Антон поправил полы пиджака и, выдохнув, нажал на звонок. Сегодня ему предстояла важная миссия: провести несколько часов со своей бабушкой, Марьей Матвеевной, которую он в последний раз видел полгода назад. Шесть месяцев не были рекордом, но всё же, это слишком много, чтобы не вызвать подозрения в пренебрежении роднёй. Поэтому в этот вечер Антон собирался вести себя максимально хорошо, чтобы оставить бабку довольной своим отношением к ней.
За дверью послышались шаркающие шаги, замок скрипнул, и на пороге показалось доброе морщинистое лицо.
- О-о, Антоша! – заворковала Марья Матвеевна. – Как ты вы-ырос! Ну заходи, заходи-и..
Антон аккуратно протиснулся между куртками, снял ботинки, повесил куртку на крюк.
- Ну как дела на работе? Как мама? Что делаешь в свободное время? – бабушка сразу начала вращаться вокруг него, что-то доставая и перекладывая. – Когда женишься? Кто убил Кеннеди? Сколько на тебе волос!
- Нормально, нормально всё, - кивал Антоша.
- А ты, небось, весь голодный! – икнула бабка. – Я тебе сто-о-олько всего приготовила!
Антон прошёл на кухню, разглядывая покрытые коврами стены и набитые узорными чашками шкафы.
- Да не, бабуль, я не особо-то голоден… Ты же не будешь подтверждать стереотип о том, что все бабушки до отвала кормят навещающих их внуков и не могут остановиться?..
- Ну что ты, внучек! Я выступаю за отказ от устаревших поведенческих схем, - Марья Матвеевна ушла куда-то в комнату. Антон облегчённо выдохнул, предвосхищая не самую тяжёлую участь. – Тебе я совсем особенные блюда сделала, низкокалорийные… Такие только у меня!
Антон вдохнул выдохнутый воздух обратно.
- Вот, смотри, - бабушка вернулась из гостиной со стопкой больших тарелок в руках. – Гжельский фаянс. В шестьдесят шестом мы с дедом их по блату доставали. Эх-х, вот так год был… На, попробуй!
- М-м, - заинтересованно кивнул Антон и повертел одну из тарелок перед собой. – Какая тонкая работу художника по краям блюда… Ребристые борта… И сам фаянс ну такой тонкий-тонкий…
- Замечательно, да? – просияла бабушка. – Кушай, дорогой мой!
Антон переложил ладони пальцами внутрь блюда и осторожно откусил от него кусок. Тарелка треснула, но не раскололась. Сделав несколько аккуратных жевательных движений, внук смело захрустел, кроша фаянс во рту в мелкие осколочки.
- М-м-м! И вправду вкусно. Я, пожалуй, съем ещё немного, ладно? – Антон ещё раз укусил тарелку, и тут уж она разломалась пополам. Жадно жуя, внук съедал одну дольку блюда за другой, и вскоре уже принялся за вторую тарелку.
- А я вчера в ЖЭК ходила, - рассказывала Марья Матвеевна, усевшись за столом и подперев подбородок ладонью. – Ой! Очереди таки-и-ие ужасные. Соседка моя, Марта, в девять утра пришла, так что ты думаешь? В полдень прошла только половину. Вот как к народу-то относятся! Я себе все ноги отдавила, пока шла по этому льду – не посыпають же песком нынче ничего…
- Мм, ужас! – сказал Антон, перейдя с тонких рифлёных тарелок на маленькие круглые.
- …Они там в этой очереди полжизни теряют. Я пришла – соседи из тридцать восьмой уже клеёнку на полу расстелили, в мафию решили поиграть. С ними ещё узбеки какие-то были, человек восемь сидело. Я к ним присоединиться хотела, но меня уже на втором ходе убили – подумали, что я дон… Что ты в сухомятку-то ешь? Возьми чашечку!
Она поднялась, придерживая ладонями края платка, и достала из стенного шкафчика пустую фарфоровую чашку на блюдце. Чашка цокнула о подставку, очутившись на столе перед Антоном.
- О! Спасибо, бабуль! – Антон охотно взял чашку и отгрыз от неё половину бортика. Не успев как следует прожевать, он с трудом проглотил острый кусок.
