Наркоз

       В больницу меня привезли на «скорой». Я была в состоянии, близком к потере сознания: с температурой сорок.
      Врач в приёмном покое неуловимо напоминал Деда Мороза к концу вечеринки: очень уж у него было характерное лицо с красным носом и расплывающийся взгляд за стёклами очков. Мне даже показалось, что от него слегка попахивает выпитым.
      Завидев меня, он очень обрадовался - глаза его сразу же загорелись лихорадочным блеском. Проводя осмотр, он похихикивал и потирал руки:
      — Оперировать! Немедленно оперировать!
      Он казался ребенком, которому неожиданно досталась новая игрушка.
      Мы с мужем понимающе переглядывались. Муж попробовал остудить пыл хирурга:
      — Может, подождать до утра?
      — Что? Или операция, или немедленно - вон!!!
      Скорая уже уехала, на дворе была ночь. И мы сдались.
      — Держись! Всё будет хорошо!
      Муж передал меня в руки медсестёр и уехал: дома оставалась грудная дочка.
      Когда я пришла в палату, соседки сразу же стали меня отговаривать:
      — Не давайся, потерпи до утра! Утром придёт заведующий отделением, у него золотые руки - сделает всё, что только возможно. Он  здесь лучший специалист, пишет диссертацию докторскую. Подожди Аркадьевича, не пожалеешь!
      В палату вбежал хирург из приёмного покоя. От нетерпения он даже подпрыгивал на ходу. За ним медбратья катили носилки.
      — Ну что? Готовы?
      Я попробовала отбиться во второй раз:
      — Может быть, я потерплю до утра?
      Пожилой хирург закричал, как капризный мальчишка:
      — Нет и ещё раз нет! Немедленно! В операционную!!! Или с вещами на выход!!! Выбирайте!!!
      Казалось, от мысли, что операция не состоится, он вот-вот заплачет – у него даже начали кривиться губы…
      Стало ясно, что отказаться мне не удастся, и я доверилась теплым рукам санитаров, заботливо укладывающих меня на каталку…
      В операционной холодная игла вонзилась мне в вену, а дальше я просто провалилась в темноту…
      Очнулась я только утром, перед обходом. И поняла, что температура не спала, я вся горела.
      Весело переговариваясь, в палату зашли два хирурга. Первым шёл заведующий отделением, боготворимый моими соседками по палате, знаменитый Аркадьевич. Будущий профессор был очень красив – с огромными глазами, почти по-женски изящный, очень интеллигентного вида мужчина лет сорока. По палате пронёсся вздох восторга:
      —Доброе утро, Валентин Аркадьевич!!!
      За ним по пятам, нависая, как гора, над своим хрупким начальником, шёл наш лечащий врач Николаич. Громогласный, с  румянцем во всю щеку, с закатанными рукавами халата, какой-то отчаянно-веселый и бесшабашный, он был похож на Ивана-дурачка из детских мультфильмов.
      Врачи на ходу, не переставая, обменивались шутками и подколками. Они сами друг друга называли только по отчествам, подчеркивая, что вот один только "профессор Аркадьевич", а остальные - Николаичи, Кузьмичи и прочие Валеричи. 
      Николаич напрямик направился к моей кровати, а Аркадьевич двинулся по кругу - приветствовать своих поклонниц.
      Большие руки откинули с меня одеяло:
      — Ну, где тут наша новенькая? Посмотрим, посмотрим…
      Николаич был молод и горяч. Поэтому он, как только снял бинты, сразу гаркнул на всю палату:
      —Етить твою через коромысло!!! Аркадьевич, ты глянь только на эти художества!!!
      Более спокойный и интеллигентный Аркадьевич только и спросил:
      — Кто это сделал?
      — Я не знаю. В приёмном покое был такой пожилой, в очках и с красным носом.
      — Я так и знал - Кузьмич! Дорвался-таки, прооперировал!!! Срочно, готовьте третью операционную! Будем делать операцию повторно!
      Они очень спешили. Поэтому анестезиолог не стал меня взвешивать, а посмотрел данные предыдущей операции. А перед первой меня тоже никто не взвешивал…
      В операционной анестезиолог Валерич долго боролся с моими венами:
      — Да что же это такое! Вены прячутся, как живые!
