Навстречу радуге. Похороны

  На следующее утро совершенно перестали подчиняться  ноги. Взяли и отказались слушаться.  Пытался встать на них  и неизменно падал на колени.  С трудом, раздавленный и испуганный беспомощностью  доползал на коленях до  унитаза и возвращался назад в своё унылое логово.
  Новый день не принёс со светом нисколько  облегчения. Наоборот, я впал в состояние самого настоящего  шока, перестав практически  реагировать на окружающий мир и предаваясь одному чувству – всеобъемлющему горю.
  С того зловещего первого дня, который никогда не сотрётся и не затуманится памятью,  мы с Натальей попали  в некую действующую модель пресловутого «Дня сурка».  Жить стало невыносимо тягостно, мысли всегда занимал один образ, в то время как здоровье незаметно  утекало сквозь пальцы.  Весь день на пару мы только и ждали сна, как временного избавления от мук.
  День-ночь. Ночь – день.
  Всегда одно и то же.
Я плакал днём, я плакал ночью. Когда больше – не могу сказать… По утрам просыпался на мокрых подушках, с застывшими солеными озёрами в районе ноздрей.
  Кто-то могущественный и крайне беспощадный приговорил  нас к жизни, в то время как обрёк нашего ребёнка на смерть.  Хочу сказать, крайне несправедливый и безжалостный приговор с точки зрения любого самого пропащего родителя или циника. Смерть, которая раньше пугала меня одним своим существованием вдруг превратилась в постоянное искушение, я увидел в ней избавителя и спасителя  от бесконечных страданий.
  Невольно принялся вспоминать всех тех, кого не миновала похожая горькая участь.  К своему ужасу скоро обнаружил, что из моих бывших знакомых, столкнувшись с нечто похожим никто не смог победить.  Так, в тех местах, где я вырос, один очень близкий приятель потерял дочь. В классе слыл заядлым балагуром, красивый и высокий парень женился очень рано, и дочь появилась на свет в то время, когда я только поступал в институт.  В двенадцать лет у девочки обнаружили  тяжёлую форму рака, спасти её оказалось невозможно. Только сейчас я начал понимать, что пришлось пережить ему, похоронив двенадцатилетнюю дочь. После её смерти у него больше не было жизни.  Я встречался с ним позже несколько раз и с каждой новой встречей он выглядел всё хуже и хуже.  Пытаясь найти забвение в спиртном, опускался незаметно для себя всё ниже и ниже, хотя до трагедии я знал его весёлым и крепким парнем, которому море по плечо.
В другом случае нечто подобное произошло с моими учителями в школе.  Не буду называть имён. Он и Она.  Мужчина и Женщина. Оба люди с большой буквы.  Он – решительный, всегда умеющий поддержать и направить, мастер на все руки.  Она – секс – символ школы, в меру строгая, в меру добрая, неизменно умная и красивая, тянувшая своих учеников по своим предметам и всегда всей душой переживавшая за нас.  Когда уже окончил институт, узнал ужасную новость, которая порядком расстроила и выбила из колеи на долгое время. В один день оба их сына разбились на мотоцикле. Даже страшно представить те глубины ада, что разверзлись в тот день. Он через некоторое время спился, а потом решил избавиться от мук или же забылся на время в неподходящем месте, оказался в районе железнодорожных путей, где проезжающий состав отрубил ноги. Следом и она сошла с ума.
  Словом, перебирая в уме всех тех, кто столкнулся с подобным, я не находил среди них никого, кому бы удалось выплыть.
Это обстоятельство очень пугало меня.
  Вскоре и Наталья узнала, что у неё на работе есть женщина, на долю которой выпало похожее испытание. Она сразу же направилась к ней с одной целью – узнать, как той удалось продержаться.  Всё-таки на сегодняшний день ей шёл семьдесят третий  год, сына же потеряла в тридцать восемь. Выслушав Наталью, она ответила, что  после гибели ребёнка с головой погрузилась в работу и науку, пытаясь найти в них забытьё от преследовавшего всюду кошмара. Но стоило вернуться домой… Она плакала все эти годы каждый вечер, не в силах забыть потерю. Каждый день. Каждый проклятый день. Мало того, через полгода закончились резервные защитные силы организма и болезни полезли, как из ящика Пандоры  одна за другой. Женщине повезло в том, что работала она в диагностическом центре, поэтому две злокачественные опухоли удалось выявить при плановом обследовании на ранних стадиях и удалили их вовремя.
  Скоро на помощь к Наталье, отпросившись с работы, приехала двоюродная сестра из Рубцовска.  Она хорошо знала Сашу, и в последнюю длительную вылазку в Горную Колывань он специально завернул к любимой тёти на её прославленную пиццу. Потерю переживала тяжело, но было нечто в её характере, некий внутренний стержень, который позволил Наталье опереться на неё и подготовить всё к прощальной церемонии.
Вдвоём они посетили кладбище, где Наташа заключила договор с местной администрацией и купила в престижном месте участок под захоронение. Надо сказать, что земляная огороженная площадка, обладателем которой мы стали сама по себе намного превосходила то, что требовалось для тела сына. Нет, мы стали владельцами настолько обширного кладбищенского погоста, что вместить он должен был в конце нашей истории всех троих. В центре мы, конечно, хотели поместить  Сашу, наши же места теперь ждут нас заранее – по правую и левую сторону от него. Вместе мы шли по жизни, вместе и будем лежать после неё.
Впрочем, столь важные покупки и не менее  ответственные переговоры с Антоном проходили, надо признаться  без меня. Одна скорбь теперь гнездилась во мне. Раздавленный и разбитый, встречая рассвет,  я не ожидал, что доживу до заката. Звал смерть, но она стояла где-то рядом, безучастно и безжалостно холодно наблюдая за мной.
