Графоман в аду

 Василий Зенькин открыл глаза и увидел перед собой шеренгу чертей.
 "Значит всё-таки в ад попал, - обречённо подумал бывший поэт и писатель, подписывавший свои опусы нескромно - "Люцифер". - Вот не надо было такой ник брать, ведь предупреждали же!"
Главный, стоявший перед нестройной шеренгой, обратился к подчинённым:
- Итак, господа черти, кто сегодня хочет потрудиться, работая с этим... - он замялся, - этим словоблудом?
Было заметно, что никто из обитателей ада не горел таким желанием. Начальник строго посмотрел исподлобья и, наконец, один чертяка сделал шаг вперёд: - Я.
- Отлично, Вул, забирай, - и, хлопнув в ладоши, очень похожие на копыта, крикнул: - Следующий!
Василий уже не увидел, кто там следовал за ним, потому что чёрт по имени Вул сразу утащил его в другое место.
К своему удивлению, новый клиент ада не заметил там ни котла с горящей смолой, ни орудий пыток. В помещении, если его так можно было назвать, ничего этого не было. Зато там стоял небольшой письменный стол, на котором красовалась старинная, ещё советских времён, печатная машинка.
- Прошу садиться, - галантно произнёс хозяин помещения, указывая на стул.
Василий несмело присел, немного поёрзал... Сидеть было неудобно, под оббивкой стула что-то сильно кололо. Он хотел было облегчить свою участь, пытаясь нащупать злополучный источник неудобства, но, услышав строгое "нельзя", как-то сразу обмяк и успокоился. Справа от машинки лежала стопка белых листов формата А4.
Чёрт откуда-то извлёк бумагу и, немного поизучав её, спросил:
- Итак, ты, в миру Василий Зенькин написал одну тысячу двести тридцать семь стихов и восемнадцать поэм. Верно? - Вул грозно посмотрел своими страшными глазами - один был чёрный, другой - белый, бельмо, видимо.
- Да, - пропищал плодовитый автор, предчувствуя беду тем местом, в которое что-то впилось на адском стуле.
- А также сто шестьдесят повестей, двести сорок рассказов, пятьсот пятьдесят три новеллы, семьсот семь миниатюр и, - он сделал паузу, - и  две... тринадцать романов. Так?
- Двенадцать, - прошептал Василий, - двенадцать романов, я не успел закончить тринадцатый.
- Как же не успел. Ты же его по частям на "Старой Осе" выкладывал, только эпилог не успел, а это не считается. Так что - тринадцать, - резюмировал хвостатый.
"И что мне за это будет? - думал несчастный графоман, с ужасом глядя на машинку. - Я видел такую только в кино. Про Шарикова, кажись", - пронеслись мысли.
- Печатать умеешь? Неееет! - громко рассмеялся Вуп, ответив на свой же вопрос. - А будет тебе за это...  счастье, - художник слова  понял, что нечистый читает его  мысли, а тот с ещё большей силой захохотал, что, казалось, слышно было на весь ад.
В той жизни, до смерти, у Василия был планшет, на котором одним прикосновением пальцев он быстро набирал тексты своих творений, о которых тут всё известно.
- Ты попробуй попечатать, пока я тебе приговор не вынес, - как-то неожиданно по-доброму вдруг сказал черт.
Василий еле вставил лист, который, то криво заходил, то рвался, а то и вовсе не крутилось колёсико, которое продвигало эту злополучную бумагу. С пятой попытки получилось. Он жалостливо посмотрел на Вула.
- Напечатай свой ник, - приказал черт и машинист стал искать знакомые буквы. Оказалось, что по клавишам нужно сильно бить, от слабого нажатия оттиска не оставалось. С большим трудом появилось слово "Люцифер".
  - Вот и молодец, - неожиданно похвалил надзиратель своего заключённого. - Теперь слушай приговор, - он достал серый, испачканный кровью, лист и громко, с чувством, с расстановкой, прочитал:
"Постановляю: Василию Зенькину, именующего себя писателем и поэтом "Люцифером", - последнее слово подчинённый того самого, видимо, кого оно обозначало, произнёс благоговейным шёпотом, после чего, прокашлявшись, продолжил: - написать тринадцать романов, сто шестьдесят повестей, двести сорок рассказов, пятьсот пятьдесят три новеллы, семьсот семь миниатюр, а также, одну тысячу двести тридцать семь стихов и восемнадцать поэм, посвящённых мне. Всё должно быть напечатано на предоставленной адом в аренду печатной машинке за один год в земном исчислении. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подпись "Люцифер".
- И зачем я только зарегистрировался на этом проклятом сайте, - нестерпимо защемила душа горемычного поэта-прозаика, - и почему этот проклятый модератор Старый Шмель не забанил меня на все три года, и почему... му... му...
- Ничего, ничего, - копыто дружески скользнуло по плечу Василия. - Ты сможешь, я в тебя верю, - от страшного хохота на столе подпрыгнула старая печатная машинка...