      Наконец, ему удалось-таки попасть в вену. Страшная, жаркая волна начала разливаться по всему моему телу. Меня охватил панический ужас. Почему-то я понимала, что мне никак, никак нельзя терять сознание. Отчаянно борясь с наступающим беспамятством, немеющими губами я закричала:
      — Помогите! Умираю!
      Последнее, что я услышала, был дружный смех всей операционной бригады.
      Я попала в какой-то страшный, непередаваемо жуткий мир. Там было невыносимо жарко. Яркие, странные краски резали глаз. Почему-то цветов было только два: розовый и жёлтый. Они были совершенно не человеческие, не реальные. Я находилась в какой-то длинной комнате, её стены и потолок были этих немыслимых розовых и жёлтых цветов. Вдоль стен стояли огромные странные машины с множеством проводов и трубок. Они были похожи на блоки старинных ЭВМ. Откуда-то падал яркий, слепящий свет и раздавались отрывистые, гулкие звуки. Разобрать, что это за звуки было совершенно невозможно.
      Этот мир был так ужасен и так чужд, что я металась вдоль жёлтых стен с одной мыслью:
      — Только бы отсюда вырваться, только бы вернуться!
      Но выхода не было. Совершенно обессилев, я свернулась в углу клубочком. И вдруг неясные звуки трансформировалась в совершенно понятную речь:
      —Двадцать семь лет, почти двадцать восемь! За такую ошибку диплома лишают! Немедленно перемещай в изначально заданную реальность!!!
      В потолке образовалась огромная воронка. На секунду мне показалось, что в ней мелькнуло что-то, очень похожее на ярко-оранжевый глаз.
      Неведомая сила подняла меня с пола и повлекла куда-то в черную высь. Все мои органы чувств отключились одновременно – это было настолько страшно, что сознание, не в силах бороться с этим ужасом, тоже померкло…
      Медсестра била меня по щекам:
      — Просыпайся! Просыпайся!
      Я всё чувствовала, но не могла пошевелиться. Даже глаза не открывались. Но каким-то странным образом я видела движения и понимала, кто это говорит.
      — Там было написано: вес восемьдесят килограмм. Я и дал наркоз на восемьдесят!
      — Валерич, ты идиот, да? Глаз своих нет? Где, где здесь восемьдесят?
      Аркадьевич тыкал пальцем в мои рёбра.
      — Да сам теперь вижу… Чтоб ему, этому Кузьмичу!!! Ведь не взвешивал, так написал, от балды!
      Медсестра снова начала больно хлестать меня по щекам:
      — Просыпайся! Просыпайся!
      — Хватит… Я не сплю…
      Я медленно открыла глаза. Мир вокруг был совершенно иным – каким-то холодным и колючим, абсолютно чужим. Лампы  резали глаза, каждый вздох отдавался болью во всем теле. Этот новым мир давил на меня - казалось, что в воздухе разлилась какая-то непонятная тяжесть.
      Хотелось кричать от ужаса, но горло пересохло…
      Надо мной склонились почти незнакомые лица хирурга и анестезиолога:
      — С возвращением! Тьфу, напугала-то как!
      Я смотрела на них и не узнавала. Они как будто бы сразу постарели лет на десять: усталые, потухшие глаза, бледные лица, сутулые плечи…
      Вдвоём они сами отвезли меня в палату и перенесли на кровать на руках.
      Соседки поразились:
      — Что это они нежничали так с тобой? Сами на руках понесли на кровать. Невиданное дело! Остальных как привезут из операционной, так сам перелезай с каталки как хочешь…
      Так вот она какая – изначально предназначенная мне реальность! В горле застрял комок, в глазах стояли слёзы, хотелось кричать:
­      — Верните мне мой добрый, уютный мир!!!
      Вместо этого я сказала, как бы оправдываясь:
      — Наркоз передозировали, перепугались. Вот, от радости, что проснулась…
      Я так никогда и не узнаю, в какой реальности я прожила первые двадцать семь лет своей жизни…
      Но я прекрасно его помню - этот добрый и тёплый мир, в котором даже красноносый Кузьмич был похож на подвыпившего Деда Мороза…
      И знаете что? Я давно уже не плачу, вспоминая те места, куда мне больше никогда не вернуться. Просто делаю, что могу, чтобы и этот мир стал добрее…