Про зайцев

         –Вот сколько, Михалыч, я баек охотничьих наслушался за свою жизнь – жуть. И смешные встречались, и грустные. Охотник же, как и рыбачок, люди с фантазией. Бывает, такое навыдумывает, что сам к концу хохотать начинает. Да что баек, я и сам навидался такого, что любая байка и в подмётки не годится. Ей-ей, не вру. Ты ж меня, Михалыч, знаешь. Ну, если пошутить, то я с великой радостью, а насчёт врать – это ни как не моги.
         Но вот, что я тебе скажу: самые развесёлые байки про зайцев выходят. Ни про лису, ни про медведя. Нет. Именно про зайцев. Вот ты погляди. Вроде зверёк так себе, ни меху, ни мяса. Пшик один. А сколько мужиков по всей России-матушке за ним бегает-охотится! Ясное дело, ему, горемычному, как-то изворачиваться надо. Вот он и выкаблучивает. И ведь хитрый какой!
         Я, по молодости, Михалыч, сильно охочий был до зайчевого промысла. Приду, бывало, с работы, ружьишко хвать и в лес. Благо дело, далеко бежать не надо. Сразу за огородами, да и в самих огородах полно было следов заячьих.  Вот я по ним и бегал.
Как-то стал на след, иду, приглядываюсь, разгадываю все его хитрости. А он, ну, заяц, конечно, всякие выкрутасы наворачивает. То прыгнет метра на три в строну, то на старый след вернётся… .  
         Только меня то не проведёшь. Бегу, значит на лыжах. Снег рыхлый, следы ясные, глубокие. Полчаса иду, час. Потом замечаю, что уже третий круг делаю. Остановился. Стою, размышляю. Оглянулся… . Батюшки! А косой-то сзади меня по лыжне топает. Удобно ему, шельмецу, по лыжне скакать. Не проваливается, силы тратить не надо. Вот он и пристроился за мной. Так и ходили кругами.
         Веришь, Михалыч, не стал я стрелять. Только хлопнул в ладоши, да ухнул во весь голос. Сиганул тот с лыжни, только и видели его. Посмеялся я, да и пошёл домой.
Представляешь, ведь сообразил же, где полегче идти, а главное – безопасно. Вот и суди, есть ум у него али нет.
         А то, вот ещё, значится, случай был. Ты, Михалыч, слушать-то горазд, но и дело не забывай. Давай-ка, плесни по чуть для гладкого разговору.
         Так вот.  Известный тебе Охломон с напарником возвращались вечером домой. В район возили сено и по просёлкам едут на ЗИЛе. Зимой по лесной дороге шибко быстро не поедешь. Вот ползут они, всякие анекдоты травят. Глядь, вдоль дороги заяц бежит. И не бежит даже, а так себе, гуляет. Зверь ведь, чтоб ты знал, машину не боится. Он в ней другого зверя признаёт, да ещё и безобидного.
         Охломон говорит напарнику: «Ты езжай медленно, а я в кузов переберусь, чтоб с твоей стороны быть. Как только по кабине стукну, ты зайца-то догоняй, а я на него и спрыгну. Никуда косой не денется».
         Сказано, сделано. Вылез Охломон в кузов, подкрался к левому борту, приготовился и даёт сигнал. Напарник жмёт на газ, догоняет зайца, тут Охломон ясным соколом через борт и прямо на нашего косого сверзился. Что тут было, Михалыч, словами не опишешь. Заяц, только с виду такой безобидный, но силы в нём не меряно.
         Как полоснул он Охломона своими задними, так полушубок, словно ножом располосовал. Да ещё с перепугу крутанулся и под полушубок со всей силушки влетел.
         Влететь-то влетел, а вот вылететь не может. Застрял, значит. Верещит, лапами молотит то по воздуху, то по Охломону. Тот и не рад уже добыче дармовой, но теперь избавиться от неё не может. Катаются по снегу, и оба орут на свой лад каждый.
         Напарник машину остановил, выскочил с монтировкой, а сделать ничего не может – заяц-то под полушубком. Кое-как Охломон расстегнул свою одёжку, заяц как сиганул с него и подался в лес. Сидит наш горе-охотник в снегу, полушубок в клочья порван, вся грудь в глубоких царапинах – что твои порезы. Кровищи – видимо-невидимо! Словом, поохотился от души.
         Зверь, Михалыч, он всегда зверь, даже самый с виду и безобидный. Его голыми руками не возьмёшь, он и сам тебя взять может.
         Да чего далеко ходить. Вот уж в этим годе, в прошлом месяце пошли мужики по свежей пороше за зайцем. Разбрелись по-над краем поля вдоль лесопосадок, одни со стороны леса, другие со стороны дороги. Идут, перекрикиваются.  
         Те, которые с дальней стороны поля подняли зайца. Тот во все четыре лапы улепётывает, скорость набирает. А мужики ему в след улюлюкают, да кричат другим охотникам: «Заяц! Заяц к вам бежит!»
         Те головами вертят, а зайца не видят – тот по-над посадкой бежит и охотников  тоже не видит.  Когда уже почти вплотную подбежал, то осознал свою ошибку и на полной скорости шасть через посадку. А там идёт себе в задумчивости кум мой, Василий. Заяц вылетел из посадки и прямёхонько Василию между ног. Да так, понимаешь, удачно, что Василий и ружьё выронил, и сам на бок повалился. Заяц-то в самое причинное место ему угодил.
         Ты, Михалыч, думаю, знаешь, какое это болезненное место у мужиков.  Вот косой моего кума в такой полный нокаут погрузил, что тот закаялся с тех пор и ружьё в руки брать.  
         Вот, Михалыч, и думай, кто в лесу самый знаменитый зверь. Я лично считаю, что это косой.  Давай-ка Михалыч за косого грамм по пятьдесят. Он этого заслуживат.