Портреты: часть 1
Любовь Михайловна – учитель русского языка и литературы никогда не заглядывала в методички и, не задумываясь ни на мгновение, отвечала на любой вопрос по предмету. Правила русского языка она ПЕЛА, как любимый романс: с чувством, какой-то врожденной любови к СЛОВУ, его правильному написанию и произношению. Кажется, даже патологический двоечник Фролов у неё на уроке верил, что не только ПТУ «по нему плачет». Нет, нет и нет! Она свой предмет не любила – она им жила, дышала им, спала с ним…Впрочем, тут я погорячилась: спала она не только с ним, судя по количеству детей. Сколько её помню, она всегда была беременна: «маши-оли-гены-гоши», еще кто-то был…А! Люся еще была! Вот, кстати, парадокс: я не помню, чтобы эта женщина надолго покидала нас, как водится у нормальных мамаш, на время декретного отпуска, она ведь была классной руководительницей. На большой перемене, что-ли, рожала?...или во время летних каникул?... Высокая и худая, вся какая-то обесцвеченная: волосы, брови, ресницы и даже зрачки были неопределенного вялого цвета. Серая юбка и трикотажная зеленая кофта на пуговицах, всегда расстегнутых на животе,– весь её «рабочий» гардероб. Но…под этой смешной растянутой кофтой билось добрейшее сердце. На все жалобы учителей о хулиганских выходках её подопечных она отвечала всегда одно: «Разберёмся». И тут же забывала разобраться – Пушкин, Достоевский, Лермонтов, Гоголь и Толстой не могли ждать! И плевать, если кто-то не мог произнести монолог наизусть – она с лёгкостью подхватывала, и уж никто и ничто не могло её остановить…иногда – по теме – она смеялась, иногда и плакала. В сторону от темы могли увести только разговоры об её собственных отпрысках, но это мы проделывали редко и специально, когда надоедал, как нам тогда казалось, скучный Фёдор Михайлович…Но что удивительно: её предметы для многих из нас стали профессией и даже смыслом жизни.
Портреты: часть 2
Как звали мою первую учительницу, я, откровенно говоря, не помню. Помню, как её – молодую и красивую хоронили. Жила она в моём доме. Когда четыре мужика вынесли покойницу из подъезда, и гроб установили на стулья, мы – дети забрались на второй этаж и сверху наблюдали, непонятную нам и потому неимоверно притягательную, похоронную процедуру прощания перед последней дорогой. Случилось это в первых числах сентября. Помню еще: тётки во дворе шептались, что умерла она от заражения крови…Так что, не сложилось у меня с «учительницей первой моей».
Вторая «первая» учительница детей не просто не любила – она им за что-то мстила. Конечно, я могу ошибаться, но ведь существует мнение, что детей не обманешь, и я с ним вполне согласна. Была она очень хороша собой. Такой, знаете ли, портрет «чернавки» из мульт-сказки «Спящая царевна» - слишком контурная резкая, острая красота. Узкие губы в кривой ухмылке. Острые мелкие зубки, когда улыбалась. Даже брови – в остром «мачехином» изгибе. Острые коготки, которыми она больно царапала, когда останавливала в школьном коридоре слишком активного ребенка. Ещё была длинная деревянная указка – непременный атрибут учителей тех времён…И – липкий страх. Есть такой тип людей, которые не прочь отведать человечинки, и где как не в школе это делать легче всего.
Портреты. Часть 3. ШУМАКОВА
Если вы меня сейчас спросите, помню ли я, хоть что-нибудь из словесного потока этой дамы, я вам, ей богу, не смогу ответить. Ну, не смогу, хоть убейте! Что-то, вроде, «мораль», « воспитание», но главным словом, очень обидным для нас словом, значение которого, впрочем, мы тогда не очень понимали, было «быдло».
Глаза её обычно были пусты…Помню родинку на щеке. Крупную родинку. И, казалось, что Шумакова, когда говорит, тщетно пытается увидеть свою родинку. Будто ей она мешает говорить….Поэтому, видимо, я не помню её речей на линейках, но отлично помню уникальную технику донесения до наших неокрепших мозгов её особого м нения о нас – школьниках, учениках. Я отчетливо помню её руки: левая, как-бы, держала невидимый качан капусты, а правая в такт словам рубила эту капусту…Губы её оставались недвижимы, двигался только язык внутри, как-бы перемалывал что-то вкусное…Ну, как это, спросите вы…А так: похоже на чревовещательство. Вроде, звуки издаются и издаются этим объектом, который сейчас перед вами, а верится с трудом, что именно этот человек их издаёт. Так, наверно, работают роботы. Кстати, я бы всем роботам дала название «шумакова» - 1, 2, 3…меняла бы только модификацию…
Шумакова была очень правильная: правильные волны в волосах, правильная юбка правильной длины, правильная немаркая блузка, кольцо на правильном пальце, правильная громкость звука, правильное произношение, правильные туфли на правильном каблуке и монотонность, монотонность, монотонность…Во всём монотонность и правильность….Школьные линейки проходили в правильном русле и правильном тоне. Она двигалась поступательно-правильно: переваливалась с одной ноги на другую, секла ладошкой воздух и давала совершенно четкие определения, типа, «быдло» и «хулиганы» поступкам такого отребья, как я, и другим, неугодным ей, ученикам.
Была она не только завучем школы, но и моей соседкой по дому – через стену. Однако, я никогда не видела, как она заходила в свою квартиру. Никогда не видела, как Шумакова вставляла в замочную скважину ключ…звуки за стеной – загадка. Никогда я не видела её мужа. Знаю только, что у неё был сын – Володя. Да…Она его так и звала: «Волоооодя, домой!»…И Володя, солидный мальчик лет пяти шел домой. Солидность в нем выдавал галстук и костюмчик – совсем не соответствующий возрасту. В доме старшие шептались: « Ленина себе родила и воспитывает нового Ильича»…Мораль и нравственность были её главной темой.
Давно-давно ходили слухи, что кражи в учительской – дело рук местных хулиганов. Дудка и Авдеев – хулиганы и двоечники, давно были в сфере пристально внимания учительского коллектива…
Потом, много лет спустя, друзья – одноклассники рассказали мне, что Шумакову поймали коллеги на краже с поличным… Прямо в «учительской» она опустошала сумки коллег…
Жду, что будет дальше