Деревню Юрий Петрович не любил. Вернее, не любил ездить туда. Близких родственников у него там не было, а родителей своего зятя Дениса он недолюбливал. Сват бывал трезвым редко. Причём поводом для его возлияний могли послужить события как глобального, так и местного масштаба. Чокнуться за пресловутый День взятия Бастилии стало уже нормой для постоянно ищущего чего бы такого сильноградоусного отправить в рот Ивана Александровича. И если раньше он со смехом мог опрокинуть стаканчик-другой за Войско польское или День Рождения Ивана Сусанина, то теперь дело обстояло куда прозаичнее: что-то вроде тоста «За найденные в кладовке резиновые сапоги!» произносилось теперь куда чаще. И – главное – намного охотнее, потому как сапоги – это не какая-то там Бастилия. Сказал, что первое пришло в голову, дабы особо не напрягать мозговые извилины – и ладно!
Сваха же, с утра до вечера трудившаяся на огороде в известной всей матушке-России позе, и подавно была начитанному и коммуникабельному Юрию Петровичу плохой собеседницей. Разговоры на темы «когда лучше высаживать помидоры в парник» или «как удобрить сорт моркови «каротель» так, чтобы она давала больше урожая», поначалу смешили его, потом стали надоедать, а в последнее время и вовсе опостылели. В сортах помидоров и моркови он разбирался слабовато (что, впрочем, не мешало ему уезжать в конце сентября от Денисовых родителей с изрядно набитым багажником, в котором умещались и мешки с картошкой, и банки с солёными огурчиками, и всё та же «каротель», которая год от года становилась всё сочнее). Но вечно нетрезвый сват и ничего не знающая кроме своего огорода сваха, были для Юрия Петровича чем-то вроде компании, скоротать время с которой он мог, разве что через силу.
Ездил же пенсионер в деревню в основном из-за Веруни.
Внучка, которая не отличалась хорошим здоровьем (у неё даже в поликлинике на карточке значилось сокращение ЧБД – «часто болеющие дети») на свежем воздухе заметно свежела и переставала кашлять. Личико её из бледного превращалось в розовое, а о том, что Веруне требовались какие-то таблетки, в деревне забывалось само собой. Её нос, который в городе можно было сравнить разве что с постоянно текущим водопроводным краном, приходил в норму через несколько дней. Носясь с деревенскими подружками по улице, девочка без умолку хохотала, что в городе за ней наблюдалось крайне редко. И, надо отметить, что обычно скромная и молчаливая Веруня, в своей деревенской компании всё время фантазировала и что-то постоянно изобретала, чем приводила в восторг деревенских девчонок и мальчишек.
В этот же раз она не отходила от Юрия Петровича с то и дело повторяющейся фразой:
- Дед, а на рыбалку когда пойдём?
Юрий Петрович, ещё в городе опрометчиво пообещавший Веруне сходить с ней и порыбачить, всё раздумывал, как же теперь выйти из этой неловкой ситуации. Дело в том, что рыбалку он обожал, и даже удочки с небольшим рыбацким шарабаном в багажнике машины возил – так, «на всякий случай». Но тут его что-то каждый раз словно останавливало. То ли он боялся, что Иван Александрович увяжется за ним, то ли озёра для рыбалки ему казались неподходящими, то ли ещё что… Поэтому каждый раз он что-то пытался придумать в своё оправдание, внутри, конечно же, краснея за очередную ложь, которую приходилось говорить Веруне.
В этот же раз Юрий Петрович, который колол дрова на заднем дворе, словно давно готовился к тому, чтобы ответить как можно более правдоподобно, не задумываясь, выдал:
- Так куда же мы пойдём, Верочка? Для начала надо мотыля найти, а уж потом на рыбалку собираться. А мотыль – он, понимаешь ли, посреди дороги не валяется, его искать надо.
