Жила-была коляска, в коляске качалась раскраска, младенец по имени Васька, что был удивительно ласков к мамаше любимой его, дававшей ему молоко, носившей манто и трико, вбивающей гвоздь молотком и старым ботинком соседским, с акцентом нездешним, немецким, с орехом миндальным и грецким в гортани его деревенской, доставшимися по наследству ботинку в прошедший годок. Уж точно и вспомнить не мог ботинка короткий умок от валенок ли от сапог достался ему этот рог орехового изобилия. Мамаша каркушами, филями старалась умаслить Василия, железными прутьями, вилами, цепями, селедкой, перилами, конечно, еще бы, мультфильмами, и пальмами – как же без них. Ведь будущий чей-то жених в коляске с раскраской качался, под звуки меренге и сальсы, под крики и вопли начальства, которое, уж не печалься, а глотки не может унять. Хоть Васина милая мать и била его, и терзала углем, раскаленным мангалом, заряженным в морду фингалом, оралом и вицей стальной. Но Вася, ребенок грудной, при этом не ведал покой, хоть пой ты ему, хоть не пой, хоть на ночь читай ему сказки, устраивай долгие пляски, хоть с ним говори ты по-датски, хоть крабом прикинься камчатским, хоть ласточкой, хоть пауком, хоть бей по столу кулаком, хоть прыгай в набитый битком троллейбус, рулем знаменитый. |
