Боже! За что ему все это?! Пламя напалма медленно сжигало внутренности, продвигаясь все выше и выше, к горлу, желудок свернулся в болезненный узел и пульсировал, заглушая сердце, словно они соревновались между собой, кто сократится сильнее. От этого все тело сотрясала крупная дрожь, стучали зубы, полушария сместились под черепной коробкой и перемешались в одну общую массу, без единой извилины. Какие могут быть извилины в месиве? Во рту стояла хинная горечь, словно вся желчь выплеснулась туда, минуя протоки, кожа становилась болезненной на ощупь, тошнота стояла в каждой клетке организма, а проходящим в них метаболических процессах требовался алкоголь. Жизненно необходимо было выпить хоть чего-нибудь!
Дин со стоном разлепил воспаленные веки и заставил себя повернуть голову в поисках какой-нибудь завалявшейся бутылки с остатками выпивки. Ах да! Он же в доме у Сэма. Сука Сэм! С трудом поднявшись на ноги, охотник обнаружил в углу комнаты самого настоящего оборотня! Тот сидел, нагло развалившись на стуле, и наблюдал за ним, нападать он будто и не собирался, а вовсе наоборот, достал откуда-то из-за спины бутылку (этикетку Дин не разглядел) и булькнул прямо из горлышка. Насмешливо отсалютовал Дину вспотевшим пузырем с восхитительными капельками влаги на стекле и снова присосался, сделав затяжной глоток.
Да ты, сука, насмехаешься, что ли?! Охотник попытался встать, но высохший организм был совершенно недееспособен, вставать на ноги он решительно отказался и охотнику пришлось ограничиться угрожающими взглядами, которые он, громко сопя, принялся посылать оборзевшей нечисти.
«Ты заплатишь за это Сэмми! Клянусь Богом!» — дал себе слово Дин.
Оборотень внезапно громко рыгнул и запел «Дым над водой», размахивая бутылкой. Еще издевается!
— Заткнись! — заорал охотник.
Пусть не думает тварь, что он испугался, но мохнатый мужик и не думал нападать, он поглощал драгоценную жидкость под носом у обездвиженного охотника и продолжал петь. Как он это делает?! Дин пошарил вокруг себя в поисках чего-нибудь тяжелого, и тварь быстренько испарилась, растворилась прямо в воздухе (ну то-то же!), но петь продолжала.
— Сука! Ты захлопнешь хлебало, мать твою, гребанный урод?! — подобрав с пола какой-то предмет, Дин запустил им в темное пятно у двери, именно туда спрятался оборотень. Попал! Тварь заткнулась. Наконец-то! Шастают по дому, как по своему логову!
Дин предпринял еще одну попытку встать, голова тут же раскололась на тысячи мелких осколков и усеяла ими ковер. Проклятье! Он стиснул зубы, поднимая себя на четвереньки, но чугунная черепная коробка не отрывалась от пола. Сколько же в ней чугуна? Зачем делают такие кости, дураки что ли совсем? Дин удивился и задумался: ведь раньше он как-то ходил, не замечая этого, почему же сейчас не может? Сука Сэм — это все ты!
— Убью! — пригрозил охотник тому, кто сотворил с ним такое.
Сфокусировав глаза на появившемся ярком пятне он с изумлением увидел симпатичнейшую зеленую девушку с длинными волосами. Вместо аккуратно вздернутого носика, какие обычно бывают у таких девчонок, на светло-зеленом лице шевелился очаровательный изумрудный свиной пятачок, в волосах игриво пробивались маленькие рожки, рукой она кокетливо крутила длинным хвостом с желтой кисточкой на конце. Девчонка была голая, но, как Дин не старался, ему никак не удавалось разглядеть во всех интересных подробностях ее прелести и круглую попку. Он подполз ближе, не забыв оторвать от ковра свою неподъемную голову, но проказница резво отскочила, томно повела манящим взглядом и показала язык: зеленый и раздвоенный. Это возбудило! Дин заулыбался и напустил в глаза призывного озорства, чтобы девчонка тоже повелась и это сработало, черт побери! Обаяние — его никуда не денешь! Красотка повернулась к нему задом и покрутила зелеными пухленькими бедрами. Что это означало объяснять Дину было не надо, этот занимательный язык он освоил в совершенстве давно, с пятнадцати лет.
