерпимо защемило внутри, и вся, накопленная за долгие годы боль, неподъемным грузом навалилась на плечи. Я тоскливо посмотрел в глаза девушки. Она несмело улыбнулась мне, делясь частицей своего счастья. Я грустно улыбнулся в ответ. Остатки забытого уже тепла всколыхнулись было в душе, но сразу же осели, придавленные годами ожидания.
Да, тогда весна наступила чуть раньше…



…Мне не дано прятаться от себя даже во снах.. За снами… Потому что я не помню почти ни одного из них. Ночные страхи пугают меня гораздо больше, чем то, что наваливается на меня днем. Я просыпаюсь в поту, с бьющимся от истерического ужаса сердцем и сразу же закрываю глаза опять – моя неуемная натура требует испить эту чашу до дна – прожить время, отпущенное на сон до конца и провалиться в глубины абсолютного ужаса, свои постоянно саднящие раны, из которых есть только один исход – грязным мыльным пузырем оторваться ото дна липкого ила своих страхов и взлететь на поверхность бледной, бесцветной, но не менее пугающей реальности…
Зачем я живу? Что осталось во мне от того меня, который каждый вечер рвался к ней на свидание? И если не было транспорта, бежал сколько хватало сил, пока перед глазами не вырастала стена тумана и, внутри, казалось, рвались на части легкие и сердце, и кровь упругими яростными ударами не била в распухшие вены на шее и висках.
Я не сошел с ума. Просто у меня отобрали все, что я имел. Отобрали настоящее и будущее. Даже мои воспоминания переродились в навязчивую идею, которая держала на плаву, заставляла каждое утро вырываться из кровавого марева снов, заполненных ненавистью, бешенством и болью туда, где я становлюсь с каждым днем все сильнее и откуда смогу достать их всех… Сразу…
Иногда меня пугает холодный стеклянный блеск моих глаз. Но невозможно удержаться в прежних рамках, если вся жизнь… вся оставшаяся жизнь, подчинена лишь одной цели. Можно удивляться только силе своей воли и силе своей ненависти, протащивших через годы бессилия и сделавших жестче и увереннее в себе. И я удивляюсь… искренне удивляюсь, пока есть еще время удивляться…

Продолжение -