Сотворение любви - Глава 23

Полоумная с третьего этажа неожиданно появилась на лестничной клетке как раз, когда я проходил мимо ее двери. Возможно, это было случайно, но, скорее всего, она наблюдала в дверной глазок. Эта дама страдает бессонницей и почти каждую ночь переставляет в квартире мебель, пустые коробки и шкафы. Ей безразлично, сколько раз соседи вызывали полицию: она живет в другом измерении, в котором полиция и жилищное сообщество, которому она уже несколько лет не платит, это существа, любой контакт с которыми представляет собой нечто вроде сна или бреда. Они преследуют ее, но на них лучше не обращать внимания, заткнуть уши и притвориться сумасшедшей.

- Вор – завопила она на меня, – так это Вы – вор. Думаете, я не разбираюсь в таких вещах.

- И что же я украл? – я задержался на площадке и показал ей пустые руки.

- Я сию же минуту выброшу на улицу весь ваш хлам. Здесь приличный дом. Извращенец!

В этот момент открылась дверь соседней квартиры, и из нее вышла женщина с ребенком. Я их никогда не видел. Женщина по виду была скандинавка, да и ребенок, нетвердо стоящий на ногах и прижавшийся к коляске, которую мать не успела разложить до конца, был такой светленький, что жилки на его лице напоминали речную сеть на карте.

- Добрый день, – поздоровалась мать. Впрочем, почему я решил, что она мать? С тем же успехом она могла быть няней, подругой матери или, скажем, ее двоюродной сестрой. Ребенок ничем не похож на нее, кроме того, что он светленький.

- А-а, так вы собрались меня обмануть, значит, вы заодно! – Чокнутая насильно схватила женщину за руку. – Сегодня же утром вы уберетесь из этого дома!

Мать, или кем там она была, вырвалась из рук полоумной, но коляска и ребенок, вцепившийся в нее, мешают ей уйти. Я вызвал для женщины лифт.

- Это было недоразумение, – пояснил я предполагаемой домохозяйке. – Все прояснится и вернется на круги своя. Ничего не бойтесь, все будет путем с божьей помощью.

Молодая мать, вроде бы, успокоилась, но теперь косилась на меня с подозрением, будто оценивая, не опасен ли я.

- Но я же не сказала ей ничего такого, – девушка, не развернувшись, попятилась к своему убежищу, как норный зверек. Такие зверьки, время от времени высматривая опасность, высовывают из норки свои головки, не вылезая целиком, и тут же забираются обратно. Я распахнул дверь лифта для девушки с ребенком, и они прошли мимо меня, оставив в воздухе после себя запах талька. Девушка возится с коляской, пытаясь затолкать ее в тесную кабинку, но малыш, намертво вцепившийся в коляску, мешает ей, а войти в лифт всем сразу очень трудно. После долгих мучений им, наконец-то удалось войти, я закрыл за ними дверь, почти бегом спустился по лестнице и внизу снова вежливо открыл дверь лифта. Ребенок засмеялся и показал на меня пальчиком, толкая коляску другой рукой и весело погукивая. Девушка не подняла головы, делая вид, что занята коляской и ребенком. Волосы закрыли ее лицо, но она не поправила их и даже не попрощалась.

Я и забыл, что сегодня воскресенье. Шум, доносящийся с конца улицы, и толпа, идущая по поперечной дороге, напомнили, что сегодня торговый день на барахолке Растро. [прим: Растро – открытый рынок в Мадриде, рабтающий по воскресеньям и праздникам]

Я почти не удивился, заметив на углу возле бара кладовщика. Он уткнулся носом в стеклянную дверь, словно она была витриной с выставленными в ней и сильно интересующими его товарами. На нем был коричневый костюм, отвороты которого даже с такого расстояния казались слишком большими. Впервые я видел кладовщика без бейсболки. На самой макушке у него светилась плешь, похожая на монашескую тонзуру, что лишало его авторитета и делало менее грозным. Я открыл перочинный нож, который носил в кармане с тех пор, как заметил за собой слежку на улице, сильно сомневаясь, впрочем, что смогу защитить себя им. Я стоял на месте и ждал, когда кладовщик осмелится посмотреть мне в глаза. Честно говоря, я тоже не намеревался покидать свой наблюдательный пост до тех пор, пока он не даст мне понять, что находится здесь из-за меня. Неужели он думал, что я кинусь от него со всех ног, в страхе оглядываясь на бегу? Я ждал. Как обычно по воскресным утрам, звучала музыка Пако де Лусия, которую приходится выслушивать несколько часов. Люди. Гомонящая толпа терпеливо шла и шла вверх по улице. Мимо прошла группка девушек, все как одна в шортах и шлепанцах. Кладовщик повернулся ко мне, и я рассчитывал увидеть на его лице раздражение и досаду. Возможно, он надеялся, что я его не замечу. Что ж, я застал тебя врасплох. На этот раз я не стал махать ему рукой, а сунул руки в карманы и ждал его реакции. Я не боялся, лишь немного нервничал, потому что не знал, чем может закончиться наше противостояние. Вряд ли мы пожмем друг другу руки. Может, он со своим дружком-мотоциклистом, станет угрожать мне, чтобы я защищал их интересы, но, если честно, я не верил, что они нападут на меня. Я вспомнил Алехандро и его слабенький тычок.

