"Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, БРАТ..."
(новелла)
посвящается мамусику Елене Ковтонюк
Виктор молча смотрел, как его брат-близнец Вадим, подойдя к домашнему мини-бару, открыл дверку, достал бутылку с коньяком, отвинтил крышечку, положил крышечку на полку бара, потом достал широкий стакан, плеснул туда немного коньяка... Они оба почти безучастно и в то же время внимательно наблюдали за коротко зажурчавшей жидкостью цвета колы, затихшей быстро, и разнёсшей в комнате характерный аромат... Вадим давно уже пил коньяк без кусочков льда, как это было раньше. А поначалу он даже бросал туда ещё и свежий листик мяты, если таковой был... Но уже давно стало не до изысков. Тридцатилетний успешный мужчина стал алкоголиком, ещё сохраняя видимость, будто это не так...
Вадим плеснул в стакан жидкость, и тут же залпом вылил её в рот, не выпуская бутылки из второй руки... Потом плеснул ещё, поставил стакан, взял крышечку от бутылки, завинтил, поставил бутылку вовнутрь бара, закрыл дверцу, и со стаканом в руке вернулся к столику, рядом с которым в кресле сидел его брат, - и сел в кресло по другую сторону столика.
- А ты меня строго не суди, - сказал Вадим, не глядя на Виктора, внимательно наблюдавшим за движениями брата, не проявляя при этом никаких эмоций. Виктор меж тем отметил про себя, что начинает ощущать в себе первые признаки алкогольного опьянения своего брата: сначала чувство эмоционального опустошения и нежелание вообще что-либо говорить, думать... И никуда не смотреть, уткнувшись взглядом в точку пространства перед собой... Потом к щекам начал приливать румянец... Вслед за этим почти сразу немножко закружилось в голове, и наступила эмоциональная лёгкость и желание смеяться и говорить весёлые глупости... Он поднял глаза на Вадима и увидел, как тот, развалясь в кресле, с легким прищуром смотрит перед собой и слегка улыбается. Улыбка была неестественно беззаботной, и в ней улавливалась скорее хищная кривинка, чем что-то доброе... Братья молчали. Виктор, сосредоточившись, попытался вытряхнуть из себя алкогольное состояние брата, - и, приложив холодные ладони к лицу, начал тереть щёки, лоб, глаза...
- Давай поговорим... - хотел сказать Виктор, но сил произнести эту фразу вслух у него не хватило.
- О чём ты хочешь поговорить со мной? - вслух спросил Вадим.
- О тебе... - подумал Виктор, но вслух не сказал.
- Ты ведь хочешь знать, почему я пью?... - вслух ответил Вадим, и нервно хохотнул, но тут же с бессильной злобой выкрикнул: - Да потому что меня зае.ало это всё! - и с этими словами он отшвырнул от себя пустой стакан, направив его вглубь комнаты. Стакан ударился о спинку дивана и, глухо звякнув, упал на пол и закатился куда-то, потерявшись из виду. "Интересно, разбился или нет," - невольно подумал Виктор, а вслух спросил:
- Что именно?
- Всё. Я устал от этого всего.
Виктор ждал продолжения исповеди, Вадим пытался собраться с мыслями.
- Я не люблю свою жену. И никогда не любил. Я устал притворяться. Я устал улыбаться своей коронной улыбкой. Хочу быть самим собой.
- Ну, то, что вы собираетесь развестись с Ольгой - давно ни для кого не секрет... - спокойно ответил Виктор.
- Я не могу. Мне нельзя. Я должен держать марку, и делать вид, что у меня всё хорошо.
- Кому должен?
- На меня все смотрят. Я должен показывать пример. И быть образцом для подражания. Я - лицо Компании, икона. На меня смотрят и молятся, как на святого. А я - не святой! Я один знаю, что я - далеко не святой! Я грешный!
Наступило молчание. Виктор продолжал слушать состояние брата, и ощущал своим телом, как того бьёт нервная дрожь. Вадим продолжал искать слова, чтобы высказаться, наконец, обо всём, что накопилось у него внутри. Меж тем Виктор ответил:
- Но ведь все давно видят, что вы оба играете комедию, изображая идеальную семью. Вы плохие актёры, и малая вас обоих выдаёт с головой. Ты это осознаёшь? Все видят это. Не вы первые, кто считает себя хорошими актёрами, надеясь спасти таким образом несуществующий брак. Все ждут, что вам вот-вот надоест ломать эту комедию, - и вы, наконец, разведётесь.
- Я никогда не любил её. Но я не могу. Это шоу - оно необходимо для поддержания марки. На меня все смотрят.
- Ничего страшного. Разведётесь, и будет другое шоу.
- Я не могу причинять Евочке боль. Ей нужны и папа, и мама.
- Ей нужен покой, а не слушать ваши разборки. Ты это понимаешь? Пока вы заняты скандалами друг с другом, у неё нет ни папы, ни мамы. Разведитесь, наконец, и поберегите нервную систему и свою, и её. Смысл мучить друг друга?
- А как я в глаза буду смотреть людям? Ведь... Ты понимаешь? Я не могу! мне нельзя!
- А как ты собираешься в глаза своей дочери смотреть? Она ведь тебе этой фальши никогда не простит. Или тебя больше волнует своя общественная репутация, чем её частное мнение о тебе?... а? - с ухмылкой прищурился Виктор, и с лёгким презрением взглянув на брата.
