Всё произошло так, как я неоднократно представлял себя в этой ситуации и даже попробовал описать в нескольких новеллах. В ту ночь я увидел, как поднимался над своим телом, спящим на широкой кровати со сброшенным от летней жары легким одеялом на пол. Но только кровать была узнаваема, а помещение представлялось по какому-то фильму о средневековой жизни – оно было узким и высоким, а под самым потолком гнездилось небольшое квадратное окно, в которое я вылетел вперёд ногами. Так плавно, словно легкоатлет, отбросив шест, покорял неведомую до сих пор спортсменам высоту.
Так и бывает? Так происходит с каждым человеком в Тот Самый Момент?
Приучив себя к молчанию во время наблюдений, я просто осматривался, паря над городом невидимой птицей, то поднимаясь, то опускаясь в тёмном небе, прижатым к домам тысячами огней. По ним можно узнать контуры кварталов и главные дороги. Можно, но всё смотрелось под каким-то необычным ракурсом, когда забываешь дневной город и думаешь, что ты здесь впервые. Впрочем, меня отрезвило имя любимой женщины. Оно было необычным в русских краях. Стефанина.
«Надо умудриться, чтобы найти себе девушку с таким именем», - ворчала мама, когда я привёл домой новую жену с ребёнком.
Екатерина Егоровна была высокого мнения о своём сыне и тоже подыскивала ему надёжную пару. О лучшей соседке по противоположному дому, чем пятидесятилетняя Галина Артёмовна, и не могла мечтать. А ведь мне было чуть за сорок, когда я наконец расстался со своей первой женой. Расстался, потому что дети уже подросли и у них появились интересы, которые далеки от переживаний о разведённых родителях. Я так думал тогда.
Стефанина была той красавицей, которую, казалось, невозможно добиться. Статная, русоволосая, со славянским лбом, из казачьего рода.
«Мама у меня тамбовская и не понятно, каких аристократических кровей, всё у неё тонко выстраивалось и в отношениях, и в хозяйстве. Знала обо всём, словно освоила весь Интернет, о котором в предвоенные годы тогда никто не подозревал. А папа из воронежских казаков. Высокий, красивый, всего добивался сам. Он нашёл маму после ранения в войну. Был лётчиком. - И без перехода. - В нашей крови было столько намешено! И русские, и польские, и чухонские корни, а может и корешки!»
Речь у Стефанины, вот-вот, ещё и итало-французские корни, была такая, что записывай за ней и издавай книгу: выверенная, красивая, эмоциональная!
Я думал, что добился её, преодолевая множество препятствий, благодаря своим качествам. Какая наивность! Конечно, некоторые качества и моя настойчивость привлекли женщину, но ровно настолько, чтобы не осуждать себя в неразборчивости. Её главная и всепрощающая цель – дочка. Воспитывать её при муже-алкаше было преступлением!
Когда он где-то под задержался после очередной попойки, Стефанина
с небольшим узелком и девочкой за руку вышла ко мне в вечернюю полутьму остановки транспорта, где жила. Мы сели на троллейбус и проколесив по городу, приехали ко мне.
А потом что-то случилось, непонятное мне, когда я вернулся из поездки. В аэропорту меня встретила Стефанина и сказала, что уехала от меня, договорилась со свёкром и тот оставил для неё однокомнатную квартиру.
Она умела договариваться и убеждать. Но, как я понял, с мамой моей не сумела. Мы снова начали с ней встречаться, хотя уже расписались в загсе и были документально оформленными мужем и женой.
А потом ещё одна была командировка, на Дальний Восток, которая была прервана телеграммой о смерти мамы. Эта трагедия – отдельная тема, хотя говорить так о своей жизни по крайней мере цинично. Но я же писатель! Вот он материал!
Мне стыдно об этом рассуждать, но отстраненная «писательская» позиция помогла мне тогда пережить и «фокусы» Стефанины, и странную смерть мамы, забитой какой-то железякой из набора инструментов, лежащих на балконе. Кто о них знал? Только моя первая бешенная жена Лидия. Её зачали в тюрьме от охранника. Срок за какую-то гражданскую повинность в сталинские времена моей предстоящей теще сбросили, и она родила мне жену.
