Кнехт

      В советское время командир балтийского эсминца за образцовое выполнение призовых артиллерийских стрельб объявил комендору старшине 2 статьи по имени Паша отпуск с выездом домой!
     Начинаются сборы в дорогу. Быстро гладится фланка и брюки первого срока. Собирается отпускной чемоданчик с загодя припасенными гостинцами домашним и друзьям. Через два часа в подбитом рыбьем пухом флотском бушлате, сияющий от счастья Паша мчится по старинной кенигсбергской брусчатке на калининградский железнодорожный вокзал.
      Опрокидывая трамваи по пути, с копченым угрем под мышкой, он напевает привязавшийся где-то припев флотской песни - «На побывку едет молодой моряк, грудь его в медалях, оппа - в якорях!» 
     Паша, в возрасте, когда касание девичьей груди приводило к беременности, четко знает: хочешь добраться быстро - лети самолетом, а если вовремя - поездом. В кассе вокзала, как всегда билетов нет. Начинается суета, когда билетов нет, а все едут. Несмотря на то, что перрон цепляется парню за карманы бушлата, старшина просачивается в вагон без билета словно плесень, на одном флотском обаянии.
     Парень  в стремительной плацкарте поезда «Янтарь» едет с берегов седой холодной Балтики в родной волжский городок, затерявшийся на бескрайних просторах России. В дороге аккуратно и опрятно одет, по-военному заправлен и подтянут. Ярко-желтые лычки на черных погонах моряка кажутся золотыми. Водку в дороге с кем и где попало, не пьет. С отпуском в кармане флотского бушлата, обласканный службой моряк скромно сидит у прохода на боковой сидушке около черного вагонного титана. Прикинувшись стоп-краном, с любопытством любуется бескрайними просторами Великой невезучей Страны. Между делом попивает из граненого стакана с мельхиоровым подстаканником балованный кирпичный чаек, терпко воняющий содой и поездной шваброй.
    Дома парень «расслабляется». После радостной и хлебосольной встречи с родными идет к друзьям. С ними на скамейке в городском Парке Культуры и Отдыха немножко кушает плодово-выгодного винца местного разлива, отдающего керосином и полирует мутным пивком с бутербродами из дохлой кильки. Верхние пуговицы флотского бушлата, перешитого «в талию» расстегивает. Выворачивает на всю толщину белый кант на черной бескозырке. Снимает с шеи и прячет в карман темный треугольник с белым подворотничком в виде детского нагрудника, называемого галстуком, а среди флотских оболтусов просто «сопливчиком». Заменяет его снежно белым шелковым офицерским кашне. Все делает так, чтобы была видна на безволосой молодецкой груди гордость любого моряка - флотская сине-белая тельняшка.
     С видом опытного «морского волка», Паша-мореман, пахнущий морем в компании бывших одноклассников «рулит» вразвалочку раскачивающейся походкой по улочкам родного городка. Вид у него что надо! Молодая морда лица выбрита до синего блеска, словно у покойника. Природа радуется молодежи, их хорошему настроению и счастливому виду. За группой молодежи бежит стайка пацанов, пытаясь присобачиться к четкому шагу флотского парня. Прохожие завистливо оборачиваются в след молодежной компании, которая гордо несет восхищенные взгляды окружающих как жених невесту. «Все хорошо прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо…», как поется в известной песенке, если бы не одно «Но»! Плохому танцору всегда мешает что? Знаем! Хотя хорошего танцора всегда видно из-за яиц.
    Город еще радовался молодежи, когда навстречу моряку по закону подлости, появился военный патруль во главе с сухопутным капитаном в серой шинели. Угреватый как весенний огурец из теплицы начальник патруля командирским голосом останавливает старшину:
    - Эй, сержант! Оба ко мне!
