Будет ли солнышко?

Будет ли солнышко?

Ох, люта ночь! Свирепствует нечисть. Срок ей остался – уж не месяцы-седьмицы, а часы малые. Бесятся проклятые, латают ледяным железом черный саван, укрывший небо. Бураном заносят жилье и слушают – не замрет ли где навсегда от тоски-безнадеги людское сердце. Нет огня в хатах. Как умерли люди. Летит нечисть, свистит-завывает. Быть ее времени не часы-минуты, а до веку и на века. Вечная ночь, вечный буран-мороз, да вечное безлюдие.

Будет ли солнышко?

Перешептываются снега-холуи. Привольно им живется: вон, как за зиму бока наели! Хвалятся друг перед другом стылым своим жирком да колючими шубами. Будет ужо…
Звонко стонут сосульки. Были они водой светлой, что бежали привольно, чуяли – попадут в реки быстрые, увидят моря бескрайние. А налетел злодей-мороз, застудил, обратил мертвой водой. Рвет звенящий стон душу. Зовет Мать-Воду – не слышит она. Спит Мать-Вода глубоко под землей. Не пройти стону снега-обманщики, не пробить льды жестокие, не прожечь землю мерзлую… Не дозваться…
Тянут деревья в небо мертвые руки, мнят по звезде себе урвать. Летом жарким текли-гудели в них соки, листья зеленые листья зеленые солнцу радовались. Не знали, не ведали, как озлобит их лиходейка-стужа. Стоят деревья, как мертвые. Ни гула, ни шелеста. Только скрип протяжный. Только стылая жадность в сердцах.

Будет ли солнышко?

Лежит Даждьбог в пещерах глубоких, в гробу каменном, с сером саване, во сне траурном. Язвят его сторожа-студенцы – скоро ли помрет? Спит тревожным сном солнечный князь, умирает во сне, коченеет.
Ехал он летом на свадебку. В золотой броне, на белом коне. Ждал – встретит, обнимет его любимая. Ехал он, да, не доехав, и сгинул. Пали на его чело травы-дурманы слащавые, пали на его плечи лапы когтистые – сбили князя нечистики, спеленали, в стылом гробе заперли – лежи, помирай.

Ждет нечисть. Умрет этой ночью Даждьбог – вечной ночь будет. Все их, проклятых время. Не станет на них ни суда, ни управы. Дрожат в нетерпении куцые лапы, сильнее язвит морозная рогатина стылое тело. Умри, Светлый! И ползет-стелется по земле гулкий стон. Рвется, болезная, разметать с груди снега, вырвать сына из гроба. Дайте волю матери! Сына, сына верните!

Скрипит чуть слышно дверь. Гулкие шаги в сенях. Хруст снега под ногами. Выходят из стылых домов люди. Идут не оглядываясь, встречаются не сговариваясь. Хмурятся лица, руки топоры-рогатины сжимают.

Будет ли солнышко? Будет!

Ни огонька, ни словечка в ночи – нельзя себя прежде срока казать: налетит враз нечисть – все село без пользы головы сложит.

Пришли. Стоят на голой высотке. Смотрят на черное небо, на восточную сторону.. Бьет их в лица снежной варежкой ветер-барин – кто такие? Рвет на груди тулупы – а ну, покажи, не с душой ли ты? Молчат. Не шевелятся. Ледяной коркой покрыты лица. Не видать души под шубой. Не блестят обереги. Нет с ними огня, что от нечисти первый помощник. Полютовал ветер для острастки, да отступил чуть. За умрунов, видать, принял. Те умруны в жизни людьми быть не смогли, им и смерть человеческая не положена. Встают из темных могил, греют губы в человеческой крови. А нынче люди на горе сами с умрунами схожи. Ни огня, ни ремня, ни теплой крови, ни теплого слова.
Ждут.
Скользят меж людьми серые тени. Щедро кормят волков летом светлые боги. Кормят, да наказ дают: лишнего не рвать, ближнего не жрать, по болотам бить чертей, да поглядывать на людей, помнить свой долг, к бою собраться в срок.
Зевают серые, стряхивают с шуб снежные звезды. Пришли, значит.

Будет ли солнышко? Будет!

Ударило сердце в грудь, открылись синие глаза.

-​ Где я?

Встает князь из ледяного гроба. Рвут руки серый саван, пропахший дурманами, поднимают багровый сверкающий щит. Идет нагой по снегу. Поднимается из пещер. Рвет ледяные цепи. Ломит стылый камень.