Кладовщик торопливо вошел в бар, словно хотел укрыться там, но на сей раз я не оставлю дело на полпути. Я подошел к бару, приоткрыл стеклянную дверь и заглянул внутрь. В баре было полно людей. Они громко и весело болтали о чем-то и перекрикивались через весь бар. Мне показалось, что я стал участником какой-то театральной постановки о деревенском празднике. Официанты тоже переговаривались во весь голос, громыхая тарелками и стаканами на мраморной стойке. Они быстро сновали от стола к столу, разнося стаканы с пивом, бутерброды с омлетом, маслины. Столкнувшись в узком проходе за барной стойкой, они весело перешучивались, подкалывая друг друга. На полу валялись бумажные салфетки, зубочистки, оливковые косточки, куски растоптанного хлеба. От двери мне не удалось разглядеть кладовщика в орущей, развеселой толпе, и я вошел в бар. Я заметил его в центре маленькой группы и впервые осознал, что он был невысокого роста. Здесь кладовщик выглядел гораздо старше, чем на складе, возможно, из-за плеши. Мне показалось, что ему совсем недалеко до пенсии. Окружавшие его люди тоже принарядились, словно находились на причастии или свадьбе. Убого-праздничная одежонка рабочих напоминала старинные фотографии прадедушек или дальних дядюшек, почивших много лет назад. Какая-то по виду деревенская баба с необъятными телесами и неимоверно большим ртом, пониже кладовщика ростом, потянула его за рукав, словно прося о чем-то.

Кладовщик заметил мое присутствие, покосился на меня украдкой и отвернулся как страус, спрятавший голову в песок, думая, что это его спасет. Он достал из пиджака деньги и поднял руку вверх, подзывая официанта. Рука кладовщика, сжимавшая купюру, подрагивала. Я видел отражение его лица в зеркале за барной стойкой. Оно было похоже на лицо человека с картины какого-нибудь импрессиониста: нижняя челюсть казалась неестественно смещенной, а глаза погружались в два темных, бездонных пятна-провала; огромные брови выделялись двумя резкими, грубыми штрихами; а на переднем плане – синеватый подбородок и дрожащая исполинская рука. Кладовщик упрямо стоял, высоко подняв руку с купюрой, но никто не обращал на него внимания: в баре он был не кладовщиком, руководившим людьми, а всего лишь одним из многих. Здесь никто не станет хохотать над его шутками и подбрасывать его в воздух. Женщина одной рукой продолжала теребить его за рукав, а другой тащила за руку, подталкивая к нему, какую-то девочку-подростка. Приятели кладовщика хохотали, отпуская шуточки своими грубыми, резкими голосами. Один из них вдруг принялся хлопать в ладоши, стараясь попасть в такт звучащей гитаре, но все у него выходило неуклюже и невпопад. Никто из друзей не присоединился к незадачливому музыканту, только женщина сказала ему: “Ты много хлопаешь, но мужикам...” – больше я ничего не расслышал; голос женщины потерялся в гаме и взрыве хохота приятелей и близких знакомых, тем более что пронзительно затренькал стоявший поблизости игровой автомат.

Женщина снова с силой дернула моего доброго знакомца за рукав, но тот, не повернувшись к ней, в бешенстве вырвал руку.

- Да отцепись ты, – рявкнул он, покосившись на меня в зеркало. – Получи с меня! – крикнул он официанту, но его крик так и остался неуслышанным.

Было глупо и дальше стоять за их спинами, зная, что нас разделяют всего-то три метра, и чтобы покончить с этим, я начал проталкиваться к ним через толпу, извиняясь на ходу: “Простите, разрешите”. Женщина опять схватила кладовщика за рукав и потянула к себе, что-то говоря ему. Кладовщик повернулся к ней, полез свободной рукой в карман, – а я покрепче сжал нож – достал оттуда платок и, не поднимая головы, вытер девчушке слюни. Девочка шмыгнула носом и открыла большой, вялый рот. Кладовщик несколько раз провел платком по ее губам. Он делал это почти со злостью, будто отчищал въевшееся пятно со стены. Они так и стояли: кладовщик со стиснутыми зубами, а девчушка с широко открытым ртом. Она смотрела на меня и улыбалась, указывая на меня подбородком и издавая невразумительные звуки. Теперь я не знал, как мне улизнуть от кладовщика, поскольку уже стоял перед ним. Кладовщик скривился, покраснел и опустил глаза, разглядывая пол. Наконец он снова поднял глаза. Мы молчали, и мне показалось, что все повернулись в нашу сторону и глазели на девчушку-дауна и ее отца в ожидании, кто из нас и что скажет.

- Привет, как дела? – это все, что сумел выдавить я, поворачиваясь к двери и живо представляя, как все смотрят мне вслед.