Бабье лето и у таксистов бывает

Вам-то хорошо, а Иван Иваныч – влюбился…
«Любовь облагораживает… возвышает… сообщает душе полёт…»  – начнёте возражать вы, даже не замечая, что говорите чудовищные банальности.
Наверное, - да: облагораживает, возвышает и придаёт, - если…  вовремя.
Вообще всё должно происходить вовремя, иначе то, что ещё несколько лет назад  могло бы восхищать, становится едва ли не фарсом, почти отвратительным…
Сами посудите.
Когда о десятилетнем ребёнке говорят, что у него блестящие способности, - это, безусловно, комплимент. В двадцать лет – тоже.
Если ту же фразу мы слышим в адрес сорокалетнего дядьки с залысинами и брюшком – это уже неприлично: пора (и давно уже!) способностям перестать таковыми быть и реализоваться. Неправда  разве?..
Вот и влюблённый юноша у всех вызывает восхищение и сочувствие. И даже те, кто не верит в любовь и считает её блажью несусветной, всё равно извиняют молодого человека, хоть ни в чьих извинениях он и не нуждается, потому что живёт так. И не может по-другому…
… И ночью не спит. И учиться не может. И работать – тоже. И не нужен ему никто, кроме того, единственного, человека, на котором в этот момент его жизни буквально «свет клином сошёлся»…
А теперь посмотрите на Иван Иваныча.
Он вообще – таксист. То есть, представитель той профессии, которую романтической никак не назовёшь, потому что  связана она с километрами и деньгами. А это – больная спина раньше времени, издёрганные пассажирами нервы и монтировка под сидением на всякий случай.
У Иван Иваныча всё это было. А ещё была удавка на шее ночью, за городом, и бритоголовые пареньки с пудовыми кулаками, которыми они и рассчитались за поездку, и гражданки «с пониженным уровнем социальной ответственности»,  предлагавшие «расплатиться  натурой», прямо скажем, - небогатой…
А потому жил Иван Иваныч в однушке на окраине, из окон которой виден был пустырь, потом – опять пустырь, пустырь…  А на самом горизонте – чахлая гребёнка  какого-то леса. А может, и не леса вовсе, а следующего, такого же несчастного городишки, населённого тоже иванами ивановичами.
А тут вот вечером, когда он лежал на своей продавленной тахте, в то время  как в морозилке остывала водка «Стужа», которую он приобрёл в магазине, находившемся прямо под ним, в его же доме, когда возвращался после двенадцати часов работы, в двери его приватизированной недвижимости позвонили.
Спина ныла, вставать не хотелось. Но позвонили ещё раз. И Иван Иваныч – встал. Пошёл в прихожую и двери распахнул, даже не спросив, кто за ними стоит. Потому что давно уже перестал чего-либо бояться, кроме ночных телефонных звонков от мамы, ибо именно сегодня исполнилось ему 45 лет, кажется…
А на пороге она стоит. Такая вся… юная… возвышенная… и неземная. Одним словом, такая, в которую и положено влюбляться. Он, помнится, ещё тогда подумал, что так выглядеть, наверное, могла бы  его дочь, если бы он хоть раз женился и дочь родил бы.
Она оглушительно хлопнула глазами, и Иван это даже услышал, а потом сказала: «Здравствуйте…» Этого вот он уже слышать не мог, потому что – влюбился же, говорю вам!
А потом она поведала  о каком-то кране, который «сильно-сильно выстрелил водой», и она замотала его полотенцем. И если Иван не поможет, то в доме начнётся второй вселенский потоп, а следующий Ной ещё не родился, и Земля обезлюдит. И хоть она и взрослая уже, вчера ей девятнадцать исполнилось, но сама справиться не может, потому что даже не знает, где у хозяев квартиры, которые её ей сдают, хранятся эти… «как их ещё… ключи гаечные».
Борьба со стихией была недолгой…  А она в это время стояла рядом и смотрела через плечо Ивана на то, что делали его руки. Когда он спросил её: «Ты здесь?..», она тут же отозвалась. Тогда он, всё так же не поворачиваясь, задал ещё один вопрос: «А почему не дышишь?» Она сразу  ответила: «Чтобы вам не мешать…»
После такого длительного и красноречивого диалога третий вопрос был вполне логичен:
- Звать-то тебя хоть как?
- Лена, - она отвечает.
Иван чуть не выронил газовый  ключ из рук, потому что ему в этот момент показалось, что он так и думал: именно Леной должна называться такая девушка.
- Меня тоже… - Иван, - почему-то сказал он в ответ, и вода перестала фонтанировать из-под его рук.
А потом, уже на кухне, куда Лена позвала его пить чай, он признался ей, что так вот отмечает «своЁ день рожденЬЕ». Она чуть улыбнулась и поняла это по-своему. Сказала: «Я сейчас…» И вышла из кухни. Через мгновение вернулась и положила перед Иваном Иванычем на стол деньги. Он обалдело глянул на них, сказал: «Я не об этом, убери», - и тут же предложил:
- Пойдём ко мне. У меня водка есть. «Стужа» называется…
Лена как-то сразу всё поняла и согласилась. Из-под раковины-мойки достала пакет и зашуршала им, потом  ещё чем-то в холодильнике. Уже через минуту сказала: «Я готова…»
И пошли они к Иван Иванычу, в квартиру напротив.
Лучше дня рождения у него в жизни не было.

- Сегодня  мне шестьдесят пять. Вот смену заканчиваю, и – домой, праздновать, - говорит  седовласый усатый «шеф», крутя руль такси, везущего меня на день рождения к внучке.
- О! Да мы с вами ровесники! – отвечаю. – Мне неделю назад тоже 65 исполнилось…
- Получается, что так… - отвечает мне таксист. – Только ты вот к внукам едешь, а мне до них ещё далеко: сыновьям нашим с Ленкой 19 и 18…
Потом долго молчит и добавляет:
- … А глаза у них, как у матери, такие же красивые…