Произведение «Дусин муж...» автора Пилипенко Сергей Андреевич

Отрывок из повести Moof....

   Муж у медсестры Дуси работал водителем небольшого грузовичка ГАЗ-АА, коих совсем недавно два штуки пригнали в город и поставили на самые ответственные участки работы. В народе их сразу стали называть «полуторками» так как по низу деревянного заднего борта у них белыми буквами была выбита трафаретом надпись – грузоподъемность 1,5 т. Причём если мелкое слово «грузоподъёмность» быстро заляпывалось грязью, то цифры один и пять были большого формата и всегда были хорошо видны. Таким образом, общее число автомобилей города увеличилось до трёх. Был ещё старенький неторопливый Форд отвозивший рабочих на пригородные лесопилки и снабжавший бочками с водой далёкие от речки артели и цеха, но с появлением новых авто его стали насмешливо, а порой и презрительно именовать буржуйской «колесницей» и из числа нормальных машин исключили. Один новый ГАЗ отдали в отдел агитации и пропаганды партийного бюро райкома, где он служил для наглядной агитации успехов молодого советского автопрома и перевозил наглядную агитацию для городских общественных парадов и прочих мероприятий, а второй развозил хлеб из городской хлебопекарни. Как раз водителем этого грузовичка и был муж Дуси Штоль.

   Мужа звали Коля, и был он настолько безумно влюблён в свой новый автомобиль, что был готов дневать и ночевать в гараже, прямо в тесной фанерной кабине, чтобы только не расставаться с ним, ни утром, ни вечером. Из-за чего почти перестал бывать дома и забросил все свои прежние увлечения – рыбалку и настаивание бражки на ранетках. Сам он не имел презренной буржуазной привычки умываться по утрам, а тем более чистить зубы и ботинки. Но он бы никогда не допустил, чтобы грузовик выехал за деревянные ворота комунхозовского гаража неумытым. Влажной тряпочкой тщательно стираемой после каждой уборки он любовно протирал его каждое утро, начиная с переднего бампера и кончая выхлопной трубой. Особенно тщательному мытью подвергалась фара грузовичка, одиноко висевшая на его правом крыле. Он натирал её так, как в прежние времена домработницы не натирали медные самовары и хрустальные рюмки для наливок. Он даже от удовольствия от процесса мурлыкал как кот тихую песенку с непонятными словами. За тот год, который он проработал за рулём этого отечественного шедевра, скрипевшего и трещавшего на всех неровностях сибирского пейзажа, он так досконально успел изучить этот самодвижущийся агрегат, что мог вслепую, с закрытыми глазами показать, где находятся небольшие царапины на шасси и на раме. И где облуплена краска в самых потаённых местах. Куда нормальный человек и не догадается заглянуть. Он на слух определял, каков износ тормозов, и где ослабли скобы крепящие кузов к шасси. По стону рессор он уже примерно в пудах мог вычислить массу перевозимого груза и категорически отказаться грузить на один мешок муки, или на пару поддонов хлеба больше нормы. До последних мелочей мог вспомнить тот момент, когда отлетевший камешек сделал крошечную вмятину на крыле, и на какой неожиданной кочке была немного погнута тяга переднего правого колеса. Он по запаху мог определить, стоит ли уже менять масло в коробке передач и в картере двигателя, а на вкус узнавал, насколько бензин разбавлен водой и из чего сделана смазка, из нефти или из говяжьего жира. Автомобиль был всем, чем сейчас он жил и для чего существовал. Если бы его уволили с его работы, он бы спился до смерти в течении месяца, если бы под угрозой увольнения ему бы предложили работать бесплатно, то он не раздумывая всё равно бы тоже согласился. Он согласился бы на всё, только чтобы не расставаться со своим богом. Своим грузовиком! Каждая маленькая поломка была для него вселенской трагедией и он не так бы переживал если бы сломал себе ногу, как переживал из-за того что на креплении кузова сорвало и разломило на две части небольшой крепёжный болт на десять.

   Однажды, когда случилась подобная маленькая трагедия, он долго не мог найти себе места. Пришел он домой рано, так как редкую для такой провинции запасную часть должны были привезти с машинно-тракторной станции только на завтрашний день. Его законной жены Дуси ещё не было дома. Но ему так необходимо было поделиться с кем нибудь своим горем, что он не дождавшись её, отправился на поиски. Было уже достаточно поздно. В больнице оставались только две дежурные нянечки, которые разведя руками, сказали, что Дуся вместе с доктором ушли домой сразу после окончания рабочего дня ещё шесть часов назад. Немного подумав, он решил зайти к доктору, в кабинете которого работала жена, тем более это было почти по пути. Да к тому-же, жена и раньше рассказывала, что иногда заходит в гости к доктору по рабочим делам.

