Москва - осенний перелет или набор прикосновений...II

Описывая свои ощущения от первого прикосновения после долго перерыва с Москвой… Хочется сказать, что я как будто создаю рамку, все никак не решаясь написать о главном…И вы знаете не классическая - простая, а золоченная, тяжелая рама выходит у меня.  Я в том смысле, что сквозь суетные, беглые практически карандашно-серые наброски нашей действительности, в портрете столицы, как после реставрации, стали проступать черты классической живописи…не только внешнего убранства, но и внутреннего содержания.
«По долгу службы» и конечно томимая интересом, в один из дней пребывания, я отправилась погрузиться в тему, которую я назвала бы темой живой памяти…настолько живой и болезненной, что кажется, наследие ее будет с нами еще много веков… Да и с умеем ли мы переоценить и по настоящему осознать что же произошло с нами внутри собственного государства - это вопрос не только времени, но и желания.
Музей истории ГУЛАГа…  Не пугайтесь!  Я нестану в миниатюре сыпать профессиональными терминами, и рассказывать о тонкостях подхода, в работе с посетителями. Я расскажу о главном, на мой взгляд,  ощущении - состоянии,  близком,   миллионам живущих,  на  наших «необъятных просторах».  О маяте…именно маяте, не умении понять до конца, принять свое прошлое, личное прошлое, напрямую  связанное с коллективным сознанием или даже осознанием если хотите…
Что - то сломалось,  мне кажется внутри нас, сломалось давно…очень давно, задолго до революции. Где – то на обочине истории, отдыхая, то ли после опричнины времен Ивана Грозного, то ли от бесправия, узаконенного и возведенного в ранг неоспоримости бытия, продолжающегося в течении целых столетий русской истории…То ли может и не ломалось вовсе, а было задавленно на корню в народном самосознании.  Не знаю…это трудно описать и трудно объяснить…но мы не умеем сопротивляться злу во внутренних устоях, потому,  что не распознаем его. В массе своей мы «придавлены согласием», с безысходностью. Мы не уверены в завтрашнем дне, растеряны и если жизнь налаживается, а свободы становится больше, она начинает действовать на нас одурманивающе…мы сами начинаем придумывать себе правила, деремся за право показать пальцем в чью -  то сторону, не верим в собственные силы и поэтому,  если у кого - то,  складывается что – то,  начинаем подозревать его в воровстве, нечестности, обмане… Мы привыкли выживать, а не жить, мучится от любви к Родине, а не испытывать от этого драйф.  А еще, нам все время кажется,  что благ не может быть много и поэтому вероятно,  в самые темные промежутки истории, мы строим пирамиду из человеческих тел, поднимаясь наверх строго перпендикулярно, стремясь при этом сбросить стоявшего выше и забиться в образовавшийся пазл…рассуждая по простому «пожил – дай пожить другим». Я не возвожу это в национальный феномен, как ни странно этому подвержена любая нация, но для того, чтоб так близко воспринять свое,  родное «людоедство», нужно быть «плоть от плоти», «кровь от крови»…
Сильнейший акцент от посещения – это не вчера, не пятьдесят лет назад…это здесь и сейчас. Не отболевшее,  не пережитое, просто убранное в шкаф, как скелет, до поры до времени…
Пока главный лик Родины переживает период реставрации, пока идут процессы и изменения, необходимо научить своих детей «чувствовать правду сердцем», принимать верные решения, не позволять себе боятся!
Музей истории ГУЛАГа тоже изменится. К следующему году  -  будет новая,  полновесная экспозиция, а эта,  временная поедет по стране… Водите детей -  знакомьте с историей, водите вообще в музеи, а в трудные музеи -  обязательно!  В разном возрасте, взращивайте ту самую способность «чувствовать правду сердцем»…
Очень трудное чувство понимания национального поражения,  Победы,  в такой страшной войне и поражения в борьбе с самими собой…Я говорю это,  с полным правом, если конечно есть такое право, у «жертв» и пострадавших…Бабка моя отсидела три года из шести, за «хищение социалистической собственности» - шести килограмм картошки, которые взяла не себе, а высланным прибалтийцам, с продовольственного склада,  которым заведовала, взяла из засека с мороженной, но все же «годной с голодухи в пищу»…после трех лет освободили, по причине наступившей практически полной слепоты от постоянных слез, дома осталось три девочки, старшая  - мама, и младшая тетка выжили, а средней не удалось продержаться, мыкаясь по дальним родственникам и знакомым, до выхода мамы… И это,  моя живая память, моя не открытая до конца страница истории…А мама сейчас в тяжелейшем состоянии здоровья и находясь в преклонном возрасте, поглаживая мне руку и заглядывая в глаза уговаривает: «да ну Оксана, мы же сами то помним…не поднимай ты эту тему, а то мало ли…знаешь все возвращается…»