Агата Кристи отдыхает

  Всё началось во время сессии, когда Вероника возвращалась из университета после первого экзамена. Ещё издали она услышала гвалт, доносящийся из её подъезда – окно площадки между вторым и третьим этажом было открыто по случаю июньской жары. «Опять бабки ругаются», - мелькнуло в голове.
  На третьем этаже обитали две деревенские старухи, в незапамятные времена переехавшие в город из украинской глубинки и по сию пору не избавившиеся от привычной манеры общения. Дети от обеих разъехались, мужей тоже не имелось. Одна изображала «интилихентку», работая уборщицей в институте неподалёку, вторая торговала в продуктовом магазинчике, усвоив самый худший стиль общения советского продавца с покупателями, жадными до товаров в эпоху тотального дефицита. И обе не переносили друг друга.
  Когда-то их переселили из подвалов в новенькую «хрущёвку», и крохотные квартирки с водой, электричеством и прочими удобствами показались сперва настоящим счастьем. Но тот, кто умудрился поселить их рядом через стену, сотворил обеим изрядную гадость, да и остальным соседям тоже: скандалы вспыхивали из-за любого пустяка, почти каждый день. Даже мелкие собачонки, которыми они почти одновременно обзавелись, свирепо облаивали друг друга, и выводить их на прогулку приходилось в разное время, чтобы не сцепились прямо в подъезде. Их хозяйкам  взаимной любви это тоже не добавляло.
  Вероника осторожно поднялась по лестничным пролётам.  Побоище было в разгаре. Обе старухи почему-то были мокрыми с головы до ног, с халатов стекала вода; по шахматно-плиточному полу расплылась изрядная лужа. И обе голосили вперебой:
- Твой собака мене под дверь насрав!
- Паскуда, это твой собака насрав!
  Из-за дверей наперебой неслось яростное тявканье. Продавщица держала ведро, «интеллигентка» - большую кастрюлю. Старухи трясли друг на друга опустевшей посудой и тщились выплеснуть ещё сколько-нибудь воды. На краю площадки сиротливо лежала маленькая собачья какашка.
  «Совсем чокнулись». Девушка остановилась, прикидывая, как бы протиснуться мимо места сражения без потерь. Бабки, заметив её, словно по команде, захлопнули рты и, забыв про водные процедуры, уставились на неё с одинаково странным выражением, в котором проглядывало и любопытство, и злорадное ехидство, и ещё нечто, чего девушка не могла понять. Она поспешно миновала обеих, бегло поздоровавшись, и устремилась наверх. Старухи не ответили, лишь поджали губы. До Вероники снизу донеслось:
- Бесстыжая! Своего ей мало, до чужого лезеть!
- Ещё и регочеть, як кобыляка! Хучь бы людей стыдилася та ховалася…
  Бабахнули двойной чередой двери, и стало тихо. «Реально спятили… наверное, это старческий маразм». Замок щёлкнул, девушка, пожав плечами, зашла к себе.
  Они жили вдвоём с мужем в крохотной «однушке» на пятом этаже. В летнюю пору там давила духота, крыша раскалялась на солнце и грела квартиру даже ночью. Вода наверх часто не доходила, особенно утром и вечером, и зимой топили не ахти, но семья молодого специалиста и студентки была счастлива: они жили сами по себе и никто им не мешал. Правда, Виктору, её мужу, приходилось далеко ездить на работу. Он возвращался поздно, уставший, и быстро засыпал, чтобы, снова вскочив утром, успеть на служебный автобус.
  Вероника бросила сумочку в кресло, переоделась и вышла на балкон, снять высушенное бельё. Собрала прищепки, и тут поблизости что-то заскрипело. Выглянула через перила – ну да, на балконе этажом ниже виднелся край большой круглой клетки. Супруги, живущие под ними, в погожие летние дни выносили в этой клетке проветриться  крупного белого какаду, и тот подолгу нежился на солнышке, дыша свежим воздухом и издавая разные звуки. Вот и сейчас он  то скрипел, то чирикал негромко, вполсилы, – словно репетируя или беседуя с самим собой. По ветвям растущего под окнами ореха сновали воробьи, чирикая в унисон.
