И под начинающимся дождём...

Наверное, кому-то запомнился тот день потому, что тогда, рано утром, в город пришла осень. Запахло влажной землёй и тополиными листьями. В квартиры влился холодный воздух; просыпаясь, люди прикрывали окна и смотрели на календарь. От пола и стёкол повеяло прохладой. Туман ватой забился в улицы и переулки.
Но Липе этот день запомнился потому, что она впервые встретила человека на крыше.
Тем утром она быстро вымыла окна башни. Хотя казалось, что туман уже сделал эту работу за неё: мягко обволок стёкла водой и насухо вытер холодным дыханием ветра. Но она всё равно окунала тряпку в ведро, упиралась подошвой ботинка о косяк – как странно выглядел этот побитый ботинок рядом со своим сияющим отражением – и быстрыми круговыми движениями мыла своё лицо, иногда рассеянно себе улыбаясь или сосредоточенно оттирая пятна; проводила тряпкой по облакам за своей спиной. Рука, сжимавшая державший её в воздухе канат, начинала болеть; тогда она опускала тряпку в ведро с ледянистой водой, дула на мокрые пальцы и ухватывалась ими за канат. Спускалась на этаж ниже, хватала тёплой ладонью верёвку и продолжала отмывать своё отражение от городской пыли.
Потом, когда коснулась ногой асфальта, потянулась и смахнула с головы сбившийся капюшон, поднялась обратно на крышу. Легко перемахнула через перила, сделала несколько быстрых, почти танцующих шагов и, наклонившись к рюкзаку, замерла.
Кто-то высокий и тёмный стоял за туманом. Опираясь о парапет, он склонился над улицей. Рукава чёрного пальто раскинулись безвольно, почти как пустые. Он не услышал её – по крайней мере, не подал вида.
Он просто не мог заметить несколько неловких шагов, шагов в ритме быстрого вальса, потому что они шли вразрез со всем, что было у него на уме.
Он стоял так неподвижно и наклонялся так низко…
Через несколько секунд болезненной тишины Липа решилась неслышно вдохнуть холодный воздух, распрямилась и вдруг подумала: «Если он сейчас спрыгнет, я больше никогда не смогу спать спокойно».
Вот так, неожиданно чётко, словами, почти как вслух. Просто не встал вопрос, зачем он здесь. Не встал и даже не решился. Возник сразу в виде ответа, вплетаясь в какую-то случайную и, по сути, бесполезную мысль. Мысль страха перед тем, что может быть; укора на случай того, что может случиться. Это было просто невозможно, недопустимо. Не из страха потерять сон; её сон здесь был ни при чём. Видимо, он возник в мысли просто для того, чтобы заглушить крик чистого ужаса.
Медленно и бесшумно, почти проталкиваясь сквозь туман, Липа пошла вперёд. Шаг, шаг, шаг. Даже не через запятую – через точку, через молчаливое туманное многоточие, через сдерживаемое дыхание, которое белыми завитками крутится перед лицом и мешает видеть. Шаги, в которых Липе вдруг послышался вальс; хотя в них могло послышаться что угодно. Где-то справа проплыла антенна; вдали было ещё несколько, как футуристический лес на выставке со странным названием. Вся крыша вдруг показалась Липе выставкой чего-то странного, полуоформившегося, вдали от всего мира. Выставкой со странным названием.
Она испугалась так глубоко, так быстро, что не задрожала, не растерялась, не закричала – сразу застыла, колеблясь между заточенным, настороженным сознанием и обмороком. Только что она была одна, у отвесной зеркальной стены; туман скрывал подножие башни и далёкую крышу, и казалось, что этот кусок стены и есть Земля – так он был бесконечен. Липа была одна, как всегда; она беспокоилась, думала, вспоминала музыку – вальс, в тот день это был вальс, - цитировала что-то и вновь думала, как в заколдованном кругу. Она была одна. Только что. А теперь она балансировала на лезвии бритвы, не зная, что делать. Почему-то тогда не было важным, не ощущалось, что это лезвие грозит не ей. На выставке со странным названием даже жизнь внезапно показалась неразделимой.
