Прежнаяя вера

Злющий ветер и ледяная сырость, точно сговорившись, норовили протиснуться в ветхий домишко бобыля. Сам Ливантий скорчился на лавке у печи, тщетно стараясь сберечь крохи тепла под старой коровьей шкурой.
В дверь постучали. Вернее – думали постучаться, потому что от второго удара она распахнулась сама. Счастливый ветер, ворвавшись вперед гостя, тут же погасил печной огонь.
- Чтоб твоя мать все углы обтерла! – рявкнул Ливантий, – Ну, заходи быстрее, да дверь закрой!

- Мать мою не трогай: ты ее не знаешь! – холодно попросил гость, – А за приглашение – спасибо.


- Ты бы все равно не отвязался… - бобыль еще раз попытался повернуться под шкурой, стараясь лечь остывшими местами на нагретую лавку.

Гость оказался незнакомым, не деревенским. Впрочем, по нему нельзя было сказать, что к бобылю его привели дело или нужда. Но для простого бродяги он выглядел слишком ухоженным. И молодым.
- Ну..? – гость рывком снял серый плащ и стряхнул с него блестящие капли.
- Что «ну»? – огрызнулся Ливантий, - ты ко мне пришел, а не я к тебе. Говори, чего надо?
- Да что ты можешь дать? – досадливо поморщился парень, - вот чего скажи: долго еще мыслишь неблагодарной нищетой жить? Руки-то у тебя, вроде растут как надо, а не оттуда, откуда и ноги?
- Иди, знаешь куда?! – совсем сорвался на крик хозяин – я, может, и сам бы рад жить по-человечески! Да кто виноват, что ладу ни в чем нет?! Почему дело спорится иногда, а потом все теряешь?!
- Уйти-то я уйду. Даже прямо сейчас. Вот только совет тебе дам. Ты все делаешь будто из-под палки, как раб. Не чувствуешь ни своего дела, ни того, что тебя окружает. Хочешь все наладить – изобрази тех, кого хочешь в помощь взять.
- Как?
- Как хочешь. Тебе же они должны помогать, а не мне.

Гость завернулся в плащ и сделал шаг к двери.

- Звать-то тебя как, советчик?
- Овсень.

Дверь захлопнулась. Поворочавшись еще немного, Ливантий все же встал: печь пришлось раздувать заново.
Слова гостя засели в голове прочно. Вроде, ничего в них стоящего не было. Но и сам совет ни к чему не обязывал. Осень намечалась долгой, сырой и тоскливой, как вся эта седьмица. А за ней уже слышалась ледяная поступь зимы. Бобыль задумчиво посмотрел на нож и взял в руки полено.
Резал он первую куклу, не думая о работе. Все тоскливо было на душе от скудного запаса, да от разваливающегося домишки. Первая кукла вышла женщиной. Полнотелой и хозяйственной. Мечтая о яблоках, которые в этом году ни у кого не уродились, Ливантий вырезал у женщины целый их туес. Дивно, но работа ему понравилась. Остаток осени и всю зиму бобыль каждую свободную минуту старался вырезать что-то новое.
Из кленового поленца получился мальчонка, похожий на пастушка Юрия. Увлекшись, Ливантий прорезал ему и пастушеский кнут в деснице, а в шуйце добавил колосьев: очень уж ему хотелось, чтобы на будущий год вдоволь проросло жита. Того самого, чей стебелек напоминал сам парнишка.
В час, когда на душе было спокойно и чуть весело, бобыль сварганил лысого дедка в разорванной одежде.

- Ну что, ветер? – ворчал Ливантий, - будем с тобой друзьями – глядишь, и рубаху тебе поправлю.

В день беспричинной тоски появилась на свет и кукла-девушка.

- Эх, ни в чем нет ладу, - вздыхал бобыль – ни в любви, ни в своей душе.

Следующей из осинки он вырезал смерть. Просто вспомнил, что она ни одного из его родичей не обидела: все спокойно уходили, без боли и мучений. Захотелось отблагодарить ее, и на полке появилась печальная красавица с лунным серпиком.
Вспоминая рассказы давно покойного деда о ратной службе, вырезал Ливантий и защитника. Грозный могучий старик в броне чем-то напоминал родича, от которого (бобыль как сейчас помнил), даже на погосте веяло спокойствием и всепобеждающей мощью. В руку старику бобыль вложил пучок оструганных кривых прутьев: с молниями защитник казался ему еще мощнее, обретал некое запредельное могущество.
Чтобы не ломался инструмент, Ливантий пополнил полку и кузнецом. Сильноруким и чуть измазанным сажей. С клещами и молотом. Такими, чтобы саму судьбу дугой гнули, на хорошее поворачивали…

… А в день, когда на реках треснул лед, к Ливантию снова пришел Овсень.
- Ну, как ты? – поинтересовался он

- Да, понемногу… - теплое весеннее солнце растопило даже черствый характер бобыля, - избу за зиму подлатал, припаса хватило, лошадка, слава богу, не хворала. Кузнец, вот, завтра мне сошник подправит, так и к травеню да пахоте готов буду…


- Значит – не все так плохо? – улыбнулся бродяга.

- Ага. Спасибо хотел тебе за совет сказать. Пока резал помощников – понять сумел, чего хочу, да как того добиться. Хозяйство подправил, закрома в рюень набью, да и, веришь-нет, - сватов зашлю Евдоше, дочке соседской! Будем семьей жить, да детей баюкать, а не как я раньше – свою же тоску в зыбке укачивать… Ты, того… Советчик… Дружкой у меня на свадьбе будешь?


- Буду. – снова улыбнулся Овсень – я как раз к праздникам и стараюсь появляться.

- А кукол-то возьми себе! Ты же совет давал! – спохватившись, подскочил бобыль.


- Не надо, - остановил его парень, - ты же сам их резал, для себя да по своим мыслям. Теперь они у тебя живут.

-​ Живут… - как-то особенно, точно для себя повторил он свои слова уже за околицей – теперь они снова живут.