   По узкой лестнице, почти в полной темноте он поднялся на второй этаж и постучал в двери. Хотя из узенькой щели под дверью пробивался слабый свет, но дверь долго не открывалась. Наконец после четвёртого или пятого настойчивого стука щёлкнул старый английский замок и на пороге появился сам доктор Ашкенази. В длинном атласном сиреневом халате неведомо из каких времён оставшимся в его пользовании, одетом на голое и волосатое на груди тело.
   - Здравствуйте, Марк Иосифович! - робко начал Коля, так как жена всегда отзывалась о докторе с большим пиететом и уважением, - моя Дуся случайно не у вас? – и как-то боком умудрился протиснутся внутрь квартиры, после этого статуей застыв у порога.
   - Да..., да, конечно-же, - несколько помедлив отвечал удивлённый доктор, - она у меня, помогает мне писать диссертацию, ээээээ…, это, она таблицы мне вслух диктует, а то понимаешь-ли неудобно одному переписывать.
   Вся квартирка доктора состояла из кухни, в которой была отгородка под ванну, крошечного коридорчика, который раньше был частью лестничной площадки и ещё одного небольшого помещения. Так бывшие жильцы умудрились поделить квартиру которая когда-то занимала целый этаж. Из комнаты, которая служила Ашкенази одновременно и залом и кабинетом и спальней доносилась тихая суета, кто-то там торопливо скрипел диваном и ронял на пол лёгкие предметы. Пауза у двух стоящих друг напротив друга мужчин затягивалась.
   - Я ей за это очень благодарен. Не знаю, что бы я и делал без неё, В этой монографии будет и частица её труда, обязательно упомяну её фамилию в списке авторов, - сказал доктор, стараясь грудью загородить обзор маленького коридора.
   Коля промолчал. Наконец через три минуты из комнаты вышла Дуся с горящими румянцем щеками, с наспех затянутыми лентой нерасчёсанными волосами и юбкой, неровно, не на ту пуговицу застёгнутой на боку.
   - Я там все бумаги сложила на место, Марк Иосифович. Ну, теперь раз пришёл Коля, я наверное уже домой пойду? - ангельским голоском сказала Дуся.
   - Да, Евдокия, Идите, наверное, уже поздно, если мне понадобится ваша помощь, то я вам сообщу позже. Договорились? – невозмутимо попросил Ашкенази.
   - Договорились, - столь же невозмутимо сказала Дуся, и они вышли из квартиры.

   Шагая по сумеречной улице, Коля долго молчал, и наконец, когда идти молча уже становилось невозможно, он произнёс:
   - Нехорошо сегодня получилось Дуся, очень нехорошо.

   У неё похолодело в желудке. Она не знала, что сказать и как оправдываться. Для неё всё было однозначно. И вариантов для оправданий было не очень много. Первый вариант был – всё отрицать и попробовать апеллировать к буйной фантазии и необоснованной ревности своего супруга. Вторым вариантом было – во всём сознаться и попытаться разжалобить словами о настоящей любви к мужу и случайной ошибке, которая больше не повториться.
   - Я не сама пришла туда, он меня позвал. – неопределённо сказала она, затягивая разговор и пытаясь понять какое настроение у мужа. Будет ли он её сейчас бить физически или попытается для начала убить морально.
   - Да, ладно тебе, - голосом страдальца произнёс Коля, - что я не понимаю, работа есть работа. Докторам этим делать нечего, вот и пишут всякую хрень, бумагу портят. Ещё и подчинённым своей писаниной покоя не дают. А тут можно сказать настоящее горе произошло – прокладку под головкой пробило.
   - Какую прокладку? – мгновенно замерев на месте от удивления, спросила Дуся.
   - Ну, как какую? – с досадой простонал муж, и отчаянно махнул рукою, выражая таким образом отношение к бестолковости женщин в вопросах технических, - между блоком цилиндров и головкой двигателя. Понимаешь? Я еду, и тут вдруг раз, машина захромала. Что за звон думаю, может масло из картера вытекло? Щуп вынимаю, а там пена. Прокладку пробило, и вода из охладителя в цилиндры попала. Ещё бы немножко и двигатель заклинило.
   Ничего из сказанного она так и не поняла, но на сердце сразу стало легко и свободно, ей сразу захотелось крепко обнять и поцеловать Колю, чтобы он немного успокоился и не переживал так из-за этой трагедии которую он возвёл до ранга вселенской катастрофы.
   - Так его же наверное можно ещё починить? – с наивной простотой улыбаясь спросила она.
   - Починить можно, но ты понимаешь, что ещё бы немного и я мог запороть движок, да что тебе рассказывать, всё равно не поймёшь, с вами бабами только про любовь и тряпки можно разговаривать, - и он многозначительно замолчал.
   - Понимаю, почему же не понимаю! Сегодня чуть не случилась катастрофа! Всё решали секунды и твоя необыкновенная природная сообразительность и наблюдательность, но всё благополучно обошлось! И ты не представляешь как я этому очень рада! Вот за это я тебя и ценю…! – она немного опередила его, буквально на шаг, развернулась и коротко чмокнула в губы….