  Молодая хозяйка внесла в комнату ворох пахнущего свежестью белья, вспомнила старушечью водную баталию и фыркнула. Подумала: «Комедия!  Надо рассказать Вите…»

*  *  *
  Однако в дальнейшем странности не закончились. Через пару дней  Вероника встретилась с Мариной Петровной – милейшей старушкой за восемьдесят, которая никогда не выходила на улицу без изящной шляпки - зимней или летней, по погоде, - и всегда желала встреченным знакомым здоровья и хорошего настроения. В этот раз Марину Петровну украшала симпатичная соломенная шляпка с двумя тёмно-красными вишенками. Вероника уважительно поздоровалась, ожидая встретить, как обычно, приветливую улыбку… но соседка вдруг отвернулась, словно не слыша, и медленно стала подниматься по ступенькам. Девушка даже испугалась: «Неужели и её возраст накрыл?!»
  В пятиэтажке, находящейся  в давно застроенном районе, молодёжи обитало мало, в основном его населяли старушки всех форм и калибров. Общения с ровесниками студентке хватало и в университете, но с кем обсудить массовый заскок пенсионерок в доме? Разве что с Анной, живущей с супругом под ними? Эти соседи хоть и старше, но всё-таки намного ближе по возрасту.
  И при ближайшей встрече девушка, улыбнувшись Анне, поздоровалась и произнесла несколько слов о погоде, намереваясь плавно перейти к интересующему вопросу. Но каково же было её удивление, когда Анна как-то бледно взглянула в её сторону, не ответила ни на приветствие, ни на улыбку, и, боком проскользнув вдоль стены, скрылась в свое квартире.
  Это уже ни в какие ворота не лезло. Творилось что-то странное, и единственное, что Вероника смогла предположить, - это перегрев и тепловые удары, которые массово настигли жильцов. На улице действительно стояла тридцатиградусная жара, непривычная для начала июня. «Выходит, у меня особо крепкая голова, раз пока выдерживает,»   - заключила она и отправилась в магазин за холодной минералкой.
  Вечером, смешивая на кухне салат, Вероника поглядывала через распахнутое окно во двор. Ага, вот и Виктор! Её муж пересекал волейбольную площадку, в сторонке на толстом стволе, оставшемся от спиленного пару лет назад клёна, сидели мужики, спасаясь от жары пивом. Вот они с чем-то обратились к Виктору… беседа продолжалась недолго, один из них заржал, второй настойчиво что-то втолковывал Вите. Даже с пятого этажа было видно, как её муж вдруг набычился, толкнул от себя назойливого собеседника… и не миновать бы драки, если бы другой не прекратил ржать и не уволок приятеля за угол.
  Широкоплечий Виктор, не оборачиваясь, зашагал к подъезду. Когда жена открыла  дверь, он имел явно взбешённый вид.
- Витя, что там такое, чего они?!
- Пьяные кретины… допросятся, в рыло получат оба. – И глава семейства скрылся в ванной.
  Весь вечер он был непривычно хмур, на скорую руку поел и уткнулся в телевизор, не реагируя на попытки  растормошить.
  Вот тут уже Вероника окончательно растерялась. Явно творилась какая-то чертовщина, причём все, у кого она пыталась что-то выяснить, отводили глаза и уходили от общения. «Будь я королевой или президентом - заподозрила бы заговор», - тёрла она виски, сидя над тетрадью. «Но какой заговор против студентки?!.. Никакое королевство в ближайшие годы мне точно не светит. И Витька тоже отмалчивается. Детектив какой-то… Агата Кристи отдыхает…»
  Но требовалось сдать сессию, чтобы не потерять стипендию. И, откинув назад мешающие длинные волосы,  она склонилась над конспектом, стараясь выбросить всю эту ерунду из мыслей.

