Повсюду треск, пусты цеха,
Никто не ходит на работу.
Болит нутро, грызет тоска,
Как будто тащат к эшафоту.
В глазах людей застывший страх,
Прошло всего-то две недели.
Еще слегка трясет в горах,
А ночью слышен вой метели.
Но больше ждать уже нельзя,
Здесь разговоры бесполезны.
Такая выпала стезя,
Наверх карабкаться из бездны.
- Кто смелый, кто пойдет со мной?
Но добровольцев нет. - Понятно...
- Он ненормальный, - за спиной
Раздался шепот еле внятный.
Вошел. Вот длинный коридор.
Осколки стекол, штукатурка.
В углу валяется мотор.
"Готова, смерть? Сыграем в жмурки?"
Вот наконец-то и станки:
- Нажать на пуск? А вдруг все рухнет?
Давай поступим по-мужски,
Хозяин ты на этой кухне.
Жизнь или смерть, своим перстом
Пускай решит сейчас Всевышний.
И глупо думать о пустом.
- Ну, с Богом! - Прошептал чуть слышно.
От напряженья в теле дрожь,
Смотрю на шпинделя вращенье.
Что не боялся - это ложь!
Не передать те ощущенья...
А перекрытия трещат:
- Ну вас к чертям! - Кружатся мысли.
Стук сердца, громкий, как набат,
Куда склонится коромысло?
Прошло три дня, ожил завод,
И потеплели сразу взгляды.
Теперь пора иных забот,
Одна задача: Выжить надо!
Этим стихотворением начинается цикл, если удастся написать, о землетрясении 7 – го декабря 1988 года.
Оно посвящено пуску завода, одного из филиалов объединения, после землетрясения.
Сам завод находится на склоне горы Арагац, на высоте более 2300 метров, и был в эпицентре стихии.
Будучи ген. директором, я первым вошел в цеха и пустил станки. От вибрации могли рухнуть перекрытия.
Тогда нельзя было медлить. Люди впали в депрессию, в сердцах поселилась безысходность.
После землетрясения 10 дней провел в Спитаке и Гюмри.
Откапывал людей...
Если есть ад, то я его видел.
Действительно - пекло