Минька уже восьмой час стоял на узенькой скамеечке, ноги подрагивали, постоянно вытянутые и поднятые руки чуток ломило, перед глазами, то и дело, промелькивали разноцветные сполохи. Мальчик тряхнул головой. Только не останавливаться, не отдыхать, а иначе усталость волной накатит, и проспишь до вечера. А кто тогда детали для танков делать будет?
Станок методично вытачивал одну заготовку за другой. Взять, вставить в станок, прокатиться резцом, вынуть, аккуратно сложить в ящик. Монотонно и однообразно. Минька даже не знал, куда эти детальки потом поставят, знал только, что в танк. И гордился своей работой, своей общей со всей страной целью: «Всё для победы!»
А Миньке было-то всего тринадцать, погулять бы, побегать на улице, а он на заводе на победу трудится. Мальчик гордился своей работой, жалел только, что росточком не вышел. «Как какой-то десятилетка!» – зло говорил он про себя. Поэтому и на скамеечке-подставочке работал за станком, не доставал с пола.
В глазах рябило от блестящей, монотонно снимаемой резцом, стружки. Она яркими, переливающимися кольцами валилась вниз. У Миньки последнее время часто кружилась голова, и подташнивало от голода. Минька не ел обеденную пайку, которую давали рабочим каждый день, и мама Миньки не ела. Они домой пайки по вечерам приносили и делили на троих. Дома ещё сестра Лёлька была, старшая. Она перед самой войной под машину попала и ходить не могла, и работать тоже не могла.
Когда Миньке становилось совсем невмоготу, он начинал представлять, что заготовки – это наши самолёты, они летят и сбрасывают на фрицев бомбы – стружку. А значит надо больше самолётов, больше стружки, и Минька работал, работал, работал.
Вдруг сквозь стружку Минька увидел отца. Батя бежал с другими солдатами в рукопашную на немцев. Минька закричал ему: «Тятя!» Отец повернулся и призывно махнул сыну. Мальчик потянулся к нему. Он даже не успел почуствовать, как тяжёлый резец станка зацепил его сначала в плечо, а потом по голове, и даже не почуял он, как пошатнулась подставочка под ногами…
Минька лежал, широко открыв глаза, пристально смотревшие в полутёмный высокий потолок цеха, и улыбался. Он шёл вместе с отцом, погибшим ещё в прошлом году, в свою первую рукопашную.
В свою вечную рукопашную.