                                                                                     *  *  *
  Мутная ситуация продолжилась и на следующей неделе. Экзамены покорно сдавались ей один за другим, потихоньку приближался конец сессии и отпуск с мужем на море. Правда, обсудить детали отпуска всё не получалось: Витя в последнее время брал работу на дом и проводил вечера, уткнувшись в документы.
  Так началось и воскресенье. Глава семейства, полулёжа на диване, изучал свой рабочий блокнот, его жена вчитывалась в конспект, надеясь завтра сдать последний экзамен и добить сессию, от которой успела устать. Заткнув уши пальцами, старалась запомнить очередной параграф, но её вывел из учебного транса голос мужа:
- Послушай, что там такое?
Снаружи и в самом деле нёсся непонятный галдёж и лай,
- Опять бабки скандалят? – Вероника вышла на балкон.
  Кто лает, стало понятно сразу. На балконе соседнего подъезда, слева на третьем этаже, крутился небольшой чёрный шотландский терьер, имевший очень суровый вид благодаря густым мохнатым бровям и усам. Сейчас он разрывался от лая и так злился, что иногда хватал зубами деревянный бортик ящика с цветами. Людей рядом не наблюдалось. Чего он так разошёлся? Над ним, кажется, кто-то смеялся. Вероника глянула на разъярённо трясущийся загнутый хвост, насупленные чёрные брови, на зубы, вперемешку с лаем исступленно грызущие деревяшку, - и не выдержала, тоже рассмеялась. И тут же замолкла, услышав что-то странное: ей ответил смех, очень похожий на её собственный. Что такое?..
  Она перегнулась через перила и увидела внизу клетку с какаду. Сейчас попугай сидел на жёрдочке, повернувшись к собаке, встопорщив белый хохолок, и во всю мочь хохотал. Звонко хохотал её собственным смехом,  прекрасно имитируя все оттенки голоса. Она сама не различила бы, где её смех, а где попугая. Причём негодная птица, кажется, прекрасно понимала, что делает, и дразнила пса вполне осознанно. Тот реагировал бурно: над ним смеялась дичь, потерявшая всякий страх, и он приходил всё в большее исступление, не имея возможности добраться до наглеца.
  После нескольких секунд изучения диспозиции смешливая Вероника уже не могла оставаться серьёзной: комичность  происходящего накрыла её с головой.
  Заливистый женский смех, абсолютно один и тот же, нёсся одновременно с четвёртого и с пятого этажа, словно из колонок, создавая эффект стереозвука. Вероника глянула вниз, во двор, заметила «интилихентку», её ошарашенное лицо и выпученные вверх глаза – и, запрокинув голову,   расхохоталась ещё  пуще. Попугай тоже наддал. Терьер на соседском балконе превратился в мохнатый клубок ярости – теперь уже  над ним смеялись двое!
  Звонкий смех в два голоса и непрерывный лай слились в такую какофонию, что от соседнего дома отразилось эхо, а в окнах напротив замаячили удивлённые лица. Девушка уже еле стояла, держась за ограждение, и изнемогала от смеха. Какаду не отставал, включив звук на полную мощность!
  Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы следом не вышел Витя. Покрутил головой туда-сюда, пытаясь понять, что происходит. Жена, не имея сил говорить, указала вниз. Мужчина наклонился через перила, посмотрел на голосящего в клетке артиста, на вопящего от возмущения пса и очумевшую старушку у подъезда, не сводящую с них глаз… Тоже рассмеялся и утянул чуть живую от смеха супругу с балкона вовнутрь.
  Правда, моментально переполох не улёгся: какаду продолжал разоряться за окном, да и Витиной супруге никак не удавалось успокоиться. До неё, наконец, дошло, что вообразили соседи! В мыслях вертелось: "Теперь ясно! А Витька-то... вот из-за чего! И муж Анны... он ведь тоже ни сном, ни духом... Кошмар! смех и грех..."
  Лай по соседству заглох: кажется,  собаку загнали в комнату, и попугай, оставшись победителем на звуковом ристалище, ещё