Дровосек или человек сумевший наломать дров.Гл.7

Человек потерянный.

Каждый выход из состояния сна это всегда открытие, и не только своих глаз, но и нового мира для себя, даже если он вроде бы всё такой же прежний и совсем не изменился со вчерашнего вечера, утра или с того самого момента, когда ты умудрился выбыть из рядов бодрствующих или же кто-то за тебя так решил, ну, в общем, ты сделал свой незаметный переход из состояния бодрствования в бесконтрольный сон – заснул в общем. Ведь как бы там не было, а ты всё равно некоторым образом рискуешь, доверяя себя бесконтрольного, а значит беззащитного, этому окружающему миру, который как ты знаешь, не такой уж альтруист и живёт за счёт своего населения, необходимого ему для поддержания своего равновесия.
И кто знает, а не окажется ли так, что как раз сейчас, для выравнивания этого равновесия, не будет хватать ровно одной твоей так мирно спящей головы, на которую в тот же момент, как только так будет решено, тут же упадёт метеорит или что поближе, потолок сверху со всеми твоими соседями вместе в обнимку взятыми –они вошли в свой резонанс, утруждая друг друга на кровати и в результате обрушили всё под собой.
Так что если ты после и этого удара по тебе небесными силами как-то сумеешь выжить и может быть сможешь открыть свои глаза, то это будет даже для этих вселенских сил открытие. А так, если не брать в расчёт все эти вселенские замыслы, совсем не задумываться о последствиях своего ночного кутежа, где тебе даже не намекнули, а пообещали, что ты до утра точно не доживёшь, и даже если не принимать на веру слова своей любимой (а они у неё в отличие от вас, редко расходятся с делом), но до чего же ревнивой супруги о том, что у неё нет больше сил терпеть все эти твои выходки и всему свой предел, и завтра она с тобой точно навсегда расстанется, то если вы утром сумеете проснуться и открыть свои глаза, то это будет не просто открытие, но и большим сюрпризом для всех тех немногих, кто, как бы сказать получше, в общем, действовал вопреки всему этому открытию.
Но всё это свои частные, хоть и очень часто встречающиеся случаи, тогда как в случае с Алексом, то это свой отдельный случай. Впрочем, как бы широко не была представлена палитра всех этих частных и отдельных случаев – а сколько людей разумных, столько и этих частностей – всех их роднит одно, никто из заснувших точно не может знать, когда он проснётся, и он может лишь строить свои предположения об этом (а кто мучается страшными сомнениями, то тот вообще не ложится спать, но только до поры до времени, и сон в конце концов их всё-таки одолевает и,взяв измором, убеждает не принимать в расчёт все эти сомнения).
И хотя часто эти их прогнозы сбываются, не без помощи подручных средств, будильников, всё равно каждый раз готовясь ко сну, ложащийся спать человек, у которого за плечам несколько тысяч удачным погружений в сон и столько же выходов из него, несмотря на сквозящую на его лице самоуверенность, не может до конца быть уверенным в том, что и на этот раз всё пройдёт так, как запланировано. И как бы он не бахвалился, заявляя, что ему совсем не страшно и он более чем уверен в том, что не только проснётся, но и вовремя проснётся, то раз он так уверен, то зачем спрашивается, он перед сном проверяет закрыта ли входная дверь и заведён ли будильник, и вон те электронные часы на полке.
Так что если поутру, да и в любое другое время суток, ты сумел проснуться, а затем и открыть свои глаза, то одного этого уже нимало, чтобы порадоваться, ведь не только ты можешь видеть этот белый свет, но и тебя хотят в нём видеть. А вот кто, то это только что открывший свои глаза Алекс,так и не понял. Ну а как только они заговорили, хотя всё же ещё раньше, как только он их обнаружил неподалёку от себя, а они его пока что нет, то он почему-то решил повременить с тем, чтобы его открытие глаз стало открытием и для обнаруженных перед ним людей в специфическом одеянии –медицинских халатах, с марлевыми масками на лицах. А вот последнее как раз всё объясняет – Алекс, как и многие люди, начинал нервничать, когда видел перед собой человека в медицинском халате. И, наверное, поэтому, он считал, что сначала будет благоразумнее для себя выяснить, по какому поводу, со шприцом за пазухой или нет, собрался этот врачебный консилиум, а уж затем отрываться на милость этих врачей.
Ну, а когда врачи собираются не просто покурить, а вот таким образом, в палате у ног пациента с умными лицами собираются дискутировать, то это до того страшно (хотя если бы они по такому же поводу собрались в курилке, то узнай пациент об этом, то ему от этого было бы не меньше страшно; но по крайней мере не видно), что у пациента от холодных предощущений непроизвольно падает уже столько дней не сбиваемая температура. И, наверное, пойми он, о чём это говорят врачи на своём специфическом языке, –к примеру, с переводом на нормальный, о его температуре: «Не понимаю я этих пациентов, с их повышенной температурой, чего себя ещё при жизни перегревать, когда там, куда они вскоре попадут, всегда жарко (перевод: эпикриз – к патологоанатому и при этом срочно, пока он там не замёрз без отопления)», –то он бы от своих плохих (всё логично, в этом полном не здоровых людей помещении, других и не бывает) предчувствий, устоять на пока что своих ногах точно не смог бы, и поэтому пациентам обо всём этом сообщают, когда они все лежат в постелях.
При этом самого пациента эти хамоватые служители Фемиды (да-да, всё верно, она также покровительница и врачей, выступающих инструментом не человеческого, а божественного правосудия) уже приговорили, назвав больным и при этом на всю голову (правда только про себя), раз он не понимает самых простых вещей, о которых они ему столько времени уже толкуют и рекомендуют. А как он их может понять, когда они разговаривают на разных языках и ему вообще одного своего ума мало, чтобы постичь какая он всё-таки бяка среди стольких вокруг лежащих болезнетворных бяк.
