ПРИНЦЕССА И ЖОНГЛЁР

 
      Те времена прошли давно.
      Когда-то, бог свидетель,
      Царили в мире заодно
      Любовь и добродетель. …
                                      Генрих фон Фельдеке (конец XII в.)

     
    Любовь — что значит это слово?
      Я так не искушен, скажите ж господа,
      Вы все, кому любить не ново:
      Ну почему любви присуща боль всегда?
      Любовь для радости дана,
      Любовь печальная любовью быть не может,
      Так верно ли она любовью названа?
                                    Вальтер фон дер Фогельвейде  ( конец XII в)


    Автор, вдохновлённый куртуазной лирикой трубадуров,
    попытался насытить своё любопытство воспоминаниями
    об ушедшей эпохе.

                                                                                Подражание средневековой новелле

    Над высоким крутым берегом края земли возвышаются руины старого замка. Ярые морские волны упрямо грызут чёрные камни, что вздыбились у его подножия, пытаясь дотянуться до развалин человеческого жилища. Но только капли поверженных волн, обращённых в туман, достигают основания разрушенных бастионов. Серо-жёлтые стены замка уже не защищают от стрел и ядер своих обитателей, никто не прислушивается по ночам к крикам дозорных, стоящих на сторожевых башнях; не скрипит механизм подъёмного моста, опускавшегося через некогда глубокий ров. Обрушившиеся от старости своды просторных залов похоронили под собой многие века бурной жизни. Некогда грозный вид замка говорил о величии своих владельцев, об их богатстве и славе: гордо и смело возносили востроверхие шпили к облакам пёстрые штандарты. Сейчас же унылый вид руин в содружестве с тишиной и  вечерними сумерками приводят лишь к меланхолическому раздумью о судьбах людей, прежде топтавших эту землю. Две надгробные плиты,      поросшие седым мхом, привлекают наше внимание, и мы спешим к ним, желая узнать, за кем сии камни закрыли дверь в иной мир, но, подойдя ближе, видим, что надписи, когда-то высеченные на граните, стёрлись под действием дождя и ветра, таким образом время сокрыло от нас имена и даты погребённых здесь предков. 
      Вот эти безымянные плиты и побудили автора приподнять занавес времени и заглянуть в далёкое прошлое. 
                                       
***

    Это был королевский замок. Величаво и грозно возвышался он над окрестными землями, вознося ввысь островерхие башни, украшенные пёстрыми флагами и вымпелами. Жили в том замке король и его юная дочь, принцесса Эйна. Король был вдов и единственную радость для  себя видел в дочери, очаровательном милейшем  создании, оттого и не жалел своих богатств на её образование и развлечения, а пришло время — приступил к поискам достойного жениха.
      Принцесса, будто преисполненная божественной благодати, была одарена всеми прекрасными свойствами, добродетелями и учтивостью. Приезжавшие свататься рыцари, сведущие в законах вежества, увидев её в первый раз, давали великие обеты служения её красоте и в куртуазном восторге оставались гостить в замке. Среди них были не только местные сеньоры, но и заморские принцы из неведомых, экзотических стран, ведь слух о её красоте распространился по всему свету. И такое их было великое множество, что невозможно перечесть всех знатных семейств и мест, откуда те прибыли, и дабы не отнимать у вас много времени, не будем излишне многословны и этим ограничимся.   
    Вскоре места для гостей в замке вовсе не осталось, и все окрестные луга запестрели от ярких рыцарских шатров. Вечерами в стане претендентов на руку принцессы устраивались роскошные пиры и всевозможные увеселения, на которые собирались толпы веселящегося люда; бродячие актёры, трубадуры, жонглёры*, дрессировщики животных, музыканты и фокусники — люди, вселяющие в окружающих дух беззаботного веселия. Под музыку и разноголосицу шумного пиршества господа рыцари из спесивого чванства похвалялись друг перед другом своими богатствами и знатностью своих родов. Придворные трубадуры торжественно воспевали своих хозяев в хвалебных одах за их неизмеримую щедрость и слагали стихи в честь одержанных побед. С раннего утра и до позднего вечера по всей округе разносились звуки охотничьих труб, боевые кличи и лязг оружия: это свора дворовой челяди носилась по лесам и полям в поисках всевозможной дичи, пока их господа без устали молотили друг друга в честь дамы своего сердца. Но напрасно они копия ломали на ристалище, кололи щиты, да латы позолоченные мяли секирами тяжёлыми, не щадя ни себя, ни противника — завоевать сердце юной красавицы так никому и не удавалось. Ряды женихов, претендующих на звание королевского зятя, ежедневно прореживаясь, тут же обновлялись свежими соискателями богатого наследства: покалеченных в поединках рыцарей заменяли вновь прибывшие благородные господа, отчего пиры и турниры не прекращались.   
      Поначалу король радовался такому наплыву знатных женихов, гордился вниманию, какое оказывали его дочери высокородные сеньоры. Но время шло, а принцесса равнодушно, без кокетства взирала на пёстро разодетую толпу всевозможных вельмож. Местные бароны, чьи земли безжалостно вытаптывались приезжими, стали роптать, и ропот этот достиг королевских ушей,  отчего тяжесть возлегла на отцовское сердце. Из ближайших государств гонцы приносили вести: будто соседние короли и бароны негодуют по  поводу жестокосердия его дочери, из-за которой увечатся и гибнут на турнирах их сыновья, а иные, самые дерзкие, готовят войска для похода на его королевство. Узнав такие  нерадостные  вести, король сильно запечалился и на долгое время стал молчалив и угрюм; ибо несказанно мучился в изыскании средств влияния на любимую Эйну. Наконец, обретя решимость, повелел послать за принцессой и во всеуслышание объявил, что даёт ей сроку на обдумывание три дня, по истечении коих должна принцесса назвать имя своего будущего супруга. После чего будет объявлен день свадьбы. Ежели королевская дочь и впредь будет упорствовать в своём молчании и нежелании сделать выбор, то отец по своему усмотрению, в целях препятствия всяческих раздоров между государствами, изберёт ей достойного мужа. В противном случае он будет вынужден заточить принцессу в монастырь для усмирения гордыни, где будет принят ею обет целомудрия и послушания, и только мрачные каменные стены станут свидетелями увядания её красоты.         
    — А пока посиди в башне и подумай, — повелительно закончил свою речь король и быстро вышел из тронного зала — ему было стыдно перед гостями за своё родительское бессилие, и в то же время совестно перед дочерью за свой строгий тон. А что ещё он мог сделать — нельзя же было отказать всем женихам, это не учтиво и не по-королевски, тут уж точно войны не избежать.
    Король знать не знал, ведать не ведал, что сердце принцессы уже жадно впитало в себя, как цветок утренние лучи солнца, первые незнакомые, но такие желанные чувства любви. Оттого-то и веяло равнодушием и холодом на приезжих женихов от взглядов юной девы: не могла она поступить иначе, ибо клятва в вечной любви стояла на страже её сердца. 
    А тем счастливым обладателям сердечных услад был простой акробат и жонглёр по имени Ланфранк, который под звуки флейты и тамбурина, одетый в пёстрое трико, виртуозно выделывал всевозможные кульбиты на грязном коврике перед публикой, а после, взяв в руки лютню, пел куртуазные кансоны, сложенные бродячими трубадурами, и пел их лучше, чем кто-либо другой. Ланфранк с детских лет бродяжничал по пыльным дорогам страны и, благодаря разумению и природному дарованию, обучился игре на музыкальных инструментах и акробатическим трюкам. Увы, он не знал, под какою звездой рождён и кто его родители: не ведал, в чьём хлеву родная мать в час его рождения нашла приют. Неизвестно, от кого передались ему врождённые наклонности, худо-бедно помогающие в скитальческой жизни. Нежданно-негаданно вторглась божественная Венера в сердца молодых людей и восколебалась их плоть от неопытной молодости, и прониклись они друг к другу вожделением, пренебрегая родовыми сословиями и классовыми предрассудками, и тут никуда не деться. Как сказал великий поэт Возрождения, Франческо Петрарка, — Любовь диктует нам свои права…
    Жонглёр Ланфранк, наделённый изысканным красноречием и не по сословию своему весьма искусный в трубадурском художестве, снискал милость в глазах принцессы и с её молчаливого согласия, тайно облачаясь в девичей убор, был принят к ней на службу камеристкой — благодаря чему они получили возможность для уединённых встреч. Но неудержимо время, никому не  дано даже приостановить течение его, вот и у наших любовников стрелка часов выползла из-под свода сладостных грёз и двинулась вперёд, принуждая задуматься о будущем. Эйна и Ланфранк, понимая, что король-отец никогда не даст своего согласия на их брак, решили бежать.
 
