Один из вариантов трактовки поэмы Юрия Кузнецова "Змеи на маяке"

Подходя к анализу произведения, я постарался изучить о нём всё, до чего смог дотянуться. Наиболее весом в этом плане труд Кирилла Анкудинова «Готика Юрия Кузнецова». Кроме того, я использовал некоторые фрагменты анализа поэмы Ириной Кабачковой, методиста, к.п.н. 
Ещё один источник – неохотные рассказы о Кузнецове Льва Котюкова, в редакции журнала которого некогда работал, вызванные моим интересом.
Отправляясь от имеющегося, вот что я увидел.

Характерной чертой творчества Кузнецова, как мне видится, является во многих произведениях – неполная прописанность текстов, оставляющая фантазиям вдумчивого читателя – широкое пространство для достраивания сюжетов, что ярко видно и на примере поэмы "Змеи на маяке". Сюжеты порой требуют расшифровки и разгадки, попыток войти во внутренний мир автора, базирующийся на его эрудированности.
    Текст с виду – несложен, но сюжет насыщен динамикой событий настолько, что его формально можно отнести к категории сюрреалистичного триллера. Но – это сказка, в которой много местных пушкинских эпигонств. На общем фоне романтического творчества Кузнецова, тяготеющего к Блоку, – подражание слогу пушкинских поэм случайным быть не может.  Это главный момент, если говорить о формальной стороне. Сказочные поэмы Пушкина – в самой ткани текста, в его слоге, в географии места действия («лукоморье»), зачин и концовка с характерным обращением к читателю... Более всего детальных связей улавливается с "Золотым петушком" – это и птица на спице, и крик птицы, предупреждающий об опасности главного героя, и птица, убивающая зло. Птица – рефрен текста, это и конфликт реального и сказочного, мнимого и действительного; зримо пушкинские – и сами персонажи, свободное обращение к разным жанрам, их сочетание – тоже вполне пушкинский приём...
      По жанру это эпическая поэма, излагающая притчу. Само изложение, на мой взгляд, можно отнести к фантастическому реализму маркесовского толка и витальности. О форме говорить тут слишком долго, поговорим о содержательной стороне. Заметил бы только, что к готической форме поэму относить – минимум сомнительно, поскольку и маяк не слишком подобен замку, и мистика здесь – скорее сказочная, чем потусторонне-псевдореалистичная мистика привидений и скелетов. И, что главное, романтический трагизм готических новелл и романов, как правило, завершающийся счастливым концом, здесь – отнюдь не романтичен, и финал счастливым назвать – никак не получается.
      Важнее всего здесь – трактовка сюжета.
В некое Лукоморье приезжает врач (чей удел –"латать дырявый мир") по имени Пётр (камень, скала, неколебимая вера в Христианстве) – за сказочной травой, чтоб лечить людей от язвы, эпидемии которой в Лукоморье нет, что опять-таки доказывает его инородность, то есть – приезжает в иномирье за чудесным средством. Хозяева принимают Петра, хотя врач, если верить поговорке, способен разрушить их благополучие. Ничего дурного внешность Петра хозяевам не предвещает, но его появление встревожило птиц. Хозяева и без того – не слишком чутки и мудры: они осушили ещё до приезда Петра болото, выгнав оттуда змей, расселившихся по щелям. Таким образом, устойчивость равновесного состояния в природе Лукоморья была нарушена ещё до начала сюжета. Итак, "ласточки метались непутём, крича по-соколиному" – то есть само появление Петра вносит полную дисгармонию в этот мир. Он слишком ему чужд. Возможно, символика круглого лица Петра связана с идеями Толстого в его романе "Война и мир", с его "круглым" Петром-Пьером, "круглым" спасителем России Кутузовым и "круглым" Платоном Каратаевым. Всё это выражено в сне Пьера о хрустальном глобусе, о каплях-людях, круглых его составляющих. Толстой коннотирует с философией Николая Кузанского о человеке, с представлением о "круглости" духовного совершенства человека, о его высшей природе. Таким земным, круглым представляется и врач Пётр.
При его появлении "сталкиваются разум и инстинкт" в Лукоморье-иномирье. Он нарушает гармонию этого пространства, хотя сам по себе круглый Пётр-камень очень устойчив и даже совершенен, но это совершенство нашей реальности, земной, не сказочной. Оно представляется разрушительной силой для мифического мира.

