Oh, Holy Night

      Я си­жу на сту­ле, ко­торый уже из­жил свой век и, не­понят­но по­чему, еще не раз­ва­лил­ся. Тем­ный ло­кон па­да­ет на лоб, и я сду­ваю его, пос­ле че­го зап­равляю за ухо. Как же му­читель­но ожи­дание, осо­бен­но ког­да ре­ша­ет­ся даль­ней­шая судь­ба род­ной ма­тери. Она чах­нет, сов­сем как цве­ток, ко­торый рас­тет в не­подо­ба­ющих для не­го ус­ло­ви­ях. С каж­дым днем ма­ма все блед­нее и блед­нее, ды­шать ей ста­новит­ся слож­нее, и я не знаю, что даль­ше де­лать. Бор­мо­тание док­то­ра, об­ра­щен­ное к ма­ме, за­мол­кло, и я от­четли­во рас­слы­шала, как она об­ра­тилась ко мне.

  — Там… в кас­трю­ле щи, по­кор­ми Эд­ди, по­жалуй­ста… — та­кой сла­бый, из­му­чен­ный и по­терян­ный го­лос…

      Я пред­став­ляю, как ей тя­жело, но, взяв се­бя в ру­ки, че­рез си­лу го­ворю:

  — Мам… Щи за­кон­чи­лись два дня на­зад.

      Я мед­ленно к ней по­дош­ла. В этот мо­мент бра­тец за­бежал в дом. А ма­ма рас­кры­ла в ужа­се и удив­ле­нии гла­за.

  — Как за­кон­чи­лись?..

      Эд­ди сра­зу же смек­нул, о чем идет речь и ми­гом под­ско­чил к сто­лу.

  — О! Суп, у нас се­год­ня суп на обед!

  — Ты че­го? Он за­кон­чился дв-…

  — Да вот же он! — брат нас­та­ивал на сво­ем.

      Да.

      Он прав. Нель­зя сей­час дос­тавлять ма­ме еще неп­ри­ят­ностей. Мне вдруг ста­ло не­имо­вер­но стыд­но за про­сочив­ший­ся эго­изм.

      Эд­ди взял лож­ку и изоб­ра­зил, буд­то чер­па­ет ей щи, а по­том от­пра­вил мне в рот. Мне ни­чего не ос­та­валось, кро­ме как по­дыг­рать.

  — Ло­жеч­ку за ма­му, — ска­зал он мне, ког­да я на­чала гло­тать им­про­визи­рован­ную еду. — Ло­жеч­ку за па­пу, — пос­ле этих слов уже он «ис­полнял роль».

      Мис­тер Джа­валь, ска­зав еще па­ру слов ма­тери, встал с по­косив­ше­гося та­буре­та и нап­ра­вил­ся в мою сто­рону, од­новре­мен­но за­писы­вая что-то на ма­лень­ком ку­соч­ке тон­ко­го пер­га­мен­та.

  — Это ле­карс­тво. При­нимать, как на­писа­но в ре­цеп­те. Схо­ди сей­час же за ним. Ина­че к зав­траш­не­му дню все бу­дет нам­но­го ху­же, — он вздох­нул, снял оч­ки и про­тер их тря­поч­кой, ко­торую дос­тал из кар­ма­на.

      Я опус­ти­ла гла­за на бу­мажон­ку, что он мне про­тяги­вал. Рас­смот­рев наз­ва­ние мик­сту­ры, на­писан­ное ко­сым по­чер­ком вто­ропях, я по­чувс­тво­вала, как нас­ту­па­ет па­ника, а к гор­лу под­хо­дит ком, и сдав­ленно про­гово­рила:

  — У нас…нет де­нег…

      Мис­тер Джа­валь уб­рал оч­ки и тря­поч­ку в чер­ный пот­ре­пан­ный пор­тфель­чик и пос­мотрел на ме­ня мут­ны­ми се­рыми гла­зами с яв­ны­ми крас­ны­ми ка­пил­ля­рами.

  — Мне очень жаль, — без ка­кой-ли­бо му­ки со­вес­ти, ме­хани­чес­ки от­че­канил он. — Что ваш отец?

