Неугомонный Толик

Один мой давний знакомый, Толька Фиропов – хронически беспокойный бродяга. Как это понимать – хронически, да ещё и беспокойный? А так, как сказал. Характер у него такой, постоянно неугомонный, и сам он постоянно в движении . Где он только за свои сорок два года не побывал – и на Таймыре, и а в астраханских плавнях, и на Памире, и на Курилах, и ещё в десятках, если не сотнях наших российских мест. И кем он только не работал! И слесарем, и дорожником, и сплавщиком, и пожарным, и кашеваром, и рыболовом… Как он сам говорит, только академиком не пришлось, и то только потому, что для академика желательно высшее образование(которого у него, конечно, нет и быть не может все из-за той же вечной неусидчивости-неугомонности). Как говорит наша уличная достопримечательность, старуха Моисеевна, «дожил Толя до седых муд...й, а шило в ж..е так и не успокаивается». Да, очень сильно сказано и очень образно! С таким запасом житейской мудрости Моисеевна, в отличие от Тольки,  работать академиком могла бы запросто, и без всякого образования, только её это совершенно не надо. Её работа – на уличной скамеечке сидеть, всем уличным проходящим-уходящим кости перемывать, за всеми следить и наблюдать за состоянием всеобщего морального разложения с последующими комментариями вслух, невзирая на лица.
А сейчас Толька в передвижном зоопарке разнорабочим работает. Дово-о-о-олен, сил нет! Наконец-то, говорит, нашел своё истинное призвание. Конечно, соглашаемся мы, хорошее призвание – г..вно за зверями убирать. Кто-то ведь должен исполнять такой почётный труд! Но только Тольку этой иронией не прошибёшь. Да, кто-то должен и убирать , отвечает он философически, и  с ним, согласитесь, трудно спорить, потому что есть в этом утверждении своя, сермяжная правда жизни. Всё правильно. Не всем же  академиками быть, учёными просветителями нашего почему-то до сих пор неграмотного народа!
- Я за эти полгода, считай, всю Ленинградскую, Псковскую и Новгородскую области объехал, - похвастался он на досуге. – Пару недель на одном месте постоим, зверей покажем, снимается – и в другой город. И так и дальше, по плану. Зарплата, правда, небольшая, восемь тысяч, зато жрачка бесплатная и жилье.
- И собаки, - подсказал ему со значением и тонким намёком кто-то из собравшихся.
- Какие собаки? – Толька сделал вид, что не понимает, о чём речь, но удалось ему  это плохо. Врать и притворяться, несмотря на такую бурную, полную опасностей жизнь, он так и не научился.
- Которых зверям скармливаете… - объяснили ему. – Ты нас за дураков-то не держи!
- А никто ничего не видит, - быстро ответил он, лукаво блестя своими цыганскими глазами.
Мужики весело захохотали. Конечно, не видят. Не видят, не слышат, ничего не замечают! Толя, не надо ля-ля!
- А кормовые деньги, которые на ваших зверей выписываются, куда деваете? –получил он новый, не менее каверзный вопрос.
- Пропиваем! – ехидно сморщившись, сознался он, но –парень отходчивый –тут же улыбнулся и махнул рукой.
- Дурацкие вопросы задаёте! Между прочим, для городов и прочих… населённых пунктов мы очень полезные! Сами знаете, бродячих собак сейчас  везде полным полно. Настоящее стихийное бедствие. А ещё они эти… постоянные антисанитарные источники и угроза бешенства! -  и для убедительности Толька поднял кверху указательный палец. Палец выглядел внушительно и убедительно: большой, кривой, с толстым выпуклым ногтем и со следами заусенцев. Сразу было понятно: этим пальцем не только в носу ковыряют. Этот палец не чурается грубой, но честной физической работы по уборке.. ну, вы поняли чего… сколько можно повторять…
- Сами ловите? – спросили его.
- Когда как. Чаще с обществами договариваемся, охотников и рыболовов. Мы им за каждую шавку должны по сотне отстёгивать – это, конечно, ни по каким документам не проходит, но тариф такой: на самом деле они полтинник получают. (Полтинник –это пятьдесят рублей). А чего? Зато никаких лишних оформлений, никаких налогов! Наловил – и «бабки» сразу на руки! Ну и себя, конечно, не забываем. Тоже уважаем русский народный алкоголизм!
- Чего ж, все «собачьи» деньги пропиваете?
- Не, зачем? - замотал головой Толька. – Все –много. Да и делиться надо, а то Москва в следующий раз тарифы срежет.
- А при чём тут Москва? – спросил кто-то с явно провокационной целью.
Толька в ответ сделал многозначительно лицо и, шевеля бровями, глубокомысленно изрёк, что Господь велел делиться…
- Понятно! – со знанием дела ответили ему. – И здесб одна коррупция!  Да не боись, Толян, мы своих не продаём! А сейчас куда собираетесь?
- Через неделю на  юг покатим. Ростов-папа, Таганрог, Ейск, Краснодар…  Мест много, работы хватит.