— О, детка! — оценил он заигрывания зеленой кокетки и решил, что пришла пора собрать себя в кулак, но стоило ему, с невероятными усилиями, поднять себя на нижние конечности, как зеленая красотка пропала.
— Эй, ты куда?! — возмутился он и покрутил головой в недоумении. Как она успела спрятаться, только же здесь была?!
— Чертова проститутка! — крикнул ей Дин и грохнул кулаком по чему-то. Вероломность этой зеленой стервы особенно разозлила его. — Все вы чертовы проститутки! — добавил он в пространство.
Полушария мозга постепенно занимали свои места под сводами черепной коробки и, благодаря вертикальному положению тела, принимались работать в штатном режиме. Лучше бы они этого не делали. Дин вспомнил, как он вчера обидел Лизу.
— Где ты нашел бутылку?! — кричала жена. — Когда все это закончится?!
— Отойди, — он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.
Если бабы стали тебе указывать, что делать — считай, ты не мужик! Отмахиваясь от Лизы, он нечаянно попал по ней. Нечаянно, мать вашу! Жена, словно тряпичная кукла отлетела от него и врезалась спиной в шкаф с посудой. Сверху на нее грохнулись тарелки. Дин бросился спасать ее от сбрендившей посуды, но зацепился ногой за дурацкий коврик и рухнул прямо в самом начале полета, а заснул, кажется, еще раньше. Кажется, из-за того, что он заснул, он и споткнулся о проклятый коврик, но растерянные глаза старшего сына успели промелькнуть перед ним.
Дин вошел в комнату к жене, где она обосновалась с мальчишками и вздохнул, не зная, как приступить к очередному выяснению отношений, когда знаешь сам, что виноват по самые помидоры, как снова, в который раз просить прощенья у нее, но Лиза, увидев натянутое лицо мужа, как всегда выручила его:
— Дин, так больше не может продолжаться, — приступила она сама к тяжелому разговору.
— Лиз, я обещаю тебе!.. — с готовностью закивал он. — Ты только поверь! Прости, я виноват, кругом виноват! Но это в последний раз, я тебе клянусь! Я починю все шкафы, а посуда… да и черт с ней! Все! Считай я бросил пить! Больше ты такого не увидишь!
Дин обнимал ее за плечи, Лиза морщилась от боли в спине и от тошнотворного запаха недельного перегара. Бен, тринадцатилетний высокий пацан, удерживал за руку маленького четырехлетнего братишку, который рвался к папе. Их папа опустился на колени и прижался лбом к маминому животу, бормоча извинения. Джонни тоже хотел так прижаться к маме, но старший брат его удерживал возле себя. Сам он не горел желанием приближаться к опухшему папеньке.
Лиза помолчала, выслушав горячие речи проспавшегося мужа, посмотрела на его темно-русую макушку и, не удержавшись, запустила в жесткий короткий ежик пальцы, взъерошивая его.
— Дин, послушай, обещай мне, что выслушаешь и не будешь кричать, обещай, что согласишься, — жена уговаривала его и гладила по макушке.
— Все, что захочешь! — щедро обещал Дин, заранее согласный на все, он кивал и тыкался носом в мягкий животик. — Только ты прости меня в самый последний раз!
И Лиза начала:
— Частная клиника за городом, шестиразовое питание, одноместные палаты с телевизором, душевой кабиной, Wi-Fi, там есть сауна, тренажерный зал и очень хорошие наркологи, — старалась он быстрее донести до своенравного сознания мужа преимущества клиники. — Практически, санаторий, Дин! Твой брат договорился обо всем, и ты сможешь начать лечение прямо сегодня… или завтра, — неуверенно добавила она.