Липа споткнулась о кабель, взмахнув рукой в сторону антенны справа, будто желая ухватиться. Человек резко обернулся одновременно с её вскриком и удивлённо замер. Липа никогда не видела такого выражения – как будто он уже был в воздухе, отрешённого, неописуемого. Даже сквозь туман казалось, что его уже здесь нет. Липа склонила голову набок и открыла рот, чтобы что-то сказать – но ветер, которого она до того не замечала, бросил на лицо пряди. Она подняла руки, чтобы откинуть их, и отпустила рюкзак. Заметила это, только когда он глухо упал на пол. Разозлилась на свою испуганную неловкость и, не осознавая слов, обратила своё раздражение на человека у края крыши.
- Ты что тут делаешь? Разве это подходящая погода для того, чтобы любоваться видами? В такой туман хорошо смотреть на башню снизу, тогда вершины не видно. У реки, наверное, тоже неплохо. – Липа перешагнула через рюкзак и огляделась, стараясь не смотреть на него всё время, хотя взгляд тянулся к пустоте. – Ты кто?
Казалось, он на минуту забыл о холодных перилах совсем рядом. Он был удивлён.
- Ты кто? Как ты сюда попала?
И голос тоже далёкий. Приглушённый туманом. Липа пожала плечами.
- Как все. Через дверь.
Он отступил от перил, видимо, не осознавая, где он: просто фокус внимания переметнулся на Липу. Она вздохнула чуть свободнее и чуть не отвлеклась на белоснежные узоры своего дыхания.
- Я взял единственный ключ у консьержа.
Липа быстро оглянулась на дверь в невысокой будке. Она была заставлена коробками из чулана – даже не заставлена, а завалена, явно в спешке. Из замка торчал ключ, отсвечивая серебром в рассеянном свете.
- Но я тут уже давно, - сказала Липа спокойно, как человек, уверенный в своей правоте. Но ей почему-то казалось, что её загоняют в угол.
- Я обошёл всю крышу. Две минуты назад здесь никого не было.
Он всё продумал. Он не мог думать, но как-то он всё продумал.
- Тебе не угодишь, - засмеялась Липа, почти истерически. – Думай, как хочешь. Или… а может, ты… - Она взмахнула рукой у виска, как будто забыв подходящий сумасшествию жест. – Видишь, у тебя уже галлюцинации.
Он провёл ладонью по глазам. Его мысли с невероятной очевидностью читались теперь на лице: ты настоящая.
- Я настоящая? А как я попала на крышу?
С соседнего здания?
Конечно, он так подумал. А что же ещё можно было подумать.
- С соседнего здания? Сразу видно, что ты не местный. Показать тебе самое близкое здание? Показать?
Она была неестественно, нервно подвижна; сама осознавала это, но была не в силах что-либо поделать. Подбежала к перилам, оттолкнув его от края крыши, вгляделась в туман внизу и через несколько секунд уверенно протянула руку:
- Вон там. Видишь такую неуклюжую коробку, торчащую из тумана? Это ближайшее здание.
Оглянулась – он стоял там, куда она его отпихнула, отрешённо глядя на дверь. Ему было всё равно, где соседнее здание.
- Сегодня дождь обещали, - сказала Липа вдруг, замерев у перил. Опасная рокировка прошла – они поменялись местами. – Хотя не знаю: говорили, что вчера должна была быть гроза, а было ясно.
- Вчера была гроза, - сказал человек тихо, почти автоматически, не отрывая рыскающего взгляда от коробок перед дверью.
- Да?
Воцарилось молчание. Оба были неподвижны, как шахматисты, склонившиеся над шахматной доской, пытаясь разрешить патовую ситуацию.
Плечи как будто налились свинцом от прерывистого дыхания. Липа провела ладонью по лбу и вдруг сорвалась с места. Решительно пошла к двери, подхватив по пути одной рукой рюкзак, а другой схватив за рукав отрешённого человека. Он не упирался – лишь бессознательно охнул от неожиданности и оглянулся назад. Липа почти яростным движением оттолкнула коробки в сторону, повернула ключ, распахнула дверь и втолкнула его внутрь. Только затем вошла в чулан сама и заперла дверь.
