В общем, сволочь

               Человек он был не вполне наш. Футбол с хоккеем не смотрел, пива не пил, с женой не советовался. В общем, сволочь.
                Мы ментам потом так и говорили, чувствовали, мол, нечисто здесь, но не побежишь же с доносом на невиновного человека, не таковские мы, доказательства нужны.
                «Нужны, - грустно соглашались менты. – Нам пропистон вставили по самые «не хочу», что такого дельца прозевали».
                Что ни говори, странный он человек был, нелюдимый. Каждое утро в любую погоду отправлялся на прогулку. Не то чтобы рано, часов в девять, когда весь порядочный народ на работу шкандыбает. А он гулять. Наш микрорайон на окраине леса построили, от леса, конечно, остались вершки да пеньки, мы там, когда тепло, шашлыки жарим. Вот он по этой полянке круги и нарезал каждый божий день.
                Идёт себе как ледокол в Арктике, никого не замечает, сам не здоровается, если его поприветствуют, кивнёт головой и только, но вроде как вежливо.
                Идёт себе, насвистывает, Манька, она как раз двойню родила, потомство своё в коляске выгуливала, она ему как-то говорит: «Не свистите, денег не будет!». Знала бы, Маня, кому говорила.
                Жены у него, похоже, не было. Во всяком случае, мы не видели. Изредка, пожалуй,  даже редко, шалавы приезжали поздно вечером на такси, но это понятно, что такое.
                Видали несколько раз, как он на последний  автобус в Москву садился. Куда, зачем, не знаем.  Утром опять на прогулке, иногда днём в магазин заходил за едой, алкоголя не покупал,  не пьющий, стало быть.
                Был по весне такой случай. Субботник объявили, микрорайон новый, благоустраивать надо, деревья сажать да клумбы. Народ у нас дружный живёт, работящий, все вышли и погода хорошая была, солнечная. Мужики, как обычно, поработали немного и по пивцу. Бабы наши, когда корячиться надоело, завелись. Чегой-то, мол, кричат,  все как люди, а этот уклоняется. Манька, даром, что многодетная мать, девка задиристая, она к нему и пошла. Потом рассказывала, мы за животики хватались.
                «Открывает, - говорит, - дверь, сам в женском фартуке, руки по локоть то ли в краске, то ли в чернилах. Я, конечно, опупела, говорю: «Все жители на субботнике и вам бы присоединиться», а он только и рявкнул: «Занят, я!» и хлопнул дверью у меня перед носом».
                Так он и жил у нас на районе, беспокойства  не причинял, одно лишь недоумение. И тут вся эта история приключилась. Нагрянули к нему на квартирку менты и обнаружили такую уйму денег, которую Петюня, лучший мой кореш, его понятым позвали, отродясь не видал. По официальной описи: шестнадцать миллионов долларов, десять миллионов евро и четыре миллиона английских фунтов. И все купюры до одной – поддельные. «Но как настоящие, - клялся Петюня. – Сам вертел, рассматривал, не отличишь».
                А в квартире имущества – кровать походная армейская да книги от пола до потолка, даже телевизора нет. «Книги знатные, - рассказывал Петюня. – Фолианты. Он в них деньги хранил, страницы вырваны, одни корешки».
                В общем, повязали милого друга и отвезли куда надо.
                Прошло довольно много времени, тепло настало, мы пиво на полянке пили, смотрим,  наш участковый Олежа Кравчук идет. Олежа мужик свой, у него выходной был, присел с нами по-людски, стаканчик выпил.
                «А чего, - спрашиваем, - с этим-то? Верно, немалый срок впаяли?»
                - Немалый, - сказал участковый. – Тёмное это дело. На следствии молчал как партизан, всё на 51 статью ссылался, от услуг казённого адвоката отказался, своего тоже не привлёк. И на суде молчал как немой, а когда судья уже собирался приговор зачитывать, взял да пропал.
                - Куда пропал? – спросили мы.
                - Испарился, - сказал Олежа. – В прямом смысле этого слова.
                - Колдовство, что ли, не пойму, - засмеялась Манька.
                - Не знаю, - нахмурился участковый. – Колдовство чи шо. Знаю только, что всё здание суда обрыскали, на квартире у него неделю засаду держали, а так и не нашли. До сих пор.
                - Вот дела! – сказали мы.
                - Я вам ничего не рассказывал, - сказал Олежа. – Сами понимаете, секрет.
                - Не боись, братан. У нас как в могиле.
                Вечером, когда я рассказал эту новость жене, она покачала головой и сказала: «Давай-ка в воскресенье в церковь сходим, давно не были. И праздник скоро – Успенье. Мы же люди русские, православные, а то нехорошо как-то…»