В этот раз мужчине показалось, что схитрил он более, чем удачно. Дело в том, что летом рыбу на мотыля ловят довольно редко, в основном применяют его зимой или ранней весной. Уж очень мотыль капризен: летнюю жару не переносит, да и на какой-попало крючок его не поймаешь. Нежная от природы наживка и здесь проявляет свой характер: требует для своей персоны крючки, сделанные исключительно из тонкой проволоки. А их ещё попробуй найди! Пытался было Юрий Петрович сделать такие крючки самостоятельно, да ничего у него не вышло. Так и забросил он эту затею. Обходился другой наживкой, пользуясь мотылём разве только, если выпадала удача съездить на рыбалку с друзьями зимой. Но откуда девчушке, которая ещё даже в школу не ходила, знать об этих тонкостях! Ну, а в том, что Веруня не имеет никакого понятия о том, что мотыль – это ничто иное, как личинка комара, Юрий Петрович не сомневался, поэтому со спокойной совестью продолжил своё занятие, аккуратно складывая наколотые дрова в поленницу.
Ночью Юрий Петрович даже не заметил, как спавшая в одной комнате с ним Веруня тихонько соскользнула со своей раскладушки и прошмыгнула за дверь.
Утром он проснулся от того, что внучка дёргала его за уши, за нос, за волосы и, счастливо смеясь, что-то говорила упорно не желающему просыпаться деду.
Когда, наконец, Юрий Петрович открыл глаза, Веруня сунула ему под нос спичечный коробок и торжествующе объявила:
- Дед, вот твои мотыльки! Я их полночи в огороде ловила. Целый коробок набрался. Смотри!
Спичечный коробок, который настойчиво протягивала ему Веруня, был битком набит невзрачными мелкими бабочками – ночными мотыльками.
А Веруня, тормоша его, всё повторяла: «И чего ты говорил, что мотыльков трудно найти? Я сегодня ночью, как только ты заснул, пошла в огород и сразу почти полную коробку наловила».
Огорчить сияющую внучку, которая не знала разницы между мотылём и мотыльками, Юрий Петрович не решился. Поэтому, взявшись после завтрака за лопату, и накопав в навозной куче красно-бурых червей, он, в полголоса ругая себя за необдуманный ответ, ближе к вечеру всё-таки отправился с Веруней на рыбалку.
А там ему пришлось прибегнуть ещё к одной хитрости.
Веруня, которая ни за что не хотела расставаться со своим коробком, взяла его с собой, и, как только Юрий Петрович закинул удочку, стала настойчиво совать его в руки деда. Она что, разве зря ночью за порхающими созданиями охотилась?
И Юрию Петровичу ничего не осталось, как вместе с червяком насаживать на крючок серого или белого мотылька. При этом он буквально на ходу придумывал первое, что приходило в голову: «Караси да окуньки, здесь для вас есть мотыльки!» или "Ёрш, ёрш, а мотылька ты здесь не ждёшь?" Ну, и ещё что-то в этом роде. Веруня после каждого такого стишка, которые у деда получались экспромтом, покатывалась со смеху. А тот, подначивая внучку, постоянно приговаривал: "Ловись рыбка, велика и мала! На червяка да на мотылька!"
Внутри Юрия Петровича, конечно, брало сильное сомнение, что необычный гибрид из ползающих и летающих существ даст толк, но ведь надо же было что-то говорить внучке, которая не сводила пристального взгляда с крючка, находящегося в руках деда!
Неизвестно, что послужило хорошему улову в тот вечер, но домой довольный Юрий Петрович и усталая Веруня возвратились с полным шарабаном подлещиков, окуньков и небольших карасиков. Даже щурёнок на столь необычное угощение поддался.
Встретивший их на пороге сват, только рот раскрыл от удивления:
- Петрович, это как же… Ядрёна вошь, всю свою жизнь на рыбалку хожу, понимаешь, а такого количества рыбы давненько не видел! Продолжая ахать и сдабривать свою речь «народными» фразами, он то и дело косился на полный шарабан и всё примеривал, на сколько килограммов «тянет» улов.
Юрий Петрович меж тем аккуратно положил Веруню на раскладушку и обратился к Ивану Александровичу: "Так ты вместо самогона лучше бери в следующий раз на рыбалку мотыльков!"
- Ч..ч..чего - ч..ч..чего? – икая, переспросил сват. – Каких ещё мотыльков, мать их за ногу! Это ты мотыля, что ли, имеешь в виду?
Но Юрий Петрович уже переоделся, погасил свет в комнате и, чтобы не разбудить Веруню, проговорил себе под нос:
- Самых настоящих. В огороде ночью пойманных.
Он поцеловал сладко спящую внучку, вернулся на кухню и, вытащив рыбу из шарабана, не спеша принялся её солить.
|
