Юля

Юля медленно поднималась по ступенькам, завершая свой обход больных на дому. "Вот последний визит,  и я побегу домой",- так она себе уже планировала дальнейший день.
"Кстати, а кто это там у меня?" -  она аккуратно достала медицинскую карточку, и сразу в лицо бросилось  - "участник войны". "Странно, я вроде всех знаю, многие были на приемё, а вот эту женщину я не помню", -  размышляя, Юля позвонила в дверь.
- Кто там? -  послышалось из квартиры.
- Это ваша дежурная медсестра, -  ответила Юля  ещё нежным  девичьим голоском.
Дверь открыла пожилая женщина среднего роста, худого телосложения. Повернувшись  спиной, она произнесла:
- Проходите, -  и сама пошла в сторону кухни.
Юля прошла за хозяйкой.
- Итак,  вы  у нас Вера Семёновна, -  открывая  карточку, продолжала Юля.
Женщина устало вымолвила:
-  Да,  это я.
На первой странице на полях Юля увидела пометку "узник концлагеря".
- Что-то вы мне не нравитесь, Вера Семёновна, -  продолжила Юля, всматриваясь в отрешенное старое лицо. -  А давайте я вам давление измерю, -  продолжала медсестра  и быстренько из сумочки достала свой прибор.
Вера Семёновна оголила свою руку и протянула её Юле.  На  худой,  костлявой руке виднелся татуированный номер, от которого Юле стало не по себе.
- Ну  вот,  у вас высокое давление, -  продолжала Юля,  как бы чувствуя  некое замешательство или даже сострадание к человеку, который в этом мире испытал нелёгкую судьбу.
- Я вам сейчас дам таблетку, и вы обязательно  придите  к нам на приём, -  продолжала Юля. -  Мы вам с доктором подберём курс лечения, и у вас будет  нормальное давление.
Вера Семёновна только сейчас посмотрела на Юлю и с полным сожалением ответила:
-  Не хочу жить на свете этом, дочушка.
Слеза медленно наполняла морщинки под глазами.  Юля от всей души пыталась объяснить этой женщине, что так говорить нельзя. И относиться к себе так тоже нельзя. Но старушка молча плакала, взявшись рукой за свой подбородок. Юля набрала стакан воды и пыталась успокоить её.
- Я все понимаю, Вера Семеновна, что жизнь у вас была тяжелая, но война уже закончилась. Всё  наладится, -  тараторила Юлька, не понимая, отчего так расстроилась эта старушка.
- Ой, доченька, что это я тебя тут заставляю  переживать, -  спохватилась  Вера Семёновна. -  Ты присядь,  я сейчас + чайку. Я сейчас тебе все расскажу, ты только присядь, - стала хлопотать Вера Семёновна.
Юля из уважения  присела на табуретку.
- Вы только не волнуйтесь, -  ответила она.
- Я тут, дочка, уже чуть с ума не сошла, всех своих схоронила:  и дочку в тридцать семь, и мужа, и кошку. Вот сижу, и думаю: может,  и мне в окно броситься.  Не могу больше жить, не могу больше бороться с этой судьбой, будь она не ладна. Ты присядь, поговори со мной. У меня не жизнь, а сплошная борьба.  Устала я.
Говоря эти слова, Вера Семёновна тяжело вздохнула. Юля уже подумала о том, что ей сейчас перескажут все о концлагере и о Великой Отечественной войне. Но рассказ пошёл совсем о другом.
- У меня тоже была доченька, -  начала Вера Семеновна, -  выучилась, окончила институт. Здоровенькая.  Одна моя надежда.  И вот семь лет назад упала на работе. Забрала её скорая помощь в реанимацию. Опухоль в головке её появилась, и стала она глохнуть. И что мы только не делали,  и оперировали.  А ей ещё хуже стало, зрение пропадало. И шаталась. Ходить не могла.  В общем,  дошли мы до Москвы. Приехали к одному профессору, а он и говорит: "Давайте пять тысяч - сделаю операцию. "  Где же такие деньги нам взять?! Мне как узнику заплатили, так я этим врачам все отдала, а легче доченьке не стало. А квартира не приватизирована.  Продать  ее как,  не знали. Одним словом,  на коленках вымолила я операцию. И впрямь Леночке, доченьке, лучше немного стало. И видеть она лучше стала, и молилась , и Бога просила. А все равно угорала моя кровиночка. Кошка у нас была, так та прямо возле головки её целыми днями сидела, и лизала ее, и терлась, а все тщетно. Пришла она как-то в себя и выбрала фотографию на памятник  и платье себе,  и умерла.  Семь лет я мучилась, и страдала, а все не спасла я свою доченьку. Гроб сколько стоял в квартире, столько под ним и сидела наша кошечка.  И месяц не прошёл, как на том месте и она умерла. Очень переживал отец кончину дочки. Три инсульта и после лёжа тоже покинул эту землю. А я вот все живу на страдание на этом белом свете, вот и надумываю здесь недоброе.
Юля тоже уже плакала, слушая эту жизненную историю. Сердце просто ходило ходуном. Она встала и обняла старушку.
- Я буду к вам приходить часто и помогать.  Вы не будете  против?
- Ой, деточка, не жалей ты меня. Не губи ты свою жизнь на пустые хлопоты. А вот я с тобой поговорила, и вроде ещё чуть протяну.
Возвращаясь, домой, Юля думала о жизни, о том, как можно остаться одному, и никому стать не нужным. Все второстепенное, куда-то улетучивалось:  и деньги, и карьера, и гулянки. Наверное,  она становилась взрослее, прикоснувшись к настоящей беде. И удивительное  происходило в ее чистой душе. Это было ее первое самопожертвование,  которое не томило и сдерживало, а приносило некое ощущение человеческой сути.  А ею  наполнены далеко не все, живущие на этой планете.