    Вторым героем поэмы, антагонистом Петра, является смотритель маяка, по определению детей, традиционно проницающих истину своей наивностью и непосредственностью, он и есть "маяк". Фигура безусловно загадочная, фантастичная, но имманентная сказочному Лукоморью.
На мой взгляд, фигуральная антагонистичность персонажей выражена и в противопоставленности вертикали маяка – круглости Петра. Вспоминается, безусловно, тут же классическая пара – Дон Кихот, его вертикаль "земное – небесное" и его антагонист – парный герой, круглый земной Санчо Панса ("святое пузо").
Сторожа маяка (символ света) сопровождает свободолюбивый орёл, несмотря на то, что из-за свечения маяка постоянно гибнут птицы в таком количестве, что постель сторожа набита их пухом. Возможно, это притягивает орла, упрощая охоту и, тем самым, делая жизнь беззаботнее. Но в Лукоморье стержень-маяк удерживает равновесие, гармонию этого мира, баланс между добром и злом: маяк светит кораблям и поэтому не гибнут люди, на мигающий свет маяка летят птицы и потому гибнут. Но маяк – это необходимое зло. Без него нарушится гармония этого мира. Если маяка нет, то и птицы, клюющие змей, не прилетят к нему, и свет поглотят змеи, скроет тьма; над теплом одержит победу холод, смерть – над жизнью.
Сторож маяка, как и сам маяк, – это не добро и не зло в философском плане сюжета, но он – точка равновесия, поэтому он способен "маячить между небом и землёй".
Врач Пётр находит то, за чем он пришёл в иномирье – волшебный цветок, подобно тому, как аленький цветочек находит герой сказки. Но и тут за всё надо платить. Тут цветок охраняет не чудище, а змея. И тут, чтоб добыть цветок, необходимо принести жертву. Чтобы исполнить мечту, нужно нарушить равновесие, и это грозит гибелью всему сущему. Цветков два. Один из цветков – это пасть змеи. Причём не ясно, который из них. Змею убивает орёл. Можно тут вспомнить и о Еве, яблоке и змее. Но жертва должна быть, змею убивает орёл, символ свободы, и орёл нарушает равновесие между птицами и змеями, между тьмой и светом, между свободой и волей, между землёй и небом. Свобода делает стремительный выбор, и выбор свободы – как бывает в идеальном мире – освобождение от жизни, смерть, отказ от бытия. (К аналогии – вспомним Мцыри или Овод). Свобода ведёт к смерти.
В результате – неустойчивое равновесие среды, которое сдерживал цветок, по-видимому, излучавший тепло, нарушается. Змеи, изгнанные местными жителями из тёплого болота, теперь засеянного ячменём, из последних сил удерживавшиеся в щелях теплом цветка, устремляются к другому тёплому источнику – к маяку. Свет работающего маяка мигает под змеями – и перестаёт светить птицам и кораблям. Корабли гибнут без луча маяка. Птицы, потеряв световые ориентиры, улетают домой, и змеи, лишённые птичьего надзора, лавиной устремляются на маяк. Сторож-маяк сходит с ума. Теперь маяк, облепленный змеями, не губит свободу, но убивает жизнь!
Мир вечерел, когда маяк мигнул.
Старик зашевелился и вздохнул:
– И здесь темно! – По мысли и чертам
Ещё не здесь он был, а где-то там,
Чего не знает мера и печать. –
Где мой фонарь? Пойду конец встречать! – из слов старика становится ясно, где он был в тот момент и почему ему нужен там фонарь: там, за гранью сна и яви, – тоже темно, надеяться не на что.

