Приданое девочки

- А ты знаешь, - спросил Витя, выворачивая баранку своего микроавтобуса на вираже кругового движения, - что сегодня день цыгана?

Я вопросительно обернулся на друга, который своей чернявостью и греческим носом сам вполне мог за сына праздного народа сойти.

- День цыгана – международный, кстати, да-а: я сегодня с утра по «Авторадио» слушал. Сделали, видишь, международный праздник!

- У них каждый день праздник, - твердо держался поручня я, - и вправду! А я, Витя, кстати, их уважаю, и даже завидую в душе – вольные они всю жизнь! Высокое небо синее, повозка скрипучая деревянная, и радость безоглядная на сердце: никаких тебе кредитов, платежек, анкет и собеседований. Не то, что мы – всю дорогу хренью этой придавленные.

- Это да, - вздохнул трудяга Витя, поднимавшийся на развоз молока на своем «микраше» каждую ночь в половине второго, а вторую половину дня горбатившийся на частных грузоперевозках - Только, давно они уже табором не живут, вот что.

- Ну, все все равно в душе-то цыганами остались. У меня дружбан мировой есть – Платон. Весовой, кстати, среди своих. Давно, правда, я его не видел. Заходил давно уж – очки солнцезашитные оставил. Сели за стол почаевничать – я их в прихожей на холодильник и положил. Посидели, поговорили уже до ночи, стал собираться – очков нет! Платон – горячий парень! – детишек даже со сна растолкал, я ему еще: «Да ладно – черт с ними с очками этими!». Нет – поднял! «Они не брали… А, слушай, ромала же заходил!». А и точно – забегал какой-то штрих, чего-то с Платоном по-быстрому: «Гыр-гыр-гыр!» - и унесся моментом.

Витя по-доброму рассмеялся.

-  Я тоже в прошлом году перевозил одних... Звонят накануне вечером: «Ай, да тут нэмного – только дэвочки приданое из дома на квартиру пэрэвэзти». Добро – поехали на следующий день с Геной – корешем нашим. А день еще, знаешь, такой – лето, жарко и парит после дождика чахлого: духотища страшная! А Гена – ты же его знаешь! – с похмелья: то тошнит, то сердце останавливается… Приехали. Особнячище такой трехэтажный. А еще, знаешь, цоколь – лестница на первый этаж высотой в этаж станет. Цыганка пожилая нас встречает, рукОводит – рулит… Приданое девочки оказывается, конечно, на верхнем, третьем этаже! Сундуки, знаешь. такие – дубовые, обитые, с прошлого века еще! С хрусталем… Ковры, тюки – по-олная комната угловая: «дэвочки», блин, приданое! И лестницы все – кованые круглые.

Вот, давай мы с Геной – а он сам еле ноги носит! – по лестницам этим сундуки те таскать! Часа три, наверное, мытарились: Гене ж еще отойти-постоять надо!.. По-олный микроавтобус – под завязку!- забили. На самый верх уже ковры всовываем, прилетает тут какой-то молодой, чего-то с этой теткой по-своему, как ты говоришь: «Гыр-гыр-гыр!».

- Ай, выгружайте обратно! – хозяйка нам кричит. – Нэт, нэт – на пэрвом этаже все оставим.

Не готова, мол, еще квартира – чего-то там строители еще не доделали.

Давай мы обратно все это приданое бедной девочки!.. Ну хоть, уже на первый этаж, но все равно – с лестницей этой парадной! Гена уже там еле дышит! Только, вот, выгрузили почти уже все – опять этот штрих прилетает, снова чего-то: «Гыр –гыр-гыр!».

- Ай, давайте загружаем, вэзем – нормально там все уже!

- Женщина, - тут я ей говорю, - мне уже ничего не надо: ни денег ваших, ничего!

- Ай, заплатим все, как положено – нэ пэрэживай, красивый!

Гена уже подыхал натурально, но стаскали скарб этот обратно в автобус, отвезли на квартиру – и там тоже третий этаж в доме панельном – кое-как… В общем, не рады были, что связались.

- Так, а заплатили-то хоть хорошо? – только и оставалось порадеть мне другу.

- А-а, - махнул рукой он, - вроде как, да, заплатила, но долларами, и по своему какому-то курсу, но я уж не стал в подробности вдаваться – спасибо, что расстались, наконец! А ты говоришь: "повозка скрипучая"!.. Ты с таким приданым-то уже не покочуешь: поневоле осядешь!

Солнце уже восходило в зенит, и нам оставалось проехать совсем немного до загородного дома Вити, где по-дружески, безо всякой оплаты, возводил я другу эксклюзивный мангал из булыжников.

- А за очками, значит, к своему другу цыганскому никогда уже не поедешь? – скрывал улыбку язва Витя.

- Не-е… Платон мне тогда сразу сказал – ничего он тут поделать не может, такой их закон: значит, очки эти его дружбану нужнее были.

Дорога уже перешла в грунтовку, и отраженное от асфальта солнце перестало слепить , и я уже забыв о своем друге вольного, солнцем избранного народа, мысленно перебирал наваленные грудой , теплые и запыленные булыжники, чтобы найти каждому именно его достойное место в каменной кладке, что простоит и будет радовать глаз, надеялся, много дольше моего века.