  — Он нам не по­мога­ет… — я опус­ти­ла гла­за в пол. — Его и след прос­тыл.

      Я про­води­ла его до две­ри взгля­дом, и ког­да она хлоп­ну­ла, зак­рывшись, я под­бе­жала к ней и зак­ры­ла на ключ. Эд­ди раз­вле­кал ма­му рас­ска­зами из шко­лы и шут­ка­ми, ну, а я, об­ло­котив­шись о стен­ку в при­хожей, ска­тилась по ней, за­дыха­ясь от под­ка­тыва­ющих ры­даний.

Ма­ма…ма­моч­ка…до­рогая…

  




      Ог­ромная ел­ка, не­веро­ят­но кра­сиво ук­ра­шен­ная, сто­яла пос­ре­ди го­род­ской пло­щади. Эд­ди сто­ял ря­дом с ней и взи­рал на зо­лотую звез­ду, ко­роно­вав­шую кон­чик.

      Я око­лачи­валась око­ло ап­те­ки, ду­мая, сто­ит ли во­об­ще ту­да за­ходить и в ко­торый раз про­сить за­писать на счет до луч­ших вре­мен. Не ус­пе­ла еще от­дать дол­ги за прош­лые ле­карс­тва, как нуж­но брать сно­ва. В этот раз точ­но снис­хожде­ния я не смо­гу до­бить­ся. Мой взгляд не­воль­но сколь­знул к вит­ри­не не­пода­леку, в ко­торой кра­сова­лось кре­мовое платье в пол с до­рож­ка­ми из блес­ток. Про се­бя я под­ме­тила, что хо­рошо бы смот­ре­лась в нем на сце­не, ос­ве­ща­емой лу­чами со­фитов, пред­ста­вила, как мне ап­ло­диру­ет пуб­ли­ка, пос­лу­шав «Свя­тую Ночь» в мо­ем ис­полне­нии. Я-то по­дума­ла об этом про се­бя, не го­воря ни­чего вслух, но мой бра­тец ре­шил пос­ту­пить ина­че.

      Ти­хо и не­замет­но под­крав­шись ко мне, он ра­дос­тно вос­клик­нул:

  — Сес­три­ца! Это платье точ­но для те­бя! Пред­ставь, ты по­ешь на сце­не Боль­шо­го Те­ат­ра в нем! — млад­шень­кий прос­то го­рел вос­торгом.

      Ну, а я зна­ла всю прав­ду сво­его бу­дуще­го: за­кон­чу этот год в шко­ле и пос­туплю на за­оч­ку в ка­кой-ни­будь кол­ледж, за­тем пой­ду ра­ботать сог­ласно скуч­ной спе­ци­аль­нос­ти, ко­торую в ито­ге вы­беру. Ни со­фитов, ни ап­ло­дис­ментов пуб­ли­ки мне не све­тит. Да и тем бо­лее му­зыкаль­но­го об­ра­зова­ния ни­како­го. Хо­тя прос­лу­шива­ние с детс­тва ба­буш­ки­ных кас­сет и дис­ков с пес­но­пени­ями и ро­ман­са­ми, пе­ние под ее иг­ру — ес­ли все это счи­тать му­зыкаль­ным об­ра­зова­ни­ем, то оно все же есть. Нес­мотря на то, что меч­та о сце­не го­рит во мне ог­нем, я не счи­таю, что у ме­ня ши­кар­ный го­лос, но ког­да ба­буш­ка бы­ла жи­ва, она ут­вер­жда­ла иное.


  

      По­жилая да­ма с ти­хим крях­те­ни­ем се­ла за инс­тру­мент — все­му ви­на обыч­ная боль в ко­ленях. Как го­ворит она, Мар­га­рет Фор­тескью, «ни сог­нуть­ся, ни ра­зог­нуть­ся».

      Ма­лень­кая де­воч­ка си­дит у ка­мина, в ко­тором чуть под­ра­гивал сла­бый ого­нек.

  — Ари… — Мар­га­рет по­доз­ва­ла внуч­ку. — Арья!..

      Она пос­мотре­ла на жен­щи­ну и быс­тро по­бежа­ла к ней.