    Мир старика гибнет, идёт фантастический снег – пух из его постели (тут вспоминается "Метелица", которая тоже была хранительницей мира и тоже трясла пух из перины). Снег приветствуют счастливым наивным смехом дети. При этом старик призывает спасать улетающих птиц! Призывает спасать мир, его кажущуюся абсурдность и жестокость. Но лишь когда гармония этого мира нарушена, мы понимаем оправданность необходимости в ней зла – гибели птиц. Птицы летели на свет маяка, но птицы губили змей и удерживали их нашествие. Теперь же птицы не летят к маяку, они не видят его мигания, они сами мерцают над "слепым стонущим морем" – и к маяку ползут змеи, покрывая его "живой чешуёй". Это конец мира, его замерзание, окостенение, уродливая трансформация в ничто, хотя маяк зажжён, на нём темно, его не видно птицам. Маяк "губил крылатых, но вёл слепых", теперь старику, сошедшему с ума, остаётся только встретить конец своего мира, построенного вокруг башни-маяка. Старик " взял высоко, ан неба не достал", ответов у него нет – есть одни вопросы о сущем, но здесь ценен и правильный вопрос. Теперь же нет ничего, апокалипсис. Старик называет себя могильщиком птиц – и, конечно же, вспоминаются могильщики из "Гамлета", гармонизирующие сущее, примиряющие действительность. Старик называет себя "Никто", как Одиссей, отвечавший Полифему. Но этот Никто разрушает мир. Он – его ничто, никто и нечто, его стержень. Норма мира старика – мигание света-тьмы, истины-лжи, добра-зла, земного-небесного, жизни-смерти. Он сам и есть это мигание. И слово – тьма, а пространство между словами бело, слово – искуситель, змея, ложность, а немота – пространство, птица, свобода, истина. И мигание света-тьмы – это и есть сущность бытия, гармония мира Лукоморья:

«То день, то ночь – мигает решето.
То тень, то след, то ветер, то волна,
Рябит покров, слоится глубина.
Слова темны, а между строк бело.
Пестрит наука, мглится ремесло.
Где истина без тёмного следа?
Где цель, что не мигает никогда?»

Безусловно, это философская суть пространства поэмы.
Это мигание, это решето – есть суть старика-маяка, а вот слоение глубины, пестроту науки, мгление ремесла не принимает кругло-устойчивый Пётр-камень. Он сшивает миры, латает дыры в хронотопе, но тем лишает мир жизни, возможности дышать. Перед смертью старик спрашивает Петра: ты вестник? врач? Возможно, он имеет в виду вестника-ангела смерти. Но и врач для него – подобен вестнику конца.
На маяк вступает сменяющий сторожа Пётр, а сам сторож-маяк, хранитель-демиург, его точка опоры и творец, сойдя с ума покидает его, потому что его хронотоп рвётся ("порвалась связь времён" по Шекспиру, и нормально быть сумасшедшим в гибнущем мире, а ненормально – нормальным!); тут вспоминается роман Лукьяненко "Черновик" и участь его хранителя башни-маяка.
Маяк предсмертно озаряет окно, старика, который клекочет орлом, превращаясь в птицу, оставляющую маяк. Гибель Лукоморья – мира старика – начинается с того, что теперь уже змеи ползут на свет маяка, губя не только сам мир, его ось-маяк, но и виновника гибели этого мира – Петра. Тепло Бога (по последней редакции поэмы), тепло мира притягивает зло, и мир гибнет вместе со своим демиургом-хранителем и своим антагонистом-губителем. Укус змеи-зла трансформирует Петра – и сам он трансформируется в свет, превращается в маяк, пытаясь излечить, залатать мир, но гармонии это миру не возвращает, потому что змеи пригрелись между небом и землёй, и уже непобедимы. Орёл-старик окончательно покидает маяк, мир