Сей обидный конфуз случился в обычный четверг, в начале девятого вечера, когда Игорь Николаевич стащил трусики с Лидочки Захаровой. Неожиданно из того самого вожделенного места показалась голова хормейстера Никанорова, которая произнесла препротивнейшим голосом:
- А почему вы, сударь, не на репетиции? Какой бардак!
Как уважающий себя мужчина, Игорь Николаевич ретировался без паники, но в сильном недоумении.
С Лидочкой они трудились в СУ-177, Лидочка обычной сметчицей, Игорь Николаевич старшим экономистом планового отдела. Мурлыкая во время обеденного перерыва о преимуществах свободной любви перед любовью несвободной, то есть освященной узами брака, они договорились посетить после работы Лидочкину квартиру, тем более что она (Лидочка) была не замужем и отличалась широкими взглядами на жизнь.
«Но не до такой же степени, - сердился Игорь Николаевич, двигаясь в уже упомянутом направлении. – Я тоже не консерватор, но во всём меру надо знать».
Впрочем, в версии удручающего любовного треугольника ощущалась некоторая нескладуха. Хормейстер Никаноров был стар, дурён собой и нищ как церковная мышь, представить его любовником молодой разбитной дамочки было решительно невозможно. «Это подстава», - вдруг осознал Игорь Николаевич, застыл напротив пивного ларька и пересчитал деньги. Как раз хватало ровно на чекушку.
После выпитой водки события последнего месяца разложились в строгом соответствии с логарифмической линейкой. Сначала в СУ-177 приехала ревизия и менты. Вскоре к ним присоединились экологи, санэпидстанция и зачем-то представители депутатской комиссии по борьбе с курением. Все вместе они пытали начальство, почему дома, которые строит СУ-177, накреняются подобно Пизанской башне, преимущественно, в сторону Дальнего Востока. Объяснение, что инвесторы родом из КНР, не возымело желанного результата. Начальство охало и ахало, кормило проверяющих по первому разряду, а бухгалтерия днями и ночами пыталась свести дебет с кредитом. К сожаленью, не слишком удачно, миллионов пятьдесят американских денег загуляли в неизвестном направлении, начальство кисло морщилось и вяло утверждало, что это ошибка компьютерной программы и происки конкурентов.
Вот в этот пикантный момент, отчётливо припомнил Игорь Николаевич, в СУ-177 и появился хормейстер Никаноров. Трудовому коллективу его представил лично самый главный начальник и скромно отошёл в сторону.
- Будем петь, - объявил хормейстер и протёр лысину платком. – Каждый день, с пяти до девяти вечера. Потом утром, с десяти до обеда.
В актовом зале раздался недовольный ропот.
- Несогласные сегодня же напишут заявление по собственному желанию, - мрачно добавил самый главный начальник.
Ропот утих.
Пожалуй, Игорю Николаевичу эти ежедневные музыкальные занятия были даже любопытны. Особым голосом он не отличался, но всегда, сколько себя помнил, был за единый порыв, широко открытые девичьи рты также вызывали приятное возбуждение. На хрена это надо, никто, естественно, из тружеников СУ-177 не понимал, но спорить с начальством себе дороже, поэтому народ дружно пел, кто фальшиво, а кто и ничего, под чутким руководством хормейстера Никанорова.
Жизнь, между тем, налаживалась. Комиссии с ревизиями позундели, погундели и разъехались по своим конторам, так и не приняв никаких радикальных мер. Прямая связь с ежедневным пением сотрудников не просматривалась, но факт, простите, налицо – СУ-177 не закрыли, начальство в тюрьму не посадили, хотя построенные дома по-прежнему кренились в сторону Дальнего Востока почище пресловутой итальянской башни.
«Наверное, я солист», - предположил Игорь Николаевич и достал из башмака заначку для второй чекушки. «Читал я где-то, - продолжил мыслительный процесс Игорь Николаевич, отведав спасительной жидкости. – Что на далёком острове Пасхи аборигены свои каменюки многотонные с помощью звука двигали. И по земле катили, и наверх поднимали, и все эти мероприятия исключительно посредством голоса. Так вот в чём глубина замеса, а я-то, старый дурак, не понял гениального замысла руководства, всё по бабам шляюсь вместо того, чтобы делом заняться».
На следующее утро Игорь Николаевич стоял у входа в офис в семь часов и громко пел. Проходившие на работу сотрудники посматривали на него с удивлением, некоторые с жалостью, а иные и с озлоблением. Лидочка Захарова сделала вид, что они не знакомы.
Без пяти десять на крыльце появился хормейстер Никаноров.
- Славно, славно, товарищ Петров! – с одобрением сказал он. – Но от коллектива отрываться всё же не следует. Сейчас все загружаемся в автобус и едем на новостройку в Митино. Завтра дом принимает госкомиссия, будем исправлять строительные прорехи силой народного таланта.
- Ура! – крикнул Игорь Николаевич и радостно запрыгал на месте.
Дом встретил тружеников СУ-177 неприветливо, пустыми глазницами окон он как бы вопрошал, что за дебилы меня спроектировали и построили. Пошёл дождь, перешедший в мокрый снег, хор пел неохотно и коряво, хормейстер Никаноров ругался матом и непрестанно звонил по телефону начальству. Песня вскоре затихла, один лишь Игорь Николаевич самоотверженно выводил рулады, забыв о непогоде и мнении окружающих.
- Посторонись! – тихо сказал дом, вздохнул на прощание и рухнул оземь, похоронив, таким образом, все надежды И.Н. Петрова на скорое повышение по службе.