Все мы в детстве мечтаем о сказке. Когда нам пять лет, мы хотим стать принцессами, жить в роскошном дворце, но, становясь старше, мы начинаем замечать, что наши детские мечты сменяются более осязаемыми, реалистичными. Я тоже сначала мечтала жить в воздушном дворце, в восемь лет хотела построить свой бизнес, а в пятнадцать, начитавшись романов про отважных, благородных пиратов, я захотела в море, чтобы услышать удары волн о борт корабля, ощутить холодный морской воздух на своём смуглом лице. Я мечтала о невозможном.
Когда я потеряла зрение в девять лет, эта мечта стала казаться мне недостижимой, но недаром говорят, что мечты сбываются и не стоит опускать руки раньше времени. На тот момент я не верила в это. Оказавшись в организации «Белая трость», я узнала о чудесном проекте «Паруса Духа», где люди с ограниченными возможностями вместе со здоровыми людьми отправлялись в морские экспедиции.
И вот мечта уже становится чем-то ощутимым, стоит только взять её, коснуться, попробовать на вкус, но вдруг приходит страх. Как я буду ходить по кораблю, будучи слепой, как добираться туда? Я чувствовала каждой клеткой тела, как страх бесповоротно овладевает мной, а мечта была так рядом.
Это длилось три года, но в возрасте двадцати двух лет я всё же решилась окунуться в мир приключений. В крови бурлил адреналин, в глубине души томилось ожидание чего-то невероятного, но дата вылета приближалась, а вместе с ней и страх, что я не справлюсь с этой нелёгкой поездкой. В груди что-то давило, лишая кислорода, руки потели при одной только мысли, что что-то пойдёт не так; подкрадывалась истерика и желание всё бросить, но, увы, пути назад не было. Это являлось моим единственным шансом.
Тридцатое июня две тысячи семнадцатого года. Время девять часов вечера, вещи собраны, но в груди до сих пор томится страх. Но это меня ни за что не остановит.
Вот тьма окутывает улицы большими крыльями, укачивая и убаюкивая людей шелестом листьев и стрёкотом кузнечиков. В два часа ночи папа отвозит меня в аэропорт; мои ноги дрожат, в горле пересохло, грудь словно сдавило огромным валуном. Как я одна полечу за границу, не зная английского языка? Я наивно полагала, что, вылетев из России, я окажусь в русскоязычной компании, но как бы не так.
Сев в самолёт, я услышала из динамиков иностранную речь. Меня спасало лишь одно — я уже летала раньше и знала, как всё устроено.
Прошло около двух часов; самолёт сел, и я ожидала своего сопровождающего, отчаянно надеясь, что он будет говорить по-русски. Я щёлкала пальцами, сглатывала, теребила замок, кусала губы, пытаясь сдержать внутреннее напряжение.
К сожалению, моя сопровождающая говорила на английском. Понимали мы друг друга интуитивно, иногда мне удавалось различать некоторые слова. Но самое главное веселье началось у контроля: мне запретили говорить о морском путешествии, поэтому нужно было сочинить правдоподобную историю о том, почему я прилетела в Финляндию. Увы, к этому я оказалась не готова. Да и надежда на моё незнание английского рухнула: со мной говорили по-русски.
— Зачем вы прилетели в Финляндию? — спросил контролёр.
— Позвали друзья.
Этот ответ был вполне простым и понятным, как мне казалось. Но следующий вопрос поверг меня в шок:
— Что вы будете делать с друзьями?
— Ну, погуляем по городу, — не раздумывая, ответила я.
— Такой программы нет.
Мои мысли начали разбегаться, я судорожно пыталась найти решение.
— Я ничего не знаю. Меня просто позвали друзья, и я поехала. Вот и всё, — мой голос дрогнул.
— Вы остановитесь в отеле? — я не знала, что на это ответить. Никакого отеля не предусматривалось.
Я уже полчаса не могла пройти контроль. Глаза начинало щипать, грудь сжало, и я была готова зареветь. Набрав руководителя экспедиции, я сказала, что не могу пройти контроль. Он что-то посоветовал, что именно — не помню, но это не помогло. Я снова позвонила ему и отдала трубку контролёру. Мои губы дрожали, я понимала, что вот-вот потекут слёзы. Они разговаривали минут десять, и меня всё-таки пропустили.
Я выдохнула с облегчением, но возникла новая проблема. Я хотела есть, а до нового вылета было ещё семь часов.
— food, — сказала я своей сопровождающей. Она меня поняла, и мы подошли к буфету.
Сопровождающая начала перечислять блюда. Из всего списка я уловила только одно знакомое слово «cheese», и то перевела его как «шоколад», когда это был «сыр». Но мне снова повезло: нашлась русскоговорящая финка, которая перевела мне меню.
Всё бы ничего, но мне ещё предстояло дождаться своего вылета. У говорившей по-русски финки закончился рабочий день и она ушла, и в тот же самый момент мне приспичило в уборную. А сопровождающая удалилась по своим неотложным делам, сказав, что подойдёт перед самым вылетом. Я не знала, как попросить отвести меня. Пришлось позвонить моему знакомому и попросить отправить мне сообщение с необходимым переводом, за что я была ему безгранично благодарна.
— Хелп, — сказала я, показывая сообщение сидящим позади людям. Меня сводили в уборную, как я просила, но вернуть на место не удосужились, решив передать меня регистрирующим. Страх снова заполнил мою душу; я запаниковала, все попытки сотрудницы выяснить, на каком языке я говорю, кончались провалом. Я просто никак не могла перевести её вопрос "На каком языке вы говорите?", вроде банальная фраза, одна из первых, которые учат в школе, но совершенно вылетела из головы. Но потом, то ли интуитивно, то ли ещё как, я сообразила сказать на каком языке говорю.
— I speak Russian.
Они посадили меня перед выходом на посадочную полосу, объяснив, что мне нужно дождаться сопровождающую. Я в напряжении пыталась уловить среди объявлений рейс на Турку. Наконец, я услышала заветное слово, но сопровождающей так и не было. Снова в груди больно, из глаз потекли слёзы, от нервов я начала откусывать заусенцы у ногтей. Сопровождающая наконец появляется, и мы направляемся в самолёт.
И вот я прилетела в Турку и уже попала на катамаран. Я как сегодня помню твои игривые брызги, море, прикосновения к коже. Помню, как твои могучие волны пытались сбить меня с ног, когда я шла к ним навстречу. Ветер играл с моими волосами, пытаясь расплести причёску. Было холодно: лето здесь не самое тёплое.