    Наступил последний вечер, ночь у дверей стала, ожидая свой черёд. Утром принцесса должна объявить во всеуслышание имя будущего супруга. У башни на посту грозная седобородая стража. В лагере гостей, впервые за последние месяцы, тишина: прекратили рыцари свои пиршества и турниры, готовятся встретить утро нового дня. 
    Темно, сокрыты небесные свечи плотной шалью непогоды: будто специально по чьему-то заказу наползли свинцовые тучи, кружат по небу, бурлят, высекая искры от соприкосновений, рычат друг на друга, будто псы, но в открытую схватку вступать не решаются. Вот-вот гроза грянет.
      Ланфранк, обмотавшись верёвкой и обрядившись камеристкой, подходит к окованным железом башенным дверям. Стражники, видевшие не раз эту служанку в свите принцессы, ничего не заподозрили. Но вдруг один из них, самый глазастый, воскликнул:
      — Ого, ты посмотри, как выглядит девица! Видно, постарались сеньоры рыцари, потрудились на славу, во как вспухла утроба у ней — голодный волк, прежде чем насытится, испортит не одну овцу — и, ткнув товарища в бок, указал на пополневшую девушку. А та густо покраснела, опустив глаза вниз, и ещё крепче сжала в руках корзину, наполненную бельём; не от страха, а от гнева затряслась всем телом. Румянец на щеках сменился смертельной бледностью.
      — «Девица блаженная будь к нам благосклонна. Донеси мольбу мою до Венеры трона! О, царица мощная многосластной страсти, исцели болящего от его напасти!..»* — Поупражнявшись в тяжёлом остроумии, припомнив несколько строк из песен бродячих поэтов и тем самым растопив в себе раздражение, накопленное за долгие часы службы, охрана с хохотом распахнула дверь.
      — Проходи, блаженная королева ночи…
      Ланфранк юркнул в щель приоткрытой двери, проворно увильнув от огромной ручищи, пытавшейся шлёпнуть его по заду. 

    Принцесса с тревогой ожидала своего возлюбленного. Минута за минутой нескончаемой чередой проходили мимо, заставляя трепетать кроткое сердце донны от всякого шума за окном, от сводящей с ума мышиной возни за тяжёлыми гобеленами. Все помышления только о нём, о любимом! А о предстоящем побеге, об опасности, что встаёт на пути их любви, она даже не думает. Разумен и добронравен Ланфранк, славен храбростью и силой, с ним ничего не страшно. Его