К былым возлюбленным возврата нет

 
  Не возвращайтесь к былым возлюбленным,
  былых возлюбленных на свете нет.
  Есть дубликаты —
                как домик убранный,
  где они жили немного лет…

  Не возвращайся ко мне, возлюбленный,
  былых возлюбленных на свете нет,
  две изумительные изюминки,
  хоть и расправятся тебе в ответ...

  Не покидайте своих возлюбленных.
  Былых возлюбленных на свете нет...
    Вознесенский


    Надя поцеловала его первая. Отстранилась, заглянула в глаза. Вновь слились в поцелуе. Забытые ощущения – расплескавшаяся о него женская плоть.
    Руки Сергея соскользнули к ее бедрам, что это с ним? Не стоило столько пить, но остановиться был не в состоянии...
    Почувствовав его, Надя выдохнула:
    – Наконец, снизошел. Не прошло и тридцати лет.
    – Неужели тридцать?
    – Если быть точным, тридцать один год и два месяца.
    – Как летит время, что ж, годы почти не зацепили тебя, скорее пошли на пользу. Не узнать – красавица.
    – Разглядел, а тогда не замечал, потому как была я для тебя гадким утенком.
    – Не замечал? А как мы целовались на берегу моря – забыла?
    – Ты и это помнишь? Меня ноги не держали, а для тебя – забава, развлечение.  Сегодня вот целуемся во второй раз. В третий соизволишь через следующие тридцать лет? А хоть помнишь, из-за чего затеял со мной игру в любовь?
    – Нет, помню лишь как целовались. Ты была как тростиночка – тоненькая, гибкая. Совсем еще дитя, не то, что сейчас.
    – Не дитя, мне было уже почти восемнадцать. А стал целоваться со мной ты из-за ссоры с Инной, чтобы насолить ей.
    – Даа… Инна… Инночка. Сколько лет прошло после ее смерти?
    – Тридцать.
    – Не могу забыть. Разругались из-за какой-то мелочи. Что на нее нашло? Если б я только знал, мог предвидеть. Оскорбилась. Уехала на мотоцикле с этим… не помню, как его… да еще без шлема. Что и кому доказала?
    – Дима, его звали Дима. Чуть не загремел, родители отмазали, сам-то был в шлеме…  А хочешь, я признаюсь тебе, скорее, себе в ужасном? Только сейчас это поняла. Я тогда не слишком опечалилась ее смертью, а ведь она была моей подругой! Когда после похорон ты остался у могилы, как же мне хотелось взять тебя за руку и увести от нее умершей к себе – живой! Но ты был безутешен…
    Потом только и делала, что ждала. Не дождалась. Выскочила замуж. Назло тебе. Теперь понимаю – нельзя такое делать, уж больно результат плачевный.
    – Долго ждала?
    – Долго. Надо же, встретились на похоронах ее сына! А ведь ты собирался его усыновить. Теперь вот похоронили.
    – Даа… славный был мальчуган.
    – Ты знаешь, я не сразу тебе позвонила, узнав о его смерти. Не решалась, да и не верила, что отыщу. Повезло, твой домашний телефон не изменился. Не жалеешь, что пришел?
    – Нет, что ты. А отчего Саша умер?
    – Точно не знаю, что-то, связанное с сердцем (сердечная недостаточность?), месяц не дожил до возраста Христа.
    – У него есть семья, дети?
    – Был женат, кажется, есть и дети, на похоронах никого из них не было, лишь какая-то молодица в черном, не иначе, нынешняя его женщина.
    – А где сейчас родители Инны? На похоронах их почему-то не увидел.
    – Где им быть, на кладбище. Умерли один за другим в течение месяца. Лет десять назад. Я не была на похоронах, находилась далеко. Жаль, могли бы с тобой встретиться еще тогда.
    – Почему-то не жаловали они меня, считали, наверное, что гибель Инны как-то связана с нашими с ней отношениями. Старался не встречаться с ними у могилы, когда замечал, дожидался, пока уйдут. Мои цветы не успевали завянуть, убирались до срока.
Потом женился, появились дети, все реже заходил, затем вовсе перестал.
    А лет восемь тому назад вдруг решил навестить ее, пожаловаться на свою несостоявшуюся жизнь, пожурить за это, да не нашел. Два часа искал могилу – как сквозь землю провалилась. Вдруг среди наваленного мусора на покосившейся плите углядел фотографию. С нее мне улыбалась Инна – обрадовалась. Видать, никто к ней не ходит, забыли. Разгреб мусор, плиту выровнял. Изредка наведываюсь теперь, когда совсем уж невмоготу. 

    …Сергей и Надя сидели на кухне, пили коньяк. После похорон на поминки не пошли – никого там не знали. Надя пригласила Сергея к себе, помянуть Сашу, Инну, всю ее ушедшую семью, вспомнить те времена, когда оба были молоды, когда он любил Инну, она – его. И так ему захотелось возвратиться в молодые их годы! Надя – единственный оставшийся свидетель, лучшего проводника в то счастливое далёко не сыскать.
    Она потихоньку подливала ему, зная – другой случай может и не подвернуться. Не ждать же еще тридцать лет! Единственно, что смущало – повод выбран не самый удачный.
    После каждой выпитой рюмки Надя казалась Сергею все более соблазнительной. А ведь ей недалеко до пятидесяти! Трудно поверить. Лицо почти без морщин, а тело!.. Время почему-то благосклонно к ней, чего, увы, не скажешь о нем.
    Он не мог не замечать, как поглядывает на него Надя. Располнел, облысел, обрюзг, а ведь любит. Любит до сих пор.

    Полы ее халата неспешно поползли в стороны, как занавес в театре. Что ж, реквизиты на месте, свет притушен, пора приступать – зритель уж заждался. Сергей не стал испытывать терпение – вжался губами, лицом в податливую полноту груди…

    А вот и первый зритель. Послышался скрип отворяемой двери. Волоча ногу, в кухню вошло существо мужского пола в халате. В руках кастрюля с ручкой и кулек с крупой. Вошедший провел безразличным взглядом по забывшей о стыде парочке, больше заинтересовался  накрытым столом.
    Зажег спичку, над конфоркой появился синий огонек. Сергей рассмотрел, наконец, вошедшего. Узнал, ну, конечно же, Егор – муж Нади. Тот налил воду в ковш, поставил на огонь, промыл рис, всыпал. На них внимания не обращал, занятый приготовлением еды.
    Сергей не стал здороваться – странно бы это выглядело!
    Оставив кастрюлю на огне, Егор вышел.

    Не скрывая недовольства, Надя запахнула халат, подлила коньяка в рюмки, бросила в сердцах:
    – Принесла нелегкая! Давай выпьем!
    – Почему ты не сказала, что не одна, что он здесь?
    – А куда мне его девать? Не беспокойся, мы давно уже не муж и жена.
    – Тогда почему вместе?
    – Год назад у него случился инсульт, к тому времени мы уже были в разводе. Врачи не давали шансов. К сожалению, ошиблись. Полгода пролежал лежмя, пришлось даже сиделку нанимать, хоть и накладно – не самой же утку подкладывать, мыть его! Живучий оказался. Плохо говорит, но, слава богу, обслужить себя еще в состоянии.
    – И чего ты ждешь?
    – Жду, когда помрет. Не выгонять же на улицу! Можно бы разменяться, да жаль терять такую квартиру. К тому же, дочь не дает мне его спровадить, навещает, готовит ему, стирает. Сама же ютится с мужем и ребенком в однокомнатной квартире.
    – Ты так спокойно говоришь об этом.
    – Не бери в голову, он абсолютно безобидный – не помеха нам.
    Сергей поднялся, подошел к окну. Шум улицы пробивался сквозь стекла. Там бурлила жизнь, зажглись фонари, сновали люди, машины. Здесь она остановилась. Нет, потекла вспять.
    Надя подошла сзади, обняла, вжалась грудью. Развернула к себе. Глаза ее затягивали в сумрачные глубины, суля мучительно-сладостные минуты.
    Стала целовать настойчиво, с надрывом. Сопротивляться не имело смысла, ведь чего хочет женщина…
    Оторвалась от него:
    – Я – в ванную комнату, ты – после меня. Не закрывайся, загляну к тебе.

    Сергей подсел к столу, плеснул в бокал золотистую жидкость, выпил залпом, запивая  нелепость, дикость происходящего. Как-то не по-людски все это: любовь после похорон, ожидание, когда помрет… освободится квартира… не такова ли перспектива и у него?
    Закурил.
    Раскатал губу! Жена, любовница. Жена, правда, – давно уже не жена, оттого и не чувствовал угрызений совести.

    Некстати вспомнил Инну. Давно не делал этого. Перед глазами предстали ее глаза: огромные, исполненные укора.
    В памяти всплыла их первая поездка на море. Ребенка тогда она оставила с матерью. Предсвадебное путешествие – так назвала она этот их вояж. Без особого комфорта, без кухни, туалет и вода – во дворе, горячей воды и вовсе не было. Но счастливее он не чувствовал себя более никогда. Так нет же, все сомневался, не торопился с предложением – с довеском ведь брал. Позови ее тогда замуж, была бы жива и сегодня, да и его жизнь сложилась бы иначе.
    – Прости, – шептал, – почему, ну почему?
    Нет, не похвалила бы она  его. Ему казалось, что сейчас он изменял ей, ее памяти, да время еще нашел – на поминках сына…

    Скрип двери оторвал его от невеселых мыслей.
    Глянул на вошедшего. Тот прошкандыбал к плите, скользнув жадным взглядом по бутербродам с икрой, осетрине, фруктам, бутылкам с напитками. Отвернулся, переложил кашу из кастрюли в тарелку, сел в уголке у плиты, и, присыпав клейкое варево солью, стал есть.

    Господи прости! Ну и поминки!
    Два соперника сидят на кухне. Один отрывается за столом, ломящимся от изысканных блюд. Когда же насытится, опрокинет на постель женщину своего соперника и станет ее громко любить, другой, уже не соперник, ему что остается – утешиться кашей на воде.

    Сергей встал, подошел к выведенному за скобки супругу, поднявшему на него водянистые слезящиеся глаза, и широким жестом пригласил разделить с ним поминальную трапезу. У того загорелись глаза, жалкая улыбка скривила рот, стал подниматься. Опомнился, покачал головой, отвернулся к остывшей каше, принялся ковырять ее ложкой.

    Его же соперник постоял в раздумье, как путник на распутье. Набросил на плечи плащ и вышел вон, стараясь не хлопнуть дверью…