Мне казалось, что у меня не хватит сил присутствовать на траурной церемонии. Однако когда наступил назначенный день, собравшись, я всё же смог подняться.
  На отдельных машинах, в условленное время родственники и друзья съехались к арендованному двухэтажному зданию.
На дворе стоял очень солнечный день.
Даже слишком солнечный для конца лета.
  Вокруг здания собралось очень-очень много народа. Так много, что случайному прохожему могло показаться, что проходит прощание с депутатом или с какой-то очень известной личностью.
  Было много венков.
И ещё больше слёз. Искренних и неподдельных.
  Слишком много для одного человека.
  Не было только музыки – так мы пожелали.
  Запомнилось, что первым к гробу подошёл батюшка. Одетый в тёмную рясу симпатичного вида мужчина с окладистой бородой несколько раз обогнул гроб, помахивая кадилом и отпевая покойного.
А в гробу  лежал мой Сашенька. На нём была одета та самая светлая красивая рубашка, которую он так не хотел носить на выпускном. Ноги, прикрытые материей,  я не видел, но знал, что обут он в свои самые любимые кроссовки.
Я подошёл чуть ближе.
Он казался таким красивым и одновременно таким безжизненным, совсем как те покойники, что запомнились по ранним экранизациям произведений Гоголя. Постояв у гроба, я не выдержал и вышел на улицу. Несколько бывших однокурсников обнимая меня, пытались безуспешно утешить… Тщетные усилия… Я был с ними недолго…
  Вернулся к гробу. 
  Вокруг постамента стояли венки и ещё кругом  присутствовали цветы. Повсюду. Целое море срезанной и обречённой на смерть красоты… Они лежали охапками и отдельными связками.
Подняв голову, увидел его друзей.  Я знал их всех.  Общался давно и не очень на самые разные темы.  Почему-то все они считали, что у Сашки самый лучший отец, и тот гордился мной, я точно знал это.
Совсем рядом проскользнул Андрей, стараясь не задеть меня:
- Такой светлый был человечек.
  «Светлый»… «Человечек»…  Именно вот эти самые  слова я почему-то потерял и упорно пытался найти последнее время. Они очень точно характеризовало сына.
А потом я услышал много-много слов, они словно прорвало плотину. Люди говорили, говорили о Сашке, вспоминая его.  Никто не мог поверить в чудовищность факта. Одна учительница упомянула о том, что в свои восемнадцать лет он являлся самым настоящим мужчиной, рельефно выделяясь из числа одноклассников.  Какое бы ему не поручили дело, всегда с честью справлялся с ним.
  Затем один за другим, как сговорившись,  повторяли, что такого другого светлого парня не знали больше.
  Я слушал их и про себя добавлял, что ещё он был таким же, как я хохотушкой и самым лучшим на свете другом.
  Потом подошёл ближе и встал рядом с гробом.  Меня поразило выражение лица, застывшая навечно маска – смесь тревоги и невыразимого удивления. Его красивое лицо, теперь мраморного оттенка  изуродовала глубокая борозда, прошедшая через правую щёку и в конце своего пути оторвавшую половину верхней губы. Перед тем, как выставить тело в погребальном зале с лицом тщательно поработали соответствующие мастера. Следы пудры и замазки скрашивали полученные раны, но полностью не скрывали  их.
  Я не мог больше отойти от гроба.  Нагнувшись, гладил в последний раз своего сына по голове, шепча ему слова прощания и прощения, раз за разом целуя в лоб.  Он был таким холодным, таким холодным! Кожа казалась на удивление ледяной.
  Когда мои пальцы в очередной раз ласкали родные волосы, они вдруг в районе затылка провалились в глубокую яму в глубину черепа. В ужасную дырень, созданную кем-то хладнокровным и бесчувственным, едва прикрытую  лоскутком кожи. Кто-то проник ему в голову и копался там, внутри! Но зачем?
  Потрясённый открытием, я принялся более тщательно осматривать доступные для обозрения участки тела.  Ещё больше согнулся и увидел внизу, там, где  тело соприкасалось с ложем торчащий вырванный столб позвоночника. Небрежная мастерица кое-как притянула его белыми нитками к коже.  Сашка словно попал в лапы голливудских Хищников, которые распотрошили его, а затем совершенно обезображенного вернули родителям.
Окончательно выпавший из реальности изредка замечал, как рядом время от времени появлялась Наташина мама.  Горестно поплакав, она возвращалась к ожидавшей её неподалёку соседке, увязавшейся вслед на похороны. Для того чтобы перекинуться парой слов… об урожае картофеля и помидор в текущем году.
Из правого уха Саши постоянно сочилась кровь. Она скапливалась  лужицей в ушной раковине и Наталья, стоявшая по другую сторону, постоянно вымачивала её носовым платком.
После недолгого прощания родственников к телу подпустили друзей и знакомых.
Кто-то вспомнил о том, что Сашку будут с нетерпением ждать все пятиклашки в школе.  Вряд ли кто осмелится сказать им правду.  К школьным занятиям, в сентябре он обещал вернуться в школу. Дети помладше обожали его, с ними он игрался на переменах, катал, когда на себе, а иногда по дворику  на мотоцикле.  Я к своему стыду не знал этого… Я только знал, что если Саша пообещал, то обязательно выполнил бы слово.
Подходящие проститься всё время подносили и подносили цветы и венки.  Вскоре их накопилось так много, что они завалили ими последнее ложе, как в сагах о похоронах древних конунгов.
Немало народу, сказав последние прощальные слова, уходили, но на их место подходили всё новые и новые люди, так что общее количество присутствующих нисколько не убывало. Никогда бы не подумал, что за свою короткую жизнь