- А потом я ещё на лестнице упала. Понаделали тут лестниц, прям пройти негде, везде ступеньки одни! Я вот из домоуправы как раз возвращалась, а на улице темным-темно – очередь-то только к шести вечера подошла… И ни фонаря, ни лампочки вокруг! Ой! Пролетела половину пролёта…
- Не ушиблась? – спросил Антон, хрустнув блюдцем.
- Да так, синяк на полноги… - Марья Матвеевна замахала перед грудью ладошкой. Антон округлил глаза и вскочил, отбросив стул.
- Это ужасно! Где аптечка? – внук заметался по кухне, раскрывая шкафы. – Может, лучше тебе в больницу лечь? А ну покажи, где это такое случилось, я им такое устрою!..
- Да не надо, не надо, - успокоила его бабка. – Всё зажило уже. Это ж не вчера было, а в том году ещё, я что-то запамятовала. И лампочку там уже вкрутили, по-моему.
- Мм.. Понятно, - сказал внук и принялся доедать чашку. Как только с ней было покончено, он расселся на стуле, бездумно глядя в стену. Воцарилось молчание.
- Может, тебе ещё кастрюлек дать? – поинтересовалась бабушка. – У меня чугунные кастрюльки, из Новгорода, в местной лавке купила… Ой, такие кастрюльки, ну просто объеденье!..
- Да не надо, бабушка, я уже наелся, - отнекивался внук.
- Да ладно тебе! Я ж вижу, какой ты худой! – хихикнув, Марья Ивановна открыла духовку и вытащила оттуда две здоровые кастрюли. – Ну съешь, это ж полезно. Я сама их специально для тебя купила!
- Не знаю… - Антон боязливо посмотрел на кастрюли. – Не уверен, что я справлюсь с этим…
- Да ну брось ты! – проворчала бабушка. Вздохнув, Антон впился зубами в чугунный край. Оторвать кусок оказалось непросто, и всё же, помотав головой, внук выдернул ломоть металла и с лязганьем зажевал его. Как только Антоша проглотил кусок, то понял, что кастрюля и вправду была очень даже ничего.
- Ой, а по телевизеру-то страсти какие показывають… - продолжила Марья Матвеевна. – Грабёж, изнасилие, политики всё эти… Вчера, вон, показывали, как три карлика <цензура... цензура…. цензура…>… Как жить-то страшно в наше-то время! Что, вкусные кастрюльки?
- А то! – пробубнил Антон.
- Вот, а я говорила! Я по вечерам стараюсь только «National Geographic» смотреть. Там никогда подобных страстей не покажуть, там обезьянки, панды, слоны, ниггерши голыми дойками трясут… Смотришь, и прям радуешься: вот она, жизнь! Вот она, природа-то какая на Земле!
- Бабуль, а есть ложка? – спросил Антон, дожевав ручку от второй кастрюли.
- Ложка? А как же нет! – Марья Матвеевна отодвинула шкафчик в столе и достала оттуда серебряную ложку, с изящными, потёртыми от времени узорами на ручке. – Этой ещё моя мама сахар в чай насыпала! 1912-й год, металлургическая фактория Правдина… Такая вещь!..
- Спасибо! – сказал внук, запрокинул голову и погрузил ложку в горло, как настоящий шпагоглотатель. – М-м-м! Какая сладкая! Вот это да, бабуль!
- Ой, не за что, внучочек… - Марья Матвеевна загорелась застенчивым румянцем.
Антон дожевал вторую кастрюлю и откинулся на спинку стула, негромко рыгнув.
- Ну, что сказать, я действительно наелся, - проговорил он. Глаза бабушки прищурились.
- Как наелся? А стол?
Антон посмотрел на неё со смятением.
- Какой стол? Этот?
- Да, мой любимый стол, - бабушка убрала со стола сахарницы, сняла скатерть и погладила по потрескавшейся деревянной столешнице. – Для кого я его готовила? Ты что, не будешь есть стол?..
- Ну… Я…
- Только не говори мне, что не съешь стола! – возмутилась Марья Матвеевна. – Это, вообще-то, моё главное блюдо! Зачем я его тряпочкой протирала?