    Сильный удар по голове не так бы оглушил Пашу, как эта команда. «Сержант!» со смеху можно описаться, - думает отпускник. - За плечами два года морской службы. Изучение комендорского дела, бессонные ходовые вахты под звездным куполом Млечного пути. А тут на тебе - пехотное обращение! Воистину капитан - серый как штаны пожарного». Балтиец, вспыхнув от негодования, но, сдерживая себя суровой школой флотской дисциплины, четко подходит уверенным шагом «по дуге большого круга» к военному начальнику. Впечатление, что подплывает к пивному ларьку.
     - Прошу прощения товарищ капитан, я не сержант, а старшина, - Пашу забавляет бестолковость «пехоты», и он хочет подчеркнуть, что капитан никогда не поймет шика флотских названий.
«А не один ли черт? Что в лоб, что по лбу, все равно - младший командир», - думает «шинель», явно не понимая, что к чему и продолжает:
     - Что вы передо мной стоите как толпа людей? Докладывать начальнику не научились? Или где? - начинается классическое солдафонство. - Я что, собака, тут на вас бегать? Равняйсь! Отставить! Смирно, и никаких! Надо смотреть не глазами, а громче голову поворачивать!
    Паша становится по стойке «Смирно». Не обращая внимания на слово «сержант», четко докладывает:
    - Товарищ капитан! Старшина 2 статьи такой-то по вашему приказанию прибыл!
    - Стой там, слушай сюда! Здесь тебе не там. Молчать, я тебя спрашиваю. Моряк пошел, какой-то непуганый! Почему нарушаешь форму одежды, сапоги всмятку? - начальник патруля с упертостью кувалды задает очередной вопрос, не обращая внимания на морское словечко «старшина». - Тоже мне – защитник Родины! В окопах не сидел, под танк не ложился, а разглагольствует - мол, я все знаю, говно ложками ел! А сам кроме женилки пока еще ничего стоящего в руках не держал!
    - А что именно я нарушил? - не обращая внимания на придирки офицера, с тихим выражением невозмутимой швабры, спрашивает Паша.
    Парень убежден, что моряк должен быть всегда вежлив, но холоден как крейсерская палуба. Старшина дает понять своим видом неизмеримую пропасть между захудалым армейским служакой и настоящим флотским человеком, увидевшим весь мир.
    - К-как что? Не умничать! Смотри, это тебе выйдет боком! - офицер начинает «заводиться» от непонимающего моряка. - Что за ломы у тебя на рукаве нарисованы? - это он о черно-красном шевроне на левом рукаве бушлата с перекрещенными пушками петровских времен.
    - Это не ломы, товарищ капитан, а знак принадлежности к ракетно-артиллерийской боевой части корабля! Комендор я!
     - Не делай умное лицо! - не обращая внимания на разъяснение, продолжает шинель. - Весь расхлестан, не стрижен. Мол, я комендор, а оброс тут как Орфей и Эвридика.
     В начальнике патруля закипают обида и бессильная злость на флотского мальчишку. «Флот! Блестящий и начищенный Флот! - думает он, – А Армия? Её провинциальные полки, Вани-взводные, которые едят парашу саперными лопатами по колено в грязи в полях и лесах, на сборах и учениях. Гниют в захудалых гарнизонах у черта на куличках и на коих зиждется простая военная служба. Почему они всегда в тени?» Его раздражает волнующий запах моря, исходящий от моряка, развалистая походка, брюки клеш. Бесит непонятные для него морская форма и специфические словечки - комендор, старшина. Возмущает «аристократическая» вежливость и независимый вид старшины. Капитан хорошо понимает, что чтобы он не сказал, моряк со спокойствием выслушает его. Плюнет в душе и уйдет, провожаемый восхищенными взглядами друзей.
     - Фуфайка у вас сержант расстегнута на распашку. Фуражка сидит на голове, словно седло на корове, - начальник патруля начинает перечислять нарушения.
