Хуан

    Я боялся отца. Красивый, умный, властный – он был идеальным владельцем крупной семейной фирмы, боготворимый сотрудниками и уважаемый партнерами по бизнесу. Свой же дом Эдвин Сток превратил в маленький индивидуальный ад, взяв себе роль сатаны. Я боялся его всегда – трезвого и пьяного, отдыхающего и занимающегося делами. Я был в ужасе, даже когда он отсутствовал. Ведь отец всегда возвращался, а это было хуже всего. Не перечесть всех унижений и оскорблений, которые выпали на нашу с мамой долю, а на волне наиболее сильных припадков он избивал нас. Я прекрасно помню ту свою жизнь – свое стремление раствориться в нашем большом доме, превратиться в тень, во что угодно, лишь бы не привлекать его внимание. Я был забит до такой степени, что даже не жаловался матери, когда экзекуции проходили во время ее отсутствия. Могу припомнить за собой только одно проявление протеста; мы играли в футбол на газоне у соседей, и отец, после хорошей дозы спиртного, присоединился к нам. Я тут же встал в ворота, чтобы не путаться у него под ногами, и тут началось. Получив мяч, он тут же старался ударить по моим воротам, а в меня вселился демон. Я брал все, что летело. Неплохая реакция и координация, плюс накопившаяся злость сделали меня непробиваемым. Он не забил, а вечером пришел в мою комнату. Он ударил меня, шестилетнего мальчишку, кулаком в лицо, выбив зуб и разбив нижнюю губу.
- Видишь, - заметил он, потирал костяшки пальцев, - я всегда добиваюсь своего. Ты все-таки пропустил удар.
В тот день, лежа в собственных моче, крови и слезах, я объяснил себе, что чувствую к нему. Страх и ненависть. Я хотел, чтобы он умер. И в первый раз попросил Бога об этом.
     Мама любила работать в саду, это было единственным ее утешением, кроме меня, конечно. Высокая, стройная блондинка, с огромными голубыми глазами, она всегда производила на окружающих впечатление некоторой отстраненности, всегда была «не от мира сего». Она не терпела – кричала, дралась с отцом, старалась не давать ему издеваться надо мной. Но что-то было в нем такое, что удерживало ее от побега, от какого-нибудь решительного шага. Теперь я понимаю, что это тоже был страх – он умел внушить его нам обоим, умел загипнотизировать ужасом. Когда-то она любила его и доверяла ему, теперь постепенно угасала, и даже ее отчаянные крики были слышны все реже. Она почти смирилась, но ее сад был великолепен, особенно розы, особенно после появления Хуана. Хуан приехал к нам из Мексики и сначала был «приходящим» садовником, а потом отец взял его на постоянную работу – он тщательно следил за состоянием дома и сада. Хуан жил в небольшой пристройке и очень мне нравился; надувал щетинистые щеки, шевелил усами, иногда ходил в цветном пончо и часто рассказывал о своей стране.
- В моем роду есть настоящие индейцы! – горячо шептал Хуан, - правда – правда!
Однажды, на какой-то праздник, он вытащил на улицу где-то добытый искусственный человеческий череп, зажег внутри него свечку, украсил гирляндами и сел рядом, закурив сигару. Мне он сказал, что сегодня праздник мертвых, и именно так он и отмечается в Мексике. Я, как зачарованный, смотрел на светящийся череп, пока не пришла мама и не свернула наше мероприятие, назвав Хуана жуликом. Я очень обиделся за своего друга и сказал, что с настоящими мексиканскими индейцами так не обращаются. Мама рассмеялась:
- Сынок, Хуан не мексиканец, он приехал туда из Коста-Рики, в поисках лучшей жизни. А родился в Севилье. Так что никакой он не индеец…
Я не рассердился, только рассмеялся, как мама. Иногда мы могли смеяться.
     Что-нибудь должно было произойти в нашей жизни и это произошло. Ночью я услышал мамины крики, потом она закричала на улице – в саду. Я лежал и молился. А утром на дорожке, ведущей к домику Хуана, я нашел отца. Он лежал на спине, раскинув руки, в своем любимом красном китайском халате, а из головы у него торчала остро заточенная лопатка нашего садовника. Удар страшной силы вогнал ее в череп точно между глаз, удивленно открытых, черных, пустых. Отец лежал в лужи крови и виски – бутылка была у него в кармане, когда он упал, и разбилась о булыжники. Сам Хуан пропал. Как выяснили приехавшие полицейские, пропали и все деньги отца, хранившиеся в сейфе, его дорогие часы, медальон и прочие дорогие безделушки. Мама плакала, слушая уговоры пожилого полицейского: - Все будет хорошо, миссис Сток, мы найдем его, уверяю вас…
     Мне было двенадцать, когда это произошло, и именно с этого дня я отсчитываю свою НАСТОЯЩУЮ жизнь. Фирма отца была продана его партнерам, все его состояние унаследовали мы с мамой – родители отца давно умерли, а с другими родственниками он не поддерживал отношений из-за особенностей своего характера. Мы переехали в другой дом, где мама с новой силой взялась за новый огромный сад. Но теперь мы не боялись, мы были свободны и счастливы. У меня появилось много новых друзей, у мамы появились подруги, и наша уютная гостиная почти каждый вечер наполнялась веселым шумом и смехом. Нет, мама не расцвела. У нее не было мужчин – отец отбил ей всякую охоту к общению с противоположным полом. Но у нее был я, подруги, деньги. И мама, я это чувствовал и видел, тоже начала жить. Только для нее было слишком поздно. Но мы дарили друг другу все, что не могли дарить раньше – любовь и время. И это было по-настоящему здорово. Хуана так и не нашли. Сначала полицейские приходили к нам каждый день, потом каждый месяц, потом раз в год, а потом перестали. Видимо, ему удалось добраться до Мексики и затеряться там. Я не хотел, чтобы его находили. И, поскольку одну мою просьбу Бог выполнил, теперь я просил его только об этом. Я учился, играл в футбол (вратарем!), закончил колледж. В детстве моим убежищем были книги, особенно я любил историю, поэтому и выбрал себе профессию археолога. Мама мой выбор мягко и сдержанно не одобрила; выкапывать старые кости – не дело для такого блестящего юноши, как ее сын! Но я занимался любимым делом, ездил по миру и был счастлив. Только мама беспокоила меня – по-прежнему одинокая, все чаще выпивающая в компании и без нее. Однажды я заговорил с ней на тему мужчины в ее жизни, она грустно посмотрела на меня и сказала:
- Наша первая ночь с твоим отцом была похожа на изнасилование, из-за его неопытности. Потом, какое-то время, все было хорошо. Но потом он понял, почувствовал, как ему хочется получать удовольствие, и вся моя последующая жизнь превратилась в одно сплошное изнасилование. Я как-то нашла у тебя кассеты с немецким порно, из любопытства посмотрела…я вытворяла такое, чтобы он вырубился и не шатался по дому, и не дай Бог, не наведался к тебе, что этим силиконовым дурочкам до меня учиться и учиться…я просто больше не хочу. У меня есть мужчина – это ты.
