Чужая душа...

Я никогда не воспринимала Лёху всерьёз. Для меня он был шалопаем, разгильдяем и хулиганом. Если бы я постаралась, то нашла бы и другие слова в его адрес. И поверьте, эти слова не блистали бы любезностью! Почему  -  так хотя бы  потому,  что я совершенно искренне считала:  он был их вполне достоин, этих эпитетов.  Да если бы моё мнение было единственным в нашем густонаселённом доме! Когда во дворе происходили какие-то крупные или мелкие потасовки, неурядицы, шум или споры до хрипоты – причина могла быть только одна: Лёха!
Во дворе всегда можно было услышать именно его голос. Рыжая Лёхина голова постоянно мелькала то тут, то там. Он ухитрялся вроде бы  только что гонять мяч с пацанами или стоять в воротах, а через пять минут запросто мог запрыгнуть в песочницу к играющим в ней малышам. При этом он  насмешливо произносил, что то, что башня, построенная ими, построена совсем неправильно. И тут же, в течение нескольких секунд, он строил ребятишкам «правильную» башню, которая через минуту рушилась. Обомлевшие от Лёхиного напора детишки, даже не успевали напугаться и заплакать, а он уже мчался по двору с жутким улюлюканьем, пиная подвернувшуюся под ноги консервную банку.
- «Шило!»  - ругаясь, называла  его мать.
- «Коза-егоза!»  - вторила ей строгая бабушка, держа за спиной старый ремень, которым она иногда пользовалась, исключительно в «воспитательных целях». 
Какое там шило! Какая егоза! Мягко сказано! Это был кусок динамита, готовый взорваться в любой момент, даже если бы к нему привязали не Бикфордов шнур, а самую обычную бельевую верёвку!
Коты и кошки при виде Лёхи разбегались моментально. С собаками картина обстояла примерно так же. Потому что не было в нашем дворе живого существа, которое Лёха не дёрнул бы за хвост, не скорчил бы перед его мордой страшную мину или не учинил бы какое-то другое озорство. Он был горазд на проделки, выдумывая их буквально на ходу. Мне вообще казалось, что его голова больше ничем не занята, кроме изобретения шалостей разного рода. Видимо, внутри Лёхи  работал какой-то неутомимый мотор, потому что ходящим спокойно его ни разу не видели. Он даже в школу и обратно несся пулей. Утром от того, что вечно опаздывал, а днём - потому что торопился быстрее попасть домой, отсидев надоевшие школьные занятия.
Я вообще не представляла себе, как он  сидел за партой, потому что по моим соображениям Лёха не смог бы просидеть  спокойно даже пяти минут  (о нескольких уроках речь даже не велась). Это был своеобразный «вечный двигатель», а так же «вечный прыгатель» и  «вечный бегатель».
Кстати, в школе Лёха тоже был известен, как первый сорванец и возмутитель спокойствия всего педагогического коллектива.  Об этом наш дом узнал, когда возле подъезда, где проживал Лёха, в один прекрасный день остановился милицейский «УАЗик». Вышедший из него человек в форме хмуро поздоровался с сидящей на скамейке тётей Ниной с первого этажа и стал расспрашивать её про мальчика из двадцать пятой квартиры, под которым, конечно же, подразумевался  Лёха: давно ли он проживает в этом доме, с кем проживает, как характеризуется жителями подъезда и дома в целом, ну, и так далее.
Тётя Нина, у которой Лёха периодически рисовал мелом на двери улыбающиеся рожицы или чёртиков, не преминула рассказать стражу  порядка обо всех Лёхиных проделках. При этом для своего рассказа красок она не пожалела, расписав все Лёхины «подвиги» в самых ярких тонах и оттенках.  Сама она довольно тяжело дышала, дойдя до конца  своего повествования. И неизвестно, что именно было тому виной: то ли возмущение, то ли от гордость, что теперь-то уж «она вместе с милиционером призовёт хулигана к ответственности» - но эмоции для лица тёти Нины тоже не пожалели краски. В основном, конечно, красной.
