три хрупких ангела

  У них была река.
  Она текла сквозь их жизнь – наставница и кормилица – преподавала им уроки доброты и жестокости, обеспечивала скудное пропитание, обмывала их чумазые тощие тела, полоскала в своих водах нехитрые их пожитки.

  А ещё у них была собака Валька, названная так в честь первой советской женщины-космонавта. Приблудная сука ньюф-водолаз – внушительных размеров лохматый альбинос – она была их заступницей, надеждой их и опорой. Ей они поверяли свои ребячьи тайны, горести свои и радости. Она терпеливо слушала их, мружа красные веки, то поскуливая, то участливо лая, то удовлетворённо виляя роскошным хвостом.

  И ещё у них был дом, похожий на праздного бездельника, который, словно присев погреться на солнышке, привалился к прибрежной скале и задремал, напялив на окна-глаза засаленную фуражку прохудившейся рубероидной крыши. Дымохода на доме не было. Дым выходил через отверстие в крыше, из множества щелей в замшелом фронтоне, и было такое ощущение, словно в доме всю дорогу пожар.

  И были у них родители – горько, почти беспробудно пьющие отец с матерью – по внешнему виду которых, даже очень проницательному человеку трудно было определить их пол и возраст, цвет глаз, волос, цвет их кожи.

  Жили они в крайней бедности: всё, что как-то доставалось – пропивалось.

  Детей подкармливали соседи, поручая им – как повод – несложную работу по дому. Вскоре в дома пускать  их перестали: родители заставляли красть, и несмышлёныши выполняли их злую волю.
  Соседи корили за содеянное:
  -Зачем крадёшь? Красть грешно. И стыдно.
  -А что мне за это будет?
  -Бог накажет: одна рука короче другой станет.
  -А если красть двумя?
  -Обе будут короче.
  -Короче чего?..

  Дети ходили непричёсанными и белобрысые головки их, с волосами пышными от речной воды, были похожи на одуванчики. Ночевали все трое на полу, покотом. Спали беспокойно, громко разговаривали и  ворочались во сне и тела их были причудливо изогнуты, словно плывущие в невесомости. Подстилкой им  служило вылинявшее ватное одеяло. На нём они спали и ели, играли и танцевали, смеялись и плакали.
  Никто из детей не страдал энурезом – бог миловал – и одеяло было привлекательно сухим, хотя и не очень чистым.

  Детей было трое. Все они родились с разницей в один год. Две девочки и мальчик: Вера, Надежда, Любовь.
  -Хлопца – дивчачим именем… Спятил ты, чи шо, бля..? Ну всё не как у людей!
  -Нічого дивного: моя матір мого батька усе життя «любчиком» називала. Любчик – любий, значить. Розумієш?
  -Ну, хохлы проклятые. Ироды чёртовы! Как шо придумають – чи ше, чи годі…
  -Як сказав, так і буде!
  -А, нехай тибе чёрт! Шоб я с тобой спорила… Та з дитя ж люди смеяться будуть, када оно вырастет.
  -Дурні, хай сміються.

  …Дети играют в родителей:
  -Я вже прийшов, а ти ще сидиш…
  -А што мне в ноги тебе кланяться? Пришёл и ладно…
  -То хоч би їсти дала…
  -А ты заробил?
  Молчание...
  -От када заробиш, тада и поешь.
  -То хоч дітей нагодувала?
  -Дети твои – позаботься о них сам.
  -Любі мої дітоньки, ніжні мої квітоньки. В тихому світанні зорі мої ранні…
  -Ма…а, а папка плаче…
  Жестокая игра.

  …Валька принесла крупного селезня. Бил его влёт незадачливый охотник, а взять не смог. А Валька тут как тут: отыскала в забежи и домой. Бросила у ног старшенькой, залаяла.
  Любчик пригрозил животному:
  -Не кради, Валька. Красть грешно. И лапа короче будет.
  -Какая лапа? Что ты мелешь? Валька ж зубами крадёт.
  Любчику трудно сообразить насчёт зубов: что там чего короче будет, и он настаивает:
  -Красть грешно. И стыдно…

  У детей праздник. Старшая принимается разделывать селезня, кипятит на «кабице» воду в зачумленном, огромных размеров медном чайнике. Средняя сбегает к реке и находит в «кушире» – род прибрежных водорослей – несколько целых помидоров и надтреснутый арбуз. Добро это приплывает к берегу с причалов консервного комбината, расположенного выше по течению реки. Когда там разгружаются баржи, оно во множестве попадает в реку.

  Пир горой!

  Вальке достаются косточки и она аппетитно хрустит ими тут же, рядом с детьми и поскуливает от удовольствия. Дети не знают, что давать животному трубчатые кости птиц опасно: при разгрызании они раскалываются вдоль на мелкие острые иглы, пробивают внутренности животного. От этого, вскоре и умрёт Валька, и дети остануться беззащитными и одинокими. Они будут кричать и плакать навзрыд над могучим бездыханным телом доброго животного. Они будут реветь и дробно бить босыми пятками в землю, словно пританцовывая, поднимая над нею летучую пыль. И это будет похоже на дикий ритуальный обряд африканских аборигенов…

  Пока же они счастливы:
  -А лапы мы папке с мамкой оставим.
  -Можно и оставить…
  -А, может, сами съедим?
  -Нет. Всем так всем…
  -А если они будут пьяные?
  -Будут пьяные – съедим сами.
  -Но лап-то две, а нас трое…
  Про-бле-ма…

  Сытые, весёлые они купаются в теплых водах вечерней реки, фыркая и звонко смеясь. Полная луна серебрит их мокрые спины и дети кажутся хрупкими привидениями. Они резвятся и бьют руками по тёмной воде то ли рассыпая брызги, то ли разбрасывая звёзды, плавающие во множестве тут же, у них под руками…