С щелчком замка человек вздрогнул и как будто очнулся. Липа нашарила на полке фонарик, включила его и пробралась к кнопке вызова лифта.
Он сощурился от яркого, мечущегося по тесной комнатке луча фонарика.
- Или я уже умер?
- Или что? – отозвалась Липа рассеянно и только тогда услышала вопрос. – Нет, ты жив.
Открылись двери лифта, бросив на пол чулана изламывающуюся трапецию света; она вошла и окликнула его:
- Что ты?
Он стоял в растерянности разбуженного среди ночи, по-прежнему щурясь от света. Яркая кабина лифта, видимо, ворошила в нём какие-то вопросы, которые он почему-то не произносил вслух.
- Заходи.
Он не услышал.
- Заходи! – крикнула Липа. Даже, наверное, слишком громко.
Он вздрогнул и шагнул внутрь. Липа ударила по кнопке, и лифт рванулся вниз. Она ощутила, как всё внутри приподнимается. И вместе с этим щекочущим ощущением пришла мысль: пока в безопасности. Внезапно обессиленная, она прислонилась спиной к стенке.
- Ты кто такой? – спросила она изменившимся голосом.
Он впервые осмысленно посмотрел на неё. Без выражения человека, которого вывели из предельной концентрации.
- Тон, - сказал он. – Меня так называют.
Он ничего не спросил. Перевёл блестящий взгляд на зеркальную стену лифта и с недоумением посмотрел себе в глаза.
Проплыл холл, прокачалась тяжёлая люстра, которую они проводили взглядами, запрокинув головы. Бесшумно распахнулись стеклянные двери, прямо в серо-белую пустынную улицу. Они пошли прямо, не задумываясь, не встречая никого по пути. Яркими красными и зелёными огнями горели в тумане огни светофора, пропуская или останавливая машины. Где-то далеко залаяла собака. Из окна послышалась музыка, мягкая и незаметная, как постукивающий по крыше лёгкий дождь. Под ногами похрустывали листья, с шуршанием перекатывались вдоль тротуара.
- А куда мы идём? – спросил наконец Тон.
- Не знаю. Давай сядем, - ответила Липа рассеянно.
Они опустились на скамейку под изогнутым козырьком остановки.
- Голова так болит, будто неделю не спала, - пробормотала Липа.
Взлохмаченные ветром волосы падали на лицо; Липа откинула их – они упали обратно. Она закрыла лицо влажными от тумана ладонями, морщась от слёз. Сердце колотилось часто и сильно. Тон прислонился лбом к холодной балке остановки, не зная, что сказать.
Липа порывисто вздохнула и подняла голову.
- Я голодная, - сказала она.
- Что?
Растерев слёзы по лицу, Липа открыла рюкзак.
- Я т-так есть хочу. – Она вынула из пакета буханку хлеба. – Будешь?
Тон непонимающе смотрел на протянутый ломоть.
- Я не ел… - Он задумался. – День… Два…
- Так ешь.
Хлеб был мягким и до неузнаваемости вкусным. Его аромат на минуту перебил запах тополиных листьев.
- Соли бы, - пробормотала Липа.
- И масла.
- Подсолнечного?
- Да. Но и так вкусно. – Тон тихо улыбнулся.
Липа вдруг поняла, что не запомнила его лицо, даже вообще не представляла себе, кто он и как он выглядит. До этого она только с болезненной настороженностью ловила его движения, следя краем глаза за полоской перил.
Откуда-то вынырнул и остановился прямо перед ними автобус. Салон уютно светился в неясном белом свете тумана. Двери приветливо открылись.
- Ты знаешь этот маршрут?
Липа отрицательно качнула головой и сдула крошки с пальцев.
- Знаешь, что я думаю? – проговорила она задумчиво, почти успокоившись. – Жить, как ты живёшь, нельзя. Но не жить ещё больше нельзя.
- Но как ты попала на крышу? – Тон смотрел на уходящий автобус.
- Я тебе всё расскажу и помогу, как смогу, только обещай мне жить.
Липа сказала это, не задумываясь, прямо и почти неловко, как ветка, которая ещё не