От  рассказа уважаемой пенсионерки милиционер помрачнел  ещё больше и зашёл в подъезд, видимо, намереваясь услышать подтверждение слов соседки от других жителей, а, может быть, даже и от самого Лёхи.  Крикнувшей ему вслед  тёте Нине  «А что случилось?»  милиционер не ответил.
Но ведь всем известно,  что  шила в мешке не утаишь. К вечеру от Лёхиной бабушки – Валентины Петровны – соседи, совершавшие вечерний моцион  «прогулки на свежем воздухе», попросту сидя на лавочках с обеих сторон подъезда, узнали, что её внук  «прославился» тем, что его безобразиям, видимо, двора уже не хватало,  и они  просочились с дворовой территории на школьную. Хулиганский поступок состоял в том, что Лёха, зашедший в учительскую за классным журналом, незаметно прихватил с собой ключ от учительской.
- Ладно бы на этом всё закончилось! – восклицала с возмущением Валентина Петровна, - так ведь что учинил, негодный мальчишка! Запер потихонечку учительницу математики, которая что-то писала в своей тетради,  в учительской, а ключ спрятал – где бы вы думали?
- Где? – хором спросили обе лавочки.
- Под паркетной доской в коридоре! – в отличие от тёти Нины, Валентина Петровна стояла бледная, как наволочка.
- Ох! – не сговариваясь, выдохнули лавочки. И тот час же превратились в рой жужжащих пчёл, обсуждая очередную Лёхину выходку.
Если бы Лёха вышел в тот вечер на улицу, то, наверное, весь рой так бы и вонзился в его руки и ноги. Но Лёха так и не появился среди гуляющих сверстников, из чего можно было сделать вывод, что старый ремень в тот вечер «в воспитательных целях» всё-таки был пущен в ход. 

Своего велосипеда у Лёхи не было. Дворовые же ребята свои «вéлики» давать Лёхе напрокат опасались, потому что все знали: если в его руки попадёт какая-то вещь, целой и невредимой она уже к владельцу не вернётся. Он умудрялся сесть на велосипед и, отъехав метров на тридцать, обязательно врезаться в дерево или  наехать на камень. Или с гиком заехать на чужом велосипеде в самую глубокую лужу и застрять там. Поэтому владелец двухколёсного агрегата мог рассчитывать в лучшем случае на то, что велосипед ему вернут мокрым и грязным.
В худшем же случае Лёха возвращал технику либо со слетевшей и намертво застрявшей между рамой и звёздочкой цепью, либо со свёрнутым набок рулём, либо без одной педали. При этом, отдавая назад сломанный велосипед, он обычно  говорил беспечным тоном: «Да ладно, что у тебя отец без рук что ли? Тут ремонта на две минуты». Или: «Да брось реветь, с одной педалью тоже кататься можно». При этом Лёхино лицо выражало такую непоколебимую уверенность, словно он действительно катался на велосипеде исключительно с одной педалью и сам за несколько минут мог сделать любой, даже самый сложный ремонт, в котором после его проделок неизменно нуждалась любая вещь.
Посылать Лёху в магазин было пустой затеей. Если ему поручали купить молока, то пакет по дороге домой неизменно давал течь, и при самом лучшем раскладе, в нём оставалась примерно половина.
Если Лёхе было велено купить буханку хлеба, то по дороге домой бóльшая часть либо съедалась, либо скармливалась голубям, которых Лёха днём раньше гонял по всему двору. Если бы его попросили принести из магазина десяток яиц, то, я нисколько не сомневаюсь, что он не принёс бы целым ни одного яйца. Видимо, именно по этой причине, поручать купить те или иные продукты в магазине или ларьке, который располагался с другого конца дома, Лёхе постепенно перестали.