- Тольк, а вот такой интимный вопрос. – вылез вперёд Васька Исаков. Он большой любитель до всяких словесных каверз, и вообще весь такой…ужимистый. Нет, не скользкий, на это у него хитрости не хватает, а вот ужимистый – это самый раз! Васька  - образцовый типаж этакого хитромудрого деревенского мужичка, который всегда прикидывается чайником, а на самом дел – очень себе на уме. Он действительно в деревне родился, на Рязанщине, рядом с «вечно солнечной Мордовией». Рязанские, они все такие, с лукавинской, типа «сами мы не местные». Это у них ещё с татаро-монгольского ига взрастилось, закрепилось и сохранилось, когда надо было на своих физиономиях изображать весёлый идиотизм, а самому думать: когда же вы, барбосы узкоглазые, в свою немытую Орду уберётесь? Васька – он совсем не Толька. Он шалавиться никогда не будет, поэтому и работа  у него серьёзная и солидная: кладовщиком на продовольственной базе уже пятнадцать лет работает, и, представляете, за этот огромный трудовой путь ни разу под следствием не находился! Только четыре раза свидетелем!
- А бывает, что звери у вас убегают? –разъяснил своё наболевшее Васька.
- Бывает, - не стал лукавить Толька. – Вот, например, этой весной лев убежал.
По собравшемуся народу прошёл то ли изумлённый вздох, то ли угнетённый стон.
- Поймали?
- А как же! Он же денег стоит! Как же его не ловить?
- А не успел он никого это самое-то… - и Васька замялся , вроде бы подыскивая наиболее точное определение, - Ну.. прищучить-то?
- В смысле людей? – понял Толька. – Не, не порвал, – и рукой этак беззаботно махнул. - Только бабку одну. Да ей уже было сто лет и в обед! Так и так помирать!
- Чего, насмерть! – притворно ахнул Васька. Вот ведь чёрт какой! Можно подумать, ему эту неизвестную бабку действительно жалко!
- Ага, - простодушно сознался Толька. – Голову ей отгрыз. Да там и головка-то была с кулачок!
Вот тут все собравшиеся действительно оживились.
- Как же так-то? Прям белым днём? А чего милиция не стреляла, когда отгрызал? Она ж, небось, орала!
- А чёрт её… -Толька нерешительно замялся. Он, похоже, и сам не знал всех  кровожадно-пикантных подробностей того происшествия. – Эта самая бабка слепая была и глухая. Она Сидора – так льва звать – за собаку приняла. Ну, понятно, сослепу-то, кого за кого не примешь! Кусочек хлебца от батона отщипнула и ему протянула. А он, может, обиделся , что не мясо, а может, настроение у него было неподходящее. В общем, пасть свою разинул и ей на голову надел. Она даже и мяукнуть не успела:  у него пасть-то, знаешь какая? Как ковш у экскаватора!
- Шуму, наверно, было!
- А то!  - Только подтвердил эту мысль с таким важным видом, словно это не Сидор, а именно он, Толька, ту бабку смертельно обезглавил. -  Целую голову отгрыз –не палец какой! Шуму-то, может, и не было бы, но только эта старая кошёлка оказалась, как назло, тёщей заместителя городского мэра. Была бы какая-нибудь простая рядовая пенсионерка, то и хрен бы с ней. А здесь – фигура! Он её, говорят, даже мамой звал! Как же не возмутиться!
- И чего же? – не отставал от него Васька. – Чем закончилось?
- Да ничем особенным. Ну, директор нас премии лишил. Ну, ему самому Москва клизму поставила. А чего толку-то? Человека не вернёшь.
- А лев?
- Чего лев?
- Голову проглотил?
- Не. Обгрыз только. Да и то только так, с краюшку. У ушей и носопырки.
- Застрелили?
- Кого? – недоумённо поднял брови Толька.
- Сидора Анатольевича! Ты дурака, что ли, включил, здесь перед нами выделываться?
- Да ничего я не выделываюсь! – повысил голос Толька. - А Сидор, в чём он виноват? Он – хищник! У него, между прочим, инстинкт! Увидел-прынул-отгрызнул. Он так природой воспитан - всех кусать.
- И сейчас живой?
- Ага. А хитрый какой! – и Толька растянул губы в довольной улыбке. – Как к клетке подхожу, увидит – и улыбается!
- Чего это? – не поняли слушатели.
- Жрать хочет! – пояснил Толька. – Знает, что я ему жрачку приношу.
- А если тебе голову откусит? Ну, зазеваешься там с похмелья, варежку разинешь…
- Ага! – иронично хмыкнул Толька. – Щас, раззевался! А лопатой по морде не слабо?
- Зачем же так грубо, Анатоль! – фальшиво искривился Васька. –Он же царь зверей!
- А мне по…! Мы царей ещё в семнадцатом годе в распыл пустили! – и заржал, довольный своим, как ему казалось, остроумнейшим ответом.
- И долго ты так вот мотаться собираешься? – спросили его напоследок.
- Да пока не выгонят! – весело ощерился наш зоопарковед остатками своих съеденных на якутских золотых приисках зубов.  В этих зубах – весь Толька: на золоте работал – и даже не то что золотые – железные себе поставить не смог. Всё правильно: сапожник без сапог…