- Я люблю её. Она - моя кровиночка, смысл моей жизни. Когда я возвращаюсь домой, то единственное, что меня греет - это её объятия. Если бы не она, я бы и вовсе не возвращался домой.
- А по-моему, ты коньяк любишь больше, чем свою драгоценную кровиночку... - заметил Виктор с нескрываемой иронией в голосе. Слова брата ударили Вадима как пощёчина. Сжав губы, он сглотнул слюну и слегка опустил голову.
- А что мне ещё делать? У меня нет отдушины. Ты далеко. Поговорить не с кем, довериться некому. Все только и смотрят, когда я споткнусь, чтобы сожрать меня с потрохами. Нервы на пределе. А когда выпью - становится легче.
- Ну и как? нравишься себе пьяным? Небось, чувствуешь себя героем, готовым сразиться со всеми акулами в мире, да?
- Я нравлюсь себе, когда я трезвый. А когда нет - нет.
- Когда ты пьяный, я тебя ненавижу и презираю, - стальным взглядом вонзился Виктор в своего брата. - И знаешь, что хочу сказать.. Далеко-то я далеко, но только меня, знаешь, тоже уже зае.ало последние полтора года ни с того ни с сего заходиться кашлем и блевать от твоих интоксикаций. У меня вся работа из-за тебя валится, и весь бизнес летит наху внасмарку. Из-за тебя! ты это понимаешь? Ты тут хлещешь за воротник, а я там - блюю, и валяюсь никакой, без сил! У тебя, сука, похмелье, - а голова болит у меня! Ты это понимаешь?...
Виктор кипел, с гневом и ненавистью глядя на Вадима, и чуть наклонившись вперёд. Крепко сжатый кулак лежал на столике между ними, и казалось, вот-вот этот кулак будет готов ударить.
Вадим, опустив глаза, подавленно дрожал, продолжая слушать. Понизив громкость голоса, Виктор, дыша гневом, продолжил:
- И что мне прикажешь с тобой делать?
Вжавшись в кресло, Вадим пробормотал устало:
- Я устал. Хочу спрятаться от всех и никого не видеть. Хочу уснуть и спать вечно. Я устал. От всех и от всего. Устал.
- Хочешь, я убью тебя?
- Я хочу спать вечно, как в мавзолее. Где тихо и никого нет.
- Ладно. Тогда я тебя убью и забальзамирую. Хочешь?
- Нет.
- Ну тогда не лги, сука, будто хочешь спать вечно. И кончай хлестать вот эту дрянь, а то меня это тоже уже достало, что из-за тебя у меня летит всё внасмарку. Я хочу работать, а ты мне не даёшь! У меня вся работа из-за тебя срывается! В такие минуты у меня возникает желание тебя убить. Очень сильное желание.
Наступило напряжённое молчание. Виски Вадима напряглись. Оба дышали учащённо, не замечая синхронности. Их суженные колючие глаза скрестились гневными искрами, как шпагами. Брат против брата. И наэлектризованное молчание обоих, под шум обоюдного дрожащего дыхания.
- Мне надоело это всё, - продолжал Виктор. - Я хочу работать, а ты мне не даёшь, постоянно срывая мне всю работу. Ты хернёй маешься, убиваешь себя потихоньку, - а почему страдать должен я? А?... У тебя пьянки, а у меня работа срывается, и мне только и остаётся, что всякий раз бросать всю работу и ждать, когда это всё закончится. Сидеть и ждать, тихо проклиная тебя. Я уже ненавижу тебя лютой ненавистью. Ты мешаешь мне. И я не знаю, что мне делать. Справиться с тобой я не могу. Значит, мне остаётся тебя только убить. То-то мне хорошо будет, когда, наконец, ты подохнешь, а я, наконец, смогу свободно вздохнуть от тебя, и заниматься своей работой! - Виктор уже смеялся дьявольским смехом, с холодной ненавистью глядя на брата.
Вадим, дрожа, с беспокойством вглядывался в лицо брата. Нервная дрожь била его, а по спине медленно полз липкий холодок. Наконец, он выдавил из себя с приглушённым гневом и лёгкой обидой в голосе:
- Ты думаешь только о своей работе, но не думаешь о том, что Евочка останется сиротой...
- А о ком думаешь ты сам, когда хлещешь эту дрянь? а? - взорвался криком Виктор. - О Евочке? или, может, обо мне? А? чего молчишь, сука?...
Снова повисло молчание. Оба дрожали.
Наконец, нервы Вадима не выдержали, и он, опершись локтями на колени, упал в ладони лицом, и начал захлёбываться от рыданий. Виктор, замолчав на минуту, вслушивался в состояние брата.
Помолчав, тихо спросил:
- Хочешь, обниму тебя? - его голос был спокоен, словно и не было гнева минуту назад.
- Хочу, - кивнул головой Вадим, и Виктор, тотчас пересев на подлокотник кресла, в котором сидел брат, обнял Вадима за плечи.
- Я люблю тебя, - тихо сказал Виктор, одной рукой обнимая согнувшегося брата, а другой медленно ероша ему волосы. Вадим вскоре начал приходить в себя от всхлипов и успокаиваться.
- Я тебя тоже люблю, - ответил он.
- Всё образуется, - пообещал Виктор, и Вадим поверил....
15.12.2013
Братислав Либертус