Когда я выходила из квартиры, я каждый раз внимательно смотрела под ноги. Пролитое на резиновый коврик, как бы невзначай, растительное масло или рассыпанные под дверью «сами по себе» канцелярские кнопки, а так же брошенный ну совершенно без задней мысли кусок гудрона, наступить на который было чревато прилипанием к полу прямо в подъезде – всё это в моей жизни уже было. И политые каким-то прозрачным, но от этого не ставшим приятным,  клеем перила, за которые утром схватились почти все, кто торопился на работу в первую смену – тоже было. И замки в почтовых ящиках, которые внезапно, а главное – одновременно! – сломались у жителей всего подъезда – и с этим пришлось познакомиться!
Последняя Лёхина выходка, когда он  с балкона облил холодной водой ничего не подозревающих соседок, которые по его мнению, «чересчур громко» обсуждали свои походы по врачам, чем мешали ему делать уроки, несколько дней была притчей во языцех у всего подъезда.  Я в этом обсуждении участия не принимала, но для себя решила: «Предупрежден – значит вооружён». А поскольку жизнь этих «предупреждений» предоставила мне уже более, чем достаточно, всегда выходила на нашу площадку, внимательно глядя по сторонам. Себе же под ноги я и подавно смотрела чуть ли не с утроенным вниманием,  потому что встать на кнопки или вторично приклеиться подошвами к цементному полу я совершенно не желала!

На четвёртом курсе меня угораздило влюбиться в курсанта военного училища тыла, который, как и я, учился уже на четвёртом курсе. Брюнет  с карими глазами в военной форме, на которой красовались погоны с буквой «К», мягкий и обходительный, появился в один из субботних вечеров на институтской дискотеке. Пригласив меня на первый же медленный танец, он двигался плавно; при этом он очень аккуратно, но, тем не менее, уверенно поддерживал меня за талию. Позже он признался мне, что раз в неделю у них проходят обязательные занятия с учителем танцев, так что мои вопросы, где он научился такому деликатному обращению с партнершей во время звучания медленной композиции, отпали сами собой. Надо сказать, что и в общении вне стен танцевального зала мой кавалер оказался более, чем тактичным: лишних вопросов не задавал, с поцелуями и ласками навязчиво не лез. Он вообще проявил такую скромность, какой я доселе просто не встречала, что через какое-то время я начала медленно, но верно понимать: это именно моя судьба, и ничья другая!
Правда, моя так внезапно вспыхнувшая любовь сразу потянула за собой  проблемы, которые пришлось решать настолько быстро, насколько это было возможно.
Окончание Василием четвёртого курса означало то, что он должен расстаться со стенами родного училища и ехать туда, куда его, новоиспеченного лейтенанта, отправит военное руководство. Окончание же четвёртого курса мной, означало только то, что я, сдав летнюю сессию, плавно перехожу на пятый  и продолжаю учиться в своём университете на биолога-ботаника.
Такое несовпадение в учебном процессе заставило нас призадуматься над тем, как мы будем выкручиваться из этой ситуации. Нет, можно было бы конечно отпустить Васю в Североморск, куда, скорее всего, его собирались направить после учёбы, а через год приехать туда самой. Он бы за это время обустроился, привык к новому месту жительства и климату, а год… ну, что такое год? Пролетел бы быстро, как незаметно пролетели четыре года, проведённые нами в учебных заведениях. Но мы с Васей были так влюблены, что не представляли себе разлуки даже на неделю. А тут – год! Да мало ли, что за год может случиться! Ну уж нет, никаких расставаний, никакого года жизни друг без друга!
После того, как мы расписались в ЗАГСе и устроили небольшую вечеринку с друзьями в нашем студенческом кафе, я приняла решение перевестись на заочное отделение и доучиться год без своих однокурсников, зато, находясь рядом с любимым человеком.

- Всё-таки, уезжаешь? – заглядывая мне прямо в