Вот такие дела! На несколько романов хватило бы, не увлекись я фантастикой и мистикой! Опытные сотрудники нашего журнала советовали мне бросить вымышленные темы! Они, родные, вот - пиши о детях и стариках! Благодатный простор для начинающего писателя! Нет, же, подавай мне измышления Рей Бредбери и Айзека Азимова!
И вот я стал жить в пустой квартире, соседки отмыли линолеум от крови мамы, спал на широкой кровати, стоящей на балконе, широком, как комната. Соседи снизу поставили под ним газовую плиту, и та горела почти круглые сутки, создавая «тёплый» пол. Мы со Стефаниной прыгали на эту кровать с криками «Пятки жжёт!»
А это нас жгла обоюдная страсть!
Мне можно верить. Я перечитал всего Стивена Кинга и восхищался его девочкой, воспламеняющей взглядом. Он всегда вдохновлял меня своим пред анализом страшных событий на фоне обычной американской жизни, в которую, однако, ворвался первый советский спутник, о котором зрителям, среди них был и маленький Стивен, объявил директор кинотеатра, прервавший сеанс. Но я реально отстраняю от себя ужастики этого писателя, как преднамеренные страшилки. Реализм их создания на обыденной почве – вот в чём я преклонялся перед Кингом.
Как теперь быть мне, летящему в тёмном небе столицы, изворачиваясь между высоток со сталинскими шпилями, высоток Москва-Сити, стараясь не впутаться в трамвайно-троллейбусные провода при скольжении с высоты? Это были мои часто повторяющиеся сны, в которых я брал с собой тех, кого особенно любил в то время. Однажды я спасал моих мальчишек из огромной территории, опоясанной колючей проволокой, вытаскивая их поочерёдно. У меня были огромные силы, когда я обнимал и носился с любимым человеком по просторам земной атмосферы.
Но вот сейчас меня самого сюда вынесла иная сила. Она разделила меня, невидимого, и моё тело, лежащее на балконе с сильно подогретым цементным полом.
И словно током пронзило! Стефанина! Я лечу к ней! Она недалеко, в четырёхэтажном доме, специально построенном для ветеранов партии, занимавших высокие посты. Свёкор Стефанины по первому браку был таким. Ему оставалось немного ещё пожить, но он согласился уйти на прежнюю квартиру Стефанины потому что знал, что у него рак печени. Он ещё надеялся, что его свихнувшийся от медицинского спирта сын вернётся в семью.
Я приземлился на балкон третьего этажа и влетел в комнату. Стефанина лежала на кровати в лёгкой льняной ночной рубашке. Её ноги были оголены, руки разбросаны в каком-то ночном беге. Она умела спать на спине. Красивая, как на том рисунке, что сделал в сквере перед Большим театром художник того же театра, подрабатывающий уличной торговлей портретами карандашом. Его фамилия Безруков. А кто он в этой династии? Недосуг разбираться.
Дочка лежала в своей кроватке и над ней вился комар. Но он улетел, испугавшись меня бесплотного и со свирепым взглядом.
- Максим…
Это Стефанина позвала меня во сне.
Я приземлился на краю кровати.
- Ты здесь?
Но жена спала лишь слабо, вбросив руку перед собой и повернулась на левый бок.
Рядом должен был лежать я…
Я проснулся. Уже было утро. Теплое августовское утро. Но ночные путешествия не исчезли, они ещё больше обозначились сюжетными контурами. И не только сюжетными.
На часах было около восьми утра. Я взял телефон, набрал строчку с портретом жены.
- Да! – Немного молчания. - Я знаю, ты мой муж. Я соберу Элину в сад. Жди меня там.
Никаких охов и ахов. Перегорело и кануло в вечность. Мы нужны друг другу. В этом вся соль жизни.
Я рванулся, было, к окну балкона. Но вспомнил, что вешу около семидесяти килограммов и на асфальте меня долго будут собирать. Нет, уж, через дверь!