  — Спой мне, по­жалуй­ста, — дож­давшись, ког­да ма­лыш­ка кив­нет, мис­сис Фор­тескью пос­та­вила паль­цы на нуж­ные кла­виши.

      Как толь­ко ме­лодия по­лилась, ма­лень­кая Арья сра­зу уз­на­ла мо­тив и вспом­ни­ла сло­ва, ко­торые она с ба­буш­кой не­дав­но вы­учи­ла. За­кон­чился про­иг­рыш, и она за­пела…

Oh holy night! The stars are brightly shining;
It is the night of the dear Saviorʼs birth.
Long lay the world in sin and error pining,
Till He appeared and the soul felt its worth…

      Я от­лично пом­ню ее сло­ва тог­да. Ба­буш­ка ска­зала, что с та­ким го­лосом мне уго­това­на ве­ликая судь­ба пе­вицы. Но сей­час, с на­шим по­ложе­ни­ем, я все чет­че по­нимаю, что все это ба­буш­ки­ны сказ­ки и фан­та­зии. В свои шес­тнад­цать я толь­ко петь и умею. Ни на что не­год­ная соп­лячка со сво­ими та­рака­нами да­же в за­холус­тном те­ат­ре выс­ту­пать не бу­дет.

      Как толь­ко брат дос­тиг воз­раста, ког­да смог осоз­на­вать, что го­ворит, то он про­дол­жил гнуть ба­буш­ки­ну ли­нию, уве­ряя ме­ня в том, что ме­ня ждут кон­церты, ту­ры по ми­ру, ап­ло­дис­менты, тол­пи­ща фа­натов… Иног­да в тот мо­мент, ког­да он за­водит этот раз­го­вор, ус­лы­шав, как я на­певаю что-то во вре­мя мытья по­суды, мне на­чина­ет ка­зать­ся, что Эд­ди, все же, не от­да­ет от­чет, о чем го­ворит. По­ка что ему семь лет, и его пред­став­ле­ние о ми­ре слиш­ком уз­кое и на­пол­ненное толь­ко яр­ки­ми цве­тами. Он жи­вет, не за­думы­ва­ясь о том, что су­щес­тву­ет тем­ная сто­рона жиз­ни. Ну и пусть. Пусть жи­вет так еще по­доль­ше. Он ре­бенок. Ему мож­но.

      А мне нуж­но на­чинать ду­мать о том, ку­да же и на ка­кую спе­ци­аль­ность пос­ту­пить, что­бы обес­пе­чить брат­цу хоть нем­но­го свет­лое бу­дущее, а не о ду­рац­ких нес­бы­точ­ных меч­тах. А имен­но сей­час нуж­но по­раз­мыслить, где же раз­до­быть день­ги на ле­карс­тво. Вы­руч­ки, что я по­лучи­ла в книж­ном ан­тиква­ри­ат­ном ма­гази­не не хва­тит, а сле­ду­ющую по­лучу толь­ко на бу­дущей не­деле.

      Эд­ди с ми­нуту раз­гля­дывал ме­ня, хо­тя, вро­де, выг­ля­дела как обыч­но: каш­та­новые во­лосы рас­пу­щены, чтоб го­лове бы­ло теп­лее, ведь шап­ку дав­но от­да­ла бра­ту, ста­рый от­цов­ский буш­лат, ко­торый он со­из­во­лил ос­та­вить, ког­да бро­сал нас. Ес­ли бы бы­ла дру­гая кур­тка или на по­добии, я бы ни­ког­да не на­дева­ла одеж­ду пре­дате­ля, ос­та­вив­ше­го семью. Но это единс­твен­ная вещь, что, хоть как-то, но гре­ла. Да­лее пот­ре­пан­ная ма­терин­ская юб­ка до икр и то­же от­цов­ские ар­мей­ские бо­тин­ки, ко­торые боль­ше мне на нес­коль­ко раз­ме­ров. Ес­ли моя но­га зас­тре­ва­ет в суг­ро­бе, то ког­да я ее пы­та­юсь вы­тащить — мо­гу ос­тать­ся без обу­ви, а по­том еще лезть за ней, ведь бо­тин­ки так и но­рови­ли сос­коль­знуть с нож­ки трид­цать пя­того раз­ме­ра. За­кон­чив на ме­ня пя­лить­ся, бра­тец схва­тил ме­ня за ру­ку и по­тащил в центр пло­щади к ел­ке. Ос­та­новив­шись ря­дом с ней, он снял шап­ку и ки­нул ее к мо­им но­гам. Толь­ко я за­хоте­ла за­шипеть на не­го. Мол, что он де­ла­ет, ду­рачье та­кое. Единс­твен­ную шап­ку, от­данную ему и бро­сать на снег. Я от­кры­ла рот, но он ока­зал­ся про­вор­нее ме­ня:

  — Ари, пой, — ре­шитель­но за­явил брат.

  — Эд­ди, ты че­го?

  — Арья Элай­за Кейт Фор­тескью, пой, не­мед­ленно! — та­кой ка­тего­рич­ности в его гла­зах я ни­ког­да не ви­дела.

      Я се­ла на кор­точки, по­рав­нявшись с брат­цем, и злоб­но из­рекла:

  — Еще раз на­зовешь ме­ня все­ми тре­мя име­нами, и я…

  — Пой!

      Лад­но.

      Да.

      Он прав.

      Нель­зя мед­лить. Нуж­но день­ги за­рабо­тать. Для мо­их свя­зок это бу­дет не­лег­кий день, но для ма­мы мо­жет стать днем спа­сения…




      Уже по­ряд­ком дав­но стем­не­ло, но ог­ни фо­нарей и рож­дес­твенских ук­ра­шений ос­ве­щали всю пло­щадь, усы­пав снег ма­лень­ки­ми звез­да­ми и зас­тавляя его мер­цать. Я уже сби­лась со сче­ту и не знаю, сколь­ко раз я спе­ла «Have Yourself A Merry Little Christmas», «Ave Maria» италь­ян­ца Кач­чи­ни, «Eternidad» и «O Holy Night». Гор­ло нем­но­го по­бали­вало от пе­ния на мо­розе, но оно то­го сто­ило. Я пос­чи­тала пос­ледние за­рабо­тан­ные день­ги и по­бежа­ла к брат­цу, си­дяще­му на дру­гом кон­це пло­щади с ос­таль­ной «при­былью». Уже бу­дучи ря­дом с ним, я зак­ри­чала, как толь­ко мог­ла:

  — Хва­та­ет! Нам хва­та­ет! — опёр­шись о ска­мей­ку, на ко­торой он си­дел, я от­ды­шалась и с об­легче­ни­ем про­гово­рила: — Эд­ди, нам хва­та­ет, мы мо­жем ку­пить ма­ме мик­сту­ру, да­вай ос­таль­ные день­ги!

      Он пос­мотрел на ме­ня, но не удос­то­ил да­же сло­ва или дви­жения, об­ра­щен­но­го в мою сто­рону.

  — Ты че­го мол­чишь? — я те­ряла тер­пе­ние. — Где день­ги?!

  — Я…я…я…

  — Что «Ты…ты…ты…»?! — па­ника сно­ва на­чала об­во­лаки­вать ме­ня, но­ги под­ко­сились, и я упа­ла на снег.

  — Я от­дал их! — Эд­ди вско­чил. — От­дал! Там жен­щи­на бы­ла… — он на­чал раз­ма­хивать ру­ками. — Она…она…ко­шелек по­теря­ла, и я…

      Я схва­тила бра­та за пле­чи, с си­лой сжа­ла их, впи­ва­ясь ног­тя­ми, в его кур­точку, и за­ора­ла:

  — Ты сов­сем?! Да как ты мог, иди­от нес­час­тный?! Там ма­ма уми­ра­ет!!! — из мо­их глаз хлы­нули сле­зы.

  — Мы на­по­ём еще! — по­пытал­ся он ме­ня пе­рек­ри­чать.

  — Не на­по­ём! Ни­кого нет!!! Слы­шишь?! Ни­кого!!! Все уш­ли по до­мам! Се­год­ня Рож­дес­тво! Все сей­час с семь­ями праз­дну­ют!!!