Когда же этот консилиум из врачей начинает к чему-нибудь такому в тебе внимательно приглядываться, то даже не помышляй о том, что они могли увидеть в тебе нечто привлекательное, и за что тебя можно было бы по достоинству оценить. Нет уж, от них этого не дождёшься, а вот то, что они обязательно в тебе что-нибудь такое не здоровое обнаружат и при этом очень скверное для тебя, то можешь даже в этом не сомневаться.
И тебе от одного взгляда на этих лицемеров – а как ещё их можно назвать, когда они на словах желают тебе только добра, а на деле,ты ещё ни от одного человека столько боли не получал – и от осознания того, что они видят в тебе то, что ты совершенно не видишь и даже мало что об этом представляешь (они что, богами себя видят?), а оно тем временем в тебе злокачественно присутствует, тебе не хочется видеть весь белый свет и лучше сразу к патологоанатому, греть собой его специально не обогреваемое помещение (и здесь коррупционные схемы главврача – и только нежелание пациента, этого борца с коррупцией, удерживают его при жизни и в теле).
– Вот и сбили температуру. –Ощупывая холодную руку пациента привезённого к патологоанатому, во всём видя хорошее, с оптимизмом смотрят на пациента и на развитие у него болезни врачи. Но это какой-то оксюморон получается, если смотреть на развитие болезни с оптимизмом – кажется(?) на её развитие нужно смотреть с пессимизмом, это вроде бы для пациента более оптимистично. Хотя здесь всё так запутано, и так сразу и не разберёшь, на что как смотреть – может это такая ремиссия.
– Смерти моей хотите! – делает последнюю попытку вывести на чистую воду и на откровенность своих лечащих врачей и патологоанатома привезённый к последнему пациент. И судя по их виду, а точнее по виду патологоанатома, то он уж точно не трудоголик, и значит, у пациента есть шанс на жизнь.
Ну а Алекс пока что не в том холодном помещении,и он, замерев в одном положении, но продолжая дышать, –а то ещё кинутся делать искусственное дыхание, а среди этих врачей, как он успел заметить, девушек нет, и тогда он даже представить себе не может, что с ним будет,– приоткрывает самую малость глаза, и пытается рассмотреть стоящих напротив людей в белых халатах (докторского звания они ещё в его глазах не заслужили– вот если поставят его на ноги, то тогда и будем делать выводы).
Ну а те как будто специально, ведут себя по отношению к нему себя скрытно, стоя в прежнем боковом по отношению к нему положении и при этом, явно с намерением ввести его в заблуждение насчёт своих истинных намерений – подловить его на любопытстве, а затем воткнуть ему в зад укол или же вставить в рот ложку и, проверяя на грамотность, требовать сказать букву «А» – ведут между собой отвлечённый, а стоило Алексу прислушаться, то очень пугающе странный разговор.
–Это твоих рук дело? – с видимым усилием сдавливая свои руки, обратился к своему коллеге по медицинскому халату, стоящий справа от Алекса человек в белом халате (Алекс пока их не мог выразительно выделить). На что его собеседник с видимым недовольством и даже некоторой обидой возмущается. – Ты меня обижаешь, разве я способен на такую топорную работу.
– Способен.– Немедленно следует ответ его визави. И Алекс с ним полностью согласен, и даже готов расширить список этих топорных дел мастеров, вписав в него и самого заявившего об этом (хотя он его хотел записать в костоломы – так впечатляюще он сжимал свои руки).
– Ну да. – Усмехается тот, кто слева. – Но это не я.
– А кто бы сомневался, что ты так скажешь. – Про себя решил Алекс, с каким-то особенным предубеждением принявшись вглядываться в этого работника топора и рубанка. И у Алекса уже начинается вертеться на языке подходящее для этого дровосека имя – Папа Карло. Но из-за вдруг посыпавшихся в голову вопросов:«Или Буратино? А как будет правильней, если он с одной стороны папа Буратино, но в тоже время Карло. Но своим папой он ведь точно(?)не может быть? А если он сам себя сделал, как многие говорят? Или это некая метафора на его отцовство?», – он посчитал, что пока не будет решён этот вопрос, не стоит так спешить. И надо дать шанс этому человеку в халате как-то проявить себя иначе.
– А я что-то в этом сомневаюсь. – Ответил пока безымянному коллеге тот, кто справа.
– Я бы сказал, что в нашем деле сомнению нет места, но не скажу. – Как-то удивительно ответил безымянный коллега. Что было замечено его коллегой, и он, усмехнувшись, сказал. – Умеешь ты недосказывать.
– И не только. – Засмеялся в ответ безымянный коллега. После чего они немного радуются за то, что нашли взаимопонимание и к неожиданности Алекса, одновременно  поворачиваются в его сторону – хорошо, что его рефлексы срабатываю быстрее, чем он думает, и его глаза до своей замеченности со стороны повернувшихся людей в халатах, были вовремя прикрыты веками. После чего наступает тревожная для Алекса пауза, где он всем своим лицом и особенно веками чувствует, как его рассматривают эти двое. И конечно Алекс, как любой другой на его месте, начал волноваться за себя и прямо-таки физически ощущать на себе эти слишком навязчивые взгляды.
– Ну, сейчас начнут. – Тяжко вздохнул про себя Алекс.– Ставить диагноз.
А диагноз ставить это вам не банки какие-нибудь из под сметаны ставить на спину. А это