Она, совершенно отрешённая, сидела на своём обычном месте во втором ряду и не замечала, что вокруг неё - против обыкновения - кресла пусты, не чувствовала косых украдчивых взглядов, не слышала шушуканий.
Расширенное заседание городской Думы началось не по регламенту: возле трибуны колыхалось тучное тело одного из депутатов, ещё с прежних - советских - времён законсервировавшегося в непыльном и доходном номенклатурном кресле. Он тряс какой-то газетой и праведно-возмущённым фальцетом что-то вещал. Лишь услышав своё имя-отчество, она очнулась от раздумий и тут же увидела и с ужасом узнала презрительный взгляд и приоткрытый рот - крупным планом на страничке той газетёнки красовался её портрет в кошмарном ракурсе, под ним чернел заголовок: "Козлы!"
- Вы должны извиниться перед коллегами, которых оскорбили на прошлом заседании, - обратился к ней председательствующий.
Ах, вон в чём дело! Вчера депутаты - почти сплошь мужчины - вопреки её стараниям и несмотря на её эмоциональное выступление, всё же проголосовали за бюджет, в котором культуре и образованию отводились "объедки с царского стола" - и те в урезанном виде. После заседания, выходя из зала, она, расстроенная и раздавленная, бросила в сердцах неожиданно даже для самой себя: "Коз-з-злы!"
Было шумно, и вряд ли кто-то мог её услышать, но папарацци не дремали. И вот уже сегодня этот возглас отчаяния и её злое лицо - в газете.
Она уверенно поднялась на трибуну, привычным движением поправила непослушные локоны, чуть близорукими глазами обвела зал и спокойно произнесла:
- Господа, кто считает, что именно его я вчера назвала козлом, поднимите, пожалуйста, руки. Я подойду к каждому персонально и публично извинюсь за доставленную неприятность.
В зале воцарилась гробовая тишина. Пискнуло кресло под тучным номенклатурщиком. Через минуту в задних - гостевых - рядах кто-то прыснул, затем - второй, третий...
И весь зал наполнился гоготом, похожим, как принято было недавно писать в газетах, на громкие продолжительные аплодисменты, переходящие в овации.