Дин подставлял голову под теплые пальцы и слушал чириканье жены. Смысл самих слов как-то ускользал от него, он витал где-то совсем рядом, но окончательно улегся в полушариях мозга, только когда Лиза замолчала и воцарилась тишина. Ласковые пальцы все еще проделывали дорожки в его волосах, дети все еще напряженно стояли у дверей, когда смысл чириканья впитался в сознание.
— Не понял: ты в психушку меня, что ли хочешь упечь? — все больше проникаясь словами Лизы он поднялся на ноги и смотрел на жену сверху вниз, а она на него — снизу-вверх.
— Это не психушка, Дин! — торопливо оправдывалась Лиза. — Частная наркологическая клиника, почти санаторий! Я смогу приходить к тебе, когда угодно, когда захочу. Тебе нужна помощь! Ты становишься просто неуправляемым!..
— Психом, ты хотела сказать? — уточняя перебил муж, уязвленный в самое сердце.
— Нет, нет! — заволновалась Лиза, отмечая потемневшие глаза и сжавшиеся кулаки. — Но нам уже страшно с тобой! Ты рвешься на какую-то охоту и у тебя есть оружие! Я же не говорю, что ты нас не любишь, но ты расстрелял в нашем доме всю мебель и все стены, на кухне ничего целого не осталось!.. Нам жить негде!
Дин вспомнил огромных крыс, которые вдруг полезли из мусорного ведра, а малыш Джонни играл совсем рядом. Крысы разевали свои зубастые пасти, достойные крокодила, и презрительно пищали, глядя на хозяина дома, он чудом тогда успел вытащить карабин, запертый в металлическом оружейном шкафу, и перестрелял этих тварей, пока они не добрались до его детей.
— Ты что, Лиз, хочешь сказать?.. — он вдруг испугался произнести страшные слова. Выходит, эти твари, размером с хорошую кошку и клыками саблезубого тигра, были всего лишь плодом его воображения, возникли в мозгу, затуманенном парами алкоголя?! Об этом не хотелось думать даже в шутку.
— Я прошу тебя, Дин! — заплакала Лиза. — Я тебя боюсь, дети боятся!
Мужчина метнул взгляд на сыновей, которые по-прежнему жались у порога и смотрели с опаской, вернее, Бен так смотрел, а Джонни просто ждал, когда его выпустят. Ни слова больше не говоря, Дин нашел свою сумку и принялся кидать в нее немногочисленные вещи.
— Так ты согласен? — жена осеклась под его мрачным взглядом и прикусила губу. — Дин, что ты делаешь?
Она хватала его за руки, но муж продолжал складывать самое необходимое. Лиза выскочила в коридор.
— Сэм! Он уходит! — в отчаянии закричала она брату своего упрямого мужа.
— Решил упрятать меня к психам, Сэмми? — со злостью шипел Дин. — Я тебе не Мартин!
Недавно купленный айфон грохнулся о стену в приступе ярости.
— Боже мой! — Лиза закрыла лицо руками.
— Папа! — разревелся Джонни, внезапно осознав своим чутким детским умом, что отец уходит куда-то, может, даже насовсем.
Подхватив младшего сына на руки, Дин прижался к мягким льняным волосам.
— Прости, сынок, — бормотал отец, вдыхая запах своего ребенка. — Мне нужно уехать, а ты береги маму, ладно?
Джонни был категорически против. Беречь маму? От кого? Мама всегда рядом и никуда не уходит. Насчет мамы он, как раз, не беспокоился, а вот папа его волновал. Ему было его бесконечно жалко, потому что на папу все ругались, а он только покаянно просил прощения. К тому же, с папой было весело играть, правда, Бен говорил, что он пьяный, ну и что? Зато смешной и
| Помогли сайту Реклама Праздники |