- Бабуль… Понимаешь… - Антон потрогал пальцем живот, уже раздувшийся от съеденного. Внутри зазвенели осколки металла и фарфора. – Одно дело – тарелки и ложки... Но стол…
- А ну давай ешь стол, слабак! – вскрикнула бабушка. – Ишь ты, ещё и стол отказывается съесть! Да если б ты с нами целину поднимал…
- Ладно, ладно, - поспешно согласился Антоша. – Только… эм-м… За чем же мне его есть? Это ж некультурно как-то… Может, есть второй стол, чтобы за ним съесть этот?
- Да жуй так, - улыбнулась бабушка. – Столы можно хоть на корточках кушать, так принято.
- Хорошо, - вздохнул внук и, склонившись над краем, впился зубами в деревянный край. Столешница тут же поднялась занозами к потолку. Внук обгрызал край стола, подобно заправскому бобру, пока Марья Матвеевна продолжала рассказывать о своей жизни.
- А вчера в магазине мне кассир ногу отдавил. Точнее, я кассиру, но он был не кассир. Говорит мне: «Что вы думаете о различиях в теориях Канта и Гегеля? К-кант-и-гегеля. Считаете ли вы, что чем-то различаются теории К-кантегегеля? К-кантегегеля?» А я ему как плюнула в лицо. Что он может знать о Канте – это понятно, а скажи, внучек, что он может знать о Гегеле?
- Ни-э-о, - пробубнил внук с набитым ртом.
- Я вчера в магазине апельсины купила, - стол накренился и завалился на правый бок. – Так представляешь, они гнилые оказались! И с виду ничего – оранжевые, крепенькие, апельсины, как апельсины… Но только кожуру сняла – а оттуда как попрёт! Черви, опарыши, мухи, сколопендры… Всё в плесени, ух! Ну как такое людям можно продавать, ну прямо не пойми…
- Я закончил, бабуль, - икнул Антоша.
Бабушка обнаружила себя сидящей посреди абсолютно пустой кухни с зияюще-голыми стенами. Стол, шкафчики с посудой, одинокая лампочка на потолке – всё это было теперь в раздувшемся до размеров цистерны животе огромного внука, лежавшего перед ней. Антоша полностью затыкал собой проход в коридор. Облизывая обрывки обоев с мешковатых щёк, он порыгивал, выплёвывая остатки тефлоновой сковороды.
- Агггрр… - прохрипел внук. – Можно мне идти, бабушка?
- Ох, Антоша, - вздохнула бабка. – Ну как же так? Ты же ещё не наелся.
Внук издал невнятный хриплый звук.
- Ну я же вижу, что ты ещё голодный! – Марья Матвеевна всплеснула руками. – На, вот, доешь на дорожку, - сказала она и поднесла к пасти Антона свою ногу. Тот закатил глаза, казавшиеся бусинами на необъятном лице.
- Ну ба-аб…
- Никаких ну!.. – гаркнула Марта Матвеевна. – Ешь давай! Потом пойдёшь.
Антон с трудом передвинул шею и откусил бабушкину ногу по колено. Марья Матвеевна качнулась, но осталась стоять на месте. Когда внук отхватил ей вторую ногу, она обвалилась на культи.
- А в следующем году я думаю ремонт сделать, - рассказывала бабушка. – Ты как раз старые обои съел – они давно уже все облезли. Покрашу потолок, двери новые в гостиной поставлю, и в ванне надо будет протечку устранить… А в прихожей поставлю да-а о-ых ка-фа, - продолжала она, когда Антоша откусил нижнюю челюсть. – И-ы… э-у-э… Э-э-хэ-э…
Зажмурившись, Антон долизал пульсирующие остатки старушечьих мозгов с пола и перетёк на спину, исторгнув мощный рык. В глазах у него плыло, в горле защекотало неприятное чувство. Он попытался протиснуться в ванную, но не смог пролезть в дверь.
- Что-то мне нехорошо, - прохрипел Антон и, содрогнувшись, исторг из себя длинную струю из фарфора, дерева и бабушкиных останков. Рвотный поток врезался в окно и начал заливать всё вокруг, проливаясь в открытую форточку. Люди во дворе удивлённо наблюдали за водопадом с седьмого этажа.
Извергнув из себя всё съеденное, Антон уменьшился до привычных размеров и, отдышавшись, вытер рот.
- Ух-х, - пробормотал он. – Когда пойду к бабе Гале, надо останавливаться на кастрюлях…
Отряхнув запачканную одежду, Антон вышел наружу.