Конечно, она была немного пьяна, но больше эту тему я не поднимал.
     Мне было тридцать, и я был далеко от дома, когда мне позвонили и сказали, что мама больна. Я не спрашивал – чем? Конечно, это сердце. Не знаю, как быть с разбитым, но разорванное на части сердце не излечишь. Она лежала на своей кровати такая маленькая и холодная, и отчаянно отбивалась от врача, настаивающего на госпитализации. Огромные голубые глаза пылали гневом, я любовался и гордился ей. Победа осталась за ней, врач ушел, а я присел на краешек кровати. Мы говорили часа два без остановки, пока она не устала и не уснула. Когда мама проснулась, я взял в ладони ее изможденное лицо, поцеловал в лоб и сказал: - Спасибо за все.
Она улыбнулась, но посмотрела мне в глаза и ответила очень тихо, после долгой паузы:
- Так ты знаешь?
- Конечно! И благодарен тебе так, как никому.
Она отвернулась, задумалась.
- И как давно ты знаешь?
- Ну, когда мне было пятнадцать, в мои руки попал интересный конверт. В нем было письмо и фотография. В письме было несколько слов – «У меня все хорошо, надеюсь, у вас тоже! Молюсь за Вас!» А на фото был Хуан, с двумя красотками в бикини. Светленькая мне понравилась…Кстати, письмо пришло на наш новый адрес, из одной южной страны, не выдающей преступников…
- Да, - улыбнулась мама, - это было его последнее письмо. Мы старались быть очень осторожными, всего несколько писем…надеюсь, у него все хорошо.
- И я тоже! Но у него было много денег и Хуан нигде не пропадет! С такими-то усами!
Она рассмеялась, но потом опять затуманилась.
- Но…ты знаешь все?
Я взял маму за руку.
- Мама, я знаю, что не Хуан убил отца. Когда ты закричала, я проснулся, по обыкновению, в луже мочи. Пока менял постель, пижаму, раздались крики в саду. Я видел в окно, как ты упала, а потом встала и ударила его чем-то по голове…
- Да-да, оставленная Хуаном лопатка…а потом побежала к пристройке. Хуан увидел меня, взглянул на Эдвина…я была в ужасном состоянии. Тогда он сказал, что все возьмет на себя, ради меня и тебя. Не знаю, как я сообразила насчет побега – не помню. Дала ему ключ от сейфа, сгребла в кучу вещи Эдвина. До аэропорта – час езды, у него было много времени, чтобы улететь…Почему ты молчал?
- А что я мог сказать? Я не хотел обрекать тебя на чувство вины, вот и все. Я все видел и все помню, и после этого стал любить тебя еще больше. Ты освободила нас обоих.
- Я хочу, чтобы ты знал – у нас с Хуаном ничего не было. Я поцеловала его один раз – его руку. Это случилось, когда он уезжал в ту ночь на своем грузовичке…я все пыталась упасть на колени, он удерживал. Говорил, что на это нет времени! Всегда шутил…ты прощаешь меня, сын?
- Мне не за что прощать тебя, мама.
Она устала. И ее все еще что-то беспокоило, но я молчал. Пусть подумает.
- Я вот тут сомневаюсь, как Он, - она подняла глаза к потолку, - отнесется к тому, что я сделала?
- Он же не слепой, мама. Я люблю тебя.
- И я тебя, сын. Когда ты начал ездить по миру, я надеялась, что ты встретишь Хуана…или боялась этого, не знаю!
- Пока не встретил, - улыбнулся я.
     Через два дня мама умерла. С тех пор прошло пять лет, но Хуана я так и не встретил. И вряд ли я его когда-нибудь увижу. У нашего мира есть одно странное свойство – он то расширяется до огромных размеров, то вдруг сужается до маленького темного угла в детской комнате. Но недавно, на раскопках, меня неожиданно спросили о семье. Я рассказал о матери и привычно ограничился несколькими словами об отце. Но меня спросили, каким он был? И я начал рассказывать. Секунд через пятнадцать я понял, что описываю Хуана – его усы, глаза, смех, манеру говорить…Долго и с непонятным восторгом я