Произведение «Страницы жизни Миши Маргулиса. Окончание.» автора Юрий Жук

Ну, да ладно. Минуло три дня. Три ничем не примечательных дня, два последних, из которых, оркестр работал на полную катушку. Сборы были великолепны. Все столы забиты посетителями. Пришлось, подставлять дополнительные. В зале яблоку негде упасть. Да и на входе, толпился народ, пытаясь попасть внутрь любыми способами, начиная от подкупа швейцара, и заканчивая предъявлением всяческих удостоверений. Но, тщетно. Дядя Вася, не брезговавший рублями от посетителей, и считавший их, рубли эти, своим законным заработком, был непреклонен.
Однако, ближе к полуночи, Маргулис, сидя за роялем, краем глаза увидел, как в самом углу зала, на маленький свободный пятачок, администратор втиснул еще один столик, и к нему три стула, на которые тут же уселись три знакомые фигуры.
– Ну, вот. Так и знал. – Пробормотал Маргулис, не переставая играть. – Эх, судьба – индейка, жизнь – копейка. – Вспомнил он русскую пословицу. Тяжело и чуть обреченно вздохнул. Выдал несколько пассажей на рояле, левой рукой дал знак музыкантам: «идем на коду», и несколькими жирными аккордами закончил пьесу. С минуту, молча, посидел за роялем. Потом, будто решившись, встал. Одернул пиджак. Поправил бабочку. Мишаня всегда цеплял бабочку, выходя на сцену. Взял с рояля скрипку и подошел к микрофону.
– Дорогие друзья. – Обратился он к залу. – Голос предательски дрогнул и сорвался на фальцет. Мишаня откашлялся и, вновь, повторил уже окрепшим и спокойным голосом:
– Дорогие друзья. - Вот теперь с тембром было все в порядке. - Прежде, чем мы закончим наше сегодняшнее выступление и разойдемся, кто куда, я бы хотел исполнить на прощанье, - в оркестре удивленно переглянулись. Закруглять программу, было рано. - Так вот, - продолжил Маргулис, - исполнить на прощанье одну из лучших композиций, великого американского джазового музыканта Бени Гудмена. – В оркестре удивились еще больше. Гудмена, Мишана не играл больше года. Даже по заявкам. – Так вот, – Прдолжил Мишаня, – для наших новых гостей в конце зала звучит джазовая композиция великого Бени Гудмена. – И приложил скрипку к плечу, прижав ее подбородком. – Да, кстати, – вспомнил он, – называется она «Давайте радоваться», а если, по-простому, так это всем вам известная «Хава Нагила».
– Маргулис повернулся к музыкантам, смычком отбил ритм.
– Раз, два. Раз, два, три, четыре. – Оркестр заиграл тему. Маргулис довольно долго не вступал, прислушивался. Несколько раз поднимал смычок и вновь опускал его, будто не решался начать, и, вдруг, резко ударил по струнам и ворвался в тему, сумасшедшей импровизацией. Звуки скрипки, усиленные микрофоном, заполонили зал. От столика к столику пронеслось, какое-то неуловимое движение, то ли легкий едва слышный вздох, то ли неведомо откуда взявшийся сквознячок. И публика в зале, вначале затихла, а потом разразилась криками и аплодисментами, ритмично отбивая, такт мелодии.
На повторе основной темы, не переставая играть, Маргулис спустился со сцены. Пошел от столика к столику, чего никогда не делал раньше. Казалось, все сидящие в зале превратились в единый организм, подчинившись общему настроению и главное ритму. И музыканта начали щедро одаривать чаевыми, складывая деньги в оба кармана его пиджака. Маргулис не забывал легким поклоном благодарить каждого. Так, незаметно, обойдя весь зал, он приблизился к последнему столику, за которым сидели трое опоздавших. Двое из них приготовили по купюре, чтобы, как и все остальные в зале, положить в карман музыканта. А третий, тот, что в бобочке, сидел, раскачиваясь на стуле и насмешливо, в упор, смотрел на Маргулиса.
Однако, не дойдя до них пару метров, Маргулис остановился, неожиданно, закончил игру, положил скрипку на ближайший столик, взмахом руки прекратил игру оркестра, вынул из карманов деньги и бросил их на стол опоздавших. Зал затих, в нехорошем предчувствии.
– Вы хотели денег? – Почти весело проговорил Маргулис – Вот, берите. Это вам. Ну, что же вы? Берите. Вот еще. И еще. – По залу, от столика к столику, поползла липкая тишина, в предчувствие чего-то нехорошего. Все, трое, ошалели от неожиданности, растерянно, переглядываясь.
– Ты, че, парень. Остынь. Ты ошибся. – Пробормотал один из них, явно, не ожидая такого поворота дела. Музыканты на сцене прекратили играть и вместе со всеми сидящими в зале смотрели только на них.
А Маргулис достал из заднего кармана брюк наган и мгновенно, будто Крис, из «Великолепной семерки», сделал три выстрела, почти не целясь. Промахнуться было невозможно. Стрелял почти в упор. Однако, нашему Мишане далеко было до Юла Бринера, и он умудрился, не то, чтобы совсем уж, не попасть, попасть–то попал, но куда? Как потом оказалось, одному прострелил руку, второму плечо, а третьему, и вовсе, сделал дырку в ухе. Да, револьвер это вам не смычок. Тут другой навык нужен. Короче, все трое остались живы. Что и спасло нашего Мишаню от высшей меры социальной защиты, которую в суде, требовал для него прокурор.
Да, вы не ошиблись, именно, в суде и, именно, высшей меры. А, как вы думали? «Dura lex, sed lex». Что ж вы хотели? На глазах у всего зала, нахально, пусть и не насмерть, расстрелять трех человек. Да, где ж это видано. Вот оно, тлетворное влияние запада.
Так вот. Эти самые промахи и спасли нашего Мишаню от смертной казни. А, надобно сказать, что в те года смертная казнь во всю ивановскую разгуливала по всяческим судопроизводствам на просторах Союза. Однако свою пятнашку, наш Мишаня получил и принял это, как должное, я так думаю, не до конца понимая, что ему предстоит в будущем.
Вот такая история, я бы даже сказал – трагическая история, произошла в начале восьмидесятых годов прошлого века , а может, и чуть раньше, с еврейским мальчиком, а потом уже и «не мальчиком, но мужем», по имени Миша Маргулис.
Но жизнь на этом не закончилась. Просто, хоть и весьма неожиданно, перетекла в другое русло. Перетекла, но не исчезла, просто повернулась иной стороной, показав все свое разнообразие и многоликость.
Не таким веселым и счастливым, сложился следующий период жизни у Маргулиса. Однако, как оказалось, неизбежным. И, может быть, даже необходимым для него самого, как потом говорил сам Мишаня. Вернее, Михаил Петрович, так теперь обращались к нему. И никто не решился бы назвать его Мишаней, даже за глаза. А в определенных кругах его и вовсе знали, как «Скрипача». Но, те, кто обращался к нему, таким образом, имели на это полное право.
Да, что там говорить. Недаром, на Руси до сих пор актуальна поговорка: «От сумы и от тюрьмы…». Ну, вы меня поняли.