Посерело небо. Заалел восход. Зорька увидала свет – закружилась в счастливом танце у края земли.
Охнули люди, вскочили волки – вот он, идет князь. Мы здесь, княже!
Рвет радостный клич мертвое молчание. Все! Дождались! Живо солнышко! Мы здесь, княже! Иди к нам!

Будет ли солнышко? Будет!!!

Мчится со всей земли нечисть к светлому ее краю – завалить, задавить, снова в гроб бросить, снова сном сковать! Скорее же! Уходит!
Нет, шалишь!
Летят проклятым наперерез огненные колеса, ломят кудлатые ватаги. В ненавистном огне теряется нечисть, уж не ведает – одно солнце или десять вокруг пылает. А и люди уж тут – рвут-рубят нечистиков топорами-рогатинами. Личины надели страшные. Сами от солнца без вина пьяны. Бьют, гонят нечисть прямо на волков.

Будет ли солнышко? Будет!!!

Гнут волки вражью силу. Помнят присягу. Создал первого волка Чернобог-нечистик. Думал – поможет ему серый светлых богов победить, белый свет черным сделать. Ан нет! Увидал волк то, что погубить должен, да в Чернобога и вцепился.

-​ Ах ты вор-обманщик! Вот я тебя самого порву!

Боится с тех пор нечисть волка хлеще ножа булатного. Рвут волки старых врагов. Чуют – срок подошел. Вернется на небо светлый князь – увидит их службу, да на побывку отпустит. Станут серые подруг искать, волчат зачинать. До нового боя сил набираться. Вишь, как присягу чтут? Раньше того щенят завести не смеют.

Будет ли солнышко? Будет!!!

Поднялся над снегами нагой великан. Сжимает огненный щит. И горят, пылают снега.

Хохочут люди.

-​ Здравствуй, князь-победитель!

Трещат костры.

-​ Погрейся, солнечный князь!

Льется в рога-ритоны солнечный мед. Как живые ритоны – скачут по низу кости лоси да грифоны, гнут белые шеи.

-​ Выпей нашего меда, гость-хозяин!

Рвутся лихие молодцы себя показать, строятся на льду в два ряда да ломят друг на друга стеной.

-​ Взгляни, князь, не ослабли за зиму, не оскудели храбростью!

Иному все бока в свалке обломят, а он смеется да с супротивником в обнимку идет. Славно бились! Шумит по жилам молодецкая кровь. Алая, как по утру зимнее солнышко. Пьянящая, как золотой мед.

Бежит-скачет к высотке побежденная нечисть. Проиграли – упустили пленника. Нету в них на свету прежней силы. Уж не убить – напугать людей тщатся. Смеются люди. Стонет в их руках испуганный снег. Охнуть не успеешь – а уж стоит на пути нечисти снежная крепость. Смеются люди. Что им, победителям, жалкая гнилая злоба проклятых? И оружие марать сызнова о таких жалко. Летят в нечисть снежки.

Бац!

Подавилась снежным комом юстрица, хромой вороной по льду запрыгала.

Бац

Угольно-черный упырь обиженно ревет, протирая зенки.

Бац!
Ай, молодца, паря! Старому черту рог снежком отшиб! Лежит шерстатый, воздух ножками молотит! А, дай-ка, я его успокою! Лови!

Бац! Бац! Бац! Бац!

Бьют снежки ошалевшую нечисть. И не ведает та, куда ей лететь, кого пугать. Тикают проклятые во четыре стороны. А впереди их бежит тот самый страх, который нечисть людям внушает, чтоб непотребства ей творить сподручнее было.

Ох, и ясно! Ох, и радостно! Поворотилась ночь на день, зима на лето! Смят, истоптан снег на высотке. Кричат люди. А что друг другу кричат – ни един потом вспомнить не сможет. Скажет лишь, что не было у него дня светлее, а людей роднее.

Кружатся хороводы. Летят снежки. Льется мед. Горят костры. Поют люди.

Обернись-ка, паря! Видал? С нами князь в тот миг был. Не видал разве? У огня он сидел, на нас глядел, мед с ритона резного пил, смеялся. А как ты голову поворотил, так он уже щит свой подхватил, нам помахал, да исчез. Вон, только щит его на небе видно.

Будет ли солнышко? Будет!!!