На том изломе судьбы

   Случаются иногда события, которые застревают в памяти, помнятся всю жизнь или, по крайней мере, очень долго.  Вроде ничего особенного и не случилось, но сидит в мозгах эта заноза, и нет-нет, да и уколет, и так уколет, что слезы брызжут во все стороны. А спроси: «Зачем это нужно помнить?» - ответа не найти…
В августе 2008 года я приехал погостить в родной Холмск и первым делом, конечно, решил навестить могилу мамы. Пробираясь по заросшему кислицей и лопухами кладбищу, нахожу могилы близких и знакомых мне людей, с которыми приходилось делить наш дальневосточный хлеб и кров. Кланяюсь их праху, прошу прощенья и вдруг…

   …В конце июля 1984 года я занимался мелким ремонтом мотоцикла. Погода стояла чудесная, и я, выкатив своего «Сивку-Бурку» из гаража, бросив на траву (тогда во дворе моего дома № 13 по улице Ливадных  еще росла трава) какие-то тряпки, сам прилег ненадолго и даже задремал. Вдруг слышу за спиной приятный девичий голосок:
- Здравствуйте. А вы меня покатаете на мотоцикле?
Приподнимаюсь, поворачиваю на голос голову, вижу девочку-подростка, и на меня обрушивается целый водопад синевы из ее глаз. Девочка присаживается рядом, касается моего плеча роскошными волнистыми волосами, берет меня за руку и повторяет вопрос:
   - Покатаете?
   Надо признаться, что я никогда не жил монашеской жизнью. Я был тогда молод, не плох собою, редко когда оставался на ночь один, и о приступах одиночества еще не был наслышан. Многие холмчанки просились покататься, визжали от моих лихих выкрутасов, клялись больше не садиться на мотоцикл, но никогда не сдерживали своих клятв. Но все они были совершеннолетние, а тут…
   А тут рядом со мной сидел еще ребенок и внимательным взрослым взглядом завораживал меня, стирая возрастную (и законодательную в первую очередь) грань в только что зарожденных отношениях.  Девочка смотрела на меня, как смотрят обыкновенно дети – открыто и без опасения, и в то же время она проявляла ко мне вовсе не детские чувства.  
За свою тридцатилетнюю жизнь я научился управлять своими желаниями, даже самыми фантастическими (я не ханжа), но тут был «особый случай».  Я ощутил приступ безволия, однако справился с ним довольно быстро. Понимая, что отказать ей было бы неправильно (я чувствовал, что ее просьба была связана не только с желанием прокатиться, но с каким-то еще более сильным предлогом), я  закрыл гараж, подал девочке шлем, усадил позади себя и мы поднялись на сопку, где стоит телевышка.
Я всегда любил бывать здесь, смотреть на море, думать о жизни, оценивать свои поступки, нащупывать пути-дорожки на будущее. И мне всегда сопутствовало спокойствие, некая умиротворенность. Сегодня же все было по-другому, все сводилось к одному: «Да» или «Нет»? Или я остаюсь верен своим принципам, продолжаю дружить с рассудком, или …
   Я хочу быть правильно понятым, ни о каком насилии речь не идет, просто есть нормы морали, на которых я воспитывался. Но даже обоюдное согласие не оправдывало меня перед законом и своей совестью. Мне пришлось проявить выдержку, и это было правильно.
   Девочка сняла шлем, придвинулась ко мне так близко, что я ощутил биение ее сердца, приоткрыла губы и поцеловала меня, однако, когда я попытался ее обнять, оттолкнула меня, но не сильно, и снова поцеловала. Потом обняла за шею, положила голову мне на грудь и притихла. (Я не знаю, живут ли в наше время воинствующие моралисты, но сразу хочу сказать, что ничего тут аморального не случилось).
   Я гладил ее волосы, плечи, и все ждал чего-то. Девочка снова мягко оттолкнула меня, потом почти шепотом спросила:
   - Как тебя зовут?
   - Сергей, а тебя?
   - Анжелой.
   - Вот и познакомились, а что дальше?
   - Не знаю. Я не случайно подошла к тебе. Я еще полгода назад тебя увидела, все хотела познакомиться, но стеснялась. А вот сегодня прорвало. Ты мне нравишься, очень нравишься, но мы не можем быть вместе. Мне всего пятнадцать лет, но мне очень хочется, чтобы ты был с нами.
   - С кем, с вами? – недоуменно спросил я.
   - Со мной и с мамой.
   - Зачем?
   - Что ж тут непонятного? Мне с тобой быть в близости нельзя, но и потерять не хочется. Поэтому ты женишься на моей маме, а когда я подрасту - мы с тобой можем быть вместе.
   - А как же мама? – улыбнулся я, - не будет ревновать?
   - Не будет, она хорошая. И потом, она болеет, скоро умрет, и я останусь с тобой.
   Анжела смотрела на меня глазами полными слез, а я как испорченный калькулятор просчитывал варианты ответа и никак не мог найти самый правильный. Видя мое замешательство, Анжела отвела взгляд, вздохнула, улыбнулась, крепко обняла меня и еще раз поцеловала.
   - Я странная? – спросила она.
   - Да есть немного, - смущенно ответил я,- и предложил поехать обратно.
   Мы вернулись в мой двор, я поставил мотоцикл в гараж и предложил Анжеле проводить ее. Но она сказала, что дорогу знает, попрощалась и ушла, бросив на меня взгляд, в котором связались в Гордиев узел и любовь, и боль расставания, и полная безнадега на новую встречу…  

   …Я помню тот взгляд. Он точно такой же, как и на фотографии, которая криво привинчена к надгробию. Только на фотографии не девочка-подросток, а красивая женщина с доверчивыми синими глазами, с приоткрытыми губами, которые пытаются что-то спросить.
   Я помню эти глаза, вкус этих губ, и я знаю, что хочет спросить Анжела и отвечаю:
   - Да, я тебя люблю.
   Лицо на фотографии оживает, освещается улыбкой,  глаза расплескивают синь, а с губ срывается шепот:
   - И я тебя люблю…
   Справа еще одна могила, возможно, матери Анжелы. Судя по дате, мать пережила дочь, которая странным способом искала для нее мужа в моем лице.
   И кто знает, если бы так случилось, может, и не было бы  этих могил, и в их доме было бы чему радоваться,  хотя мужем для Анжелы я бы никогда не стал, а вот отчимом  был бы замечательным…

   А пока я остаюсь на том изломе судьбы, где девочка-подросток признается в любви взрослому мужчине, и  на всю жизнь обрекает его быть однолюбом…