    - Это у вас в пехоте - фуфайка, а у нас «это» называется бушлатом! А на голове у меня не фуражка, товарищ капитан, – с аристократической вежливостью поправляет армейца азбучными истинами старшина, вновь не обращая на слово «седло», – а флотская бескозырка!
     Начальник патруля набычивается, втуне размышляя - «Странно в жизни получается. Будучи курсантом, сам насмехался над такими «деревянными по пояс». Прошло время, и сам стал таким. Почему?»
     - Недоперепонял! - очнувшись от философии, возмущенно восклицает комендатура. - Молчать! Я отучу тебя безобразия нарушать! – офицер достает из-под обшлага шинели палец, тычет им на кашне флотолюбца и спрашивает. - Сержант, я не спрашиваю, а говорю - что это такое? П-почему на шее постельное белье торчит? У вас нет, - тут наступает неловкое замешательство «сапога», который не знает морских терминов. - Ну, это… эта… Что вы там, моряки носите на шее!
     Напрасно Паша старается принять озабоченный вид. Его харизма начинает гореть смехом, и он на виду всех решает разыграть «пехоту».
     - На шее? - с невинными глазами девушки-институтки переспрашивает старшина, ослепительно сияя уголками снежно белого шарфика.
     - Да, сержант, сапог тебе в миску, - капитан начинает нервно качаться с носка на пятку.
     Паша с легкостью, приводящей к изумлению, невинно ляпает:
     - Кнехт, что ли? - честность в глазах моряка начинает светиться непорочностью девы Марии.
    Для убедительности слов, старшина достает из кармана бушлата «сопливчик» с белым подворотничком и разворачивает перед носом начальника патруля. На лице капитана можно прочитать одну простую мысль - «Черт знает этих флотских! У них все пинком наизнанку. Переспрошу, так опять нарвусь на очередную какую-нибудь астролябию. Вот конфуз то будет перед солдатами», поэтому уверенно говорит:
     - Я сам знаю, что кнехт, а не лопата! - с апломбом граблей восклицает начальник, ободренный подсказкой флотского шалопая. - Молчать, или я сейчас буду зверствовать! Я вас не спрашиваю, а говорю - почему вы его не носите? Я здесь вам что?
   Увы, капитан не знал, что на морском языке кнехтом называется массивная чугунная тумба, которая устанавливается на причалах морских портов для крепления за них швартовых тросов кораблей.
    - Извините, товарищ капитан, - Паша с веселыми бесенятами в глазах начинает на глазах прохожих как бы оправдываться, - больше не повториться!
    - Товарищ сержант! Прекратите мне здесь концерт с закатыванием, вы же не чучело. Это прямо-таки верх низости! Давай отпускной билет! – требует начальник патруля уже жестким голосом, не терпящим никаких пререканий.
     До Павла доходит трагизм положения, и он начинает понимать - «Сейчас накатает «телегу» в отпускной билет, потом на корабле не оправдаешься до дембеля».
     - А может не надо? - моряк, с ощущением зубной боли переступает флотский «снобизм» и начинает пытаться все-таки как-то «уйти» от письменного замечания в отпускной билет. - Мне командир по прибытии на корабль, за это такой «пистон», что потом голова долго качаться не будет!
     - Надо сержант! Надо! - вспоминая крылатую фразу, злорадно говорит капитан, вкладывая в слова весь накопившийся сарказм и зависть к флотским людям.
     - Товарищ капитан! Ну, будьте человеком!
     Для патрульного офицера Устав превыше всего. Уверенной рукой «комендатура» записывает в отпускной билет старшины 2 статьи лаконичное «сухопутное» замечание, близкое к эпикризу из сумасшедшего дома:  «Сержант такой-то ходил по городу без кнехта на шее. Начальник патруля, такой-то».
      Фраза, по возвращению моряка на корабль, стала сразу жемчужиной «военной» мысли! Находчивый Паша за замечание так и не был наказан, зато получил на корабле флотское прозвище - "Кнехт".