Высоко в заснеженных горах, омываемых мутными водами Лимпопо с крокодилами, в окружении дремучих лесов и альпийских лугов в неприступном замке со рвами, подъёмным мостом и зубцами на изъеденных ветрами и ненастьем крепостных стенах в главной празднично-украшенной по случаю торжества замковой зале с высокими потолками, огромными мозаичными витражами и мозаичным паркетом из железной берёзы с мифологичными античными сценами на высоком чёрно-дубовом искусно-изрезанном столе с точёными в виде атлантов и кариатид ножками в обрамлении оплывающих жёлтым воском свечей и начищенных до блеска канделябров на белоснежной вышитой затейливыми узорами и орнаментами скатерти в шотландку лежала прекрасная во всех смыслах и отношениях обнажённая женщина. Возможно она даже была принцессой. Когда-то, в прошлом. В данный момент это было не важно. В настоящем, в этом времени и месте она являлась всего лишь натюрмортом в голодных, налитых кровью и злобой глазах каннибала. Который бесстыдно и открыто смотрел на неё в упор из укрытия сквозь фокусировочную рамку.
Каннибал предвкушал скорое пиршество. Но не мог и не хотел отказывать себе в эстетическом удовольствии лицезрения главного блюда в экстерьере, интерьере и антураже. Поскольку каннибал был извращенцем. Эстетом-извращенцем.
Антагонист и его приспешники потратили битый час, украшая залу плюшем, плющом и плюмажем. Вывели с лучшей унаследованной скатерти жирные заскорузлые пятна и выгладили её раскалёнными в камине каменными утюгами. Подправили орнаменты и подрисовали узоры. Оттёрли наждачкой и начистили пастой гои изъеденные ржавчиной канделябры. Выплавили из лучшего трутневого медового воска свечи толщиной с легендарный фаллос колосса с финтифлюшками и фитилями из конского волоса бесценных арабских скакунов-иноходцев. Тем же воском подмазали и подлепили отвалившиеся от атлантов и кариатид выступавшие части тел. Остро-отточенными костяными ножами подрезали искусные изрезцы стола. Гуталином замазали зазубрины и подпалины на истерзанной игрой в ножички старинной столовой поверхности. Исправили и подправили, где требовалось, и где того требовала логика мифологии, античные сцены. Упомянутым не раз воском натёрли мозаичные паркетные полы и залепили щели в мозаичных витражах, из которых дул ветер и сочилось ненастье. А порой и лезли крокодилы из Лимпопо.
Работы распространились и охватили трудоголичным зудом не только внутренние убранства, но и внешние. С внешней стороны витражи также залепили трутневым воском от крокодилов. Вымели подъёмный мост, сбросив в пропасть всё лишнее, что под руку попалось, и не успело спрятаться от метущих в раже метёл. Смели липкую прошлогоднюю паутину с фасадов зубцов, пощекотав заодно веселый южный пассат. Наполнили рвы водой из мутного Лимпопо и укрепили железобетоном и гранитом набережные рвов. Покосили альпийские луга, накормив всех окрестных коров и козлов. Проредили дремучие леса, снабдив китайскую деревообрабатывающую промышленность сырьём и туалетной бумагой. Пытались даже очистить от мути зигзаги вод Лимпопо. Да только крокодилов от спячки пробудили поднявшимся илом со дна. В общем, наделали дел, проделав немалую славную работу.
Наконец всё готово. Каннибал стоял, устало прислонившись к укрытию непокрытой головой, и, соорудив из пальцев рамку, смотрел сквозь неё на простиравшийся перед ним аппетитный натюрморт с жертвой. Ну вот не то, и всё! Что-то в натюрморте не радовало чуткую душу каннибала. Какой-то шершавый штрих, незаметная неувязка, излишний изъян или непроглядный недостаток портили и сводили на нет идеальную во всём остальном барочную порочную картину. От жгучего ощущения неудавшегося совершенства, превратившегося в свою полную противоположность, у каннибала сводило скулы и слезило налитые кровью глаза. Даже изящно-выступающие округлости, прелестные изгибы и манящие ложбинки обнажённого тела обворожительной предположительной принцессы не могли компенсировать непоправимый ущерб.
В очередной раз убедившись, что триумф перфекционизма в очередной раз не удался, антагонист с диким рёвом резко ринулся к жертве. Даже не взглянув напоследок на все её многочисленные достоинства, каннибал в исступлении вонзил свои заточенные на африканский манер алые зубы в розовую шейку женщины. Раздался громкий взрыв, и душегуба обдало фонтаном облако талька…
…Засыпая в своей уютной постельке, свернувшись калачиком, пуская сквозь слипающиеся веки скупую мужскую слезу по бездарно прожигаемой жизни, на грани сна и яви, ещё раз подняв со дна памяти муть воспоминаний натюрморта сквозь распальцованную рамку, каннибал понял в чём состоял досадный промах. Даже два промаха. Один визуальный, другой обоняньный. Запах горелой резины и обрывок упаковочной плёнки в тени левой задней ножки стола. Которую никчемные прихвостни не удосужились убрать и выбросить в ров. Что касаемо запаха, то причиной тому была тайная экономия казначея-растратчика. Который вместо качественного товара покупал на чёрном рынке китайские подделки. А вырученную разницу прожигал в казино Лас-Вегаса.
И будет завтра новый день. И будет новая трапеза. И будет новый натюрморт. И снова каннибал, погрязнув в заботах, не вспомнит смутного видения на грани сна и яви. И снова не видать ему совершенства и счастья. И снова очередные останки очередной жертвы найдут последнее пристанище в пучине рва. Где порою заплывающие из Лимпопо крокодилы будут чистить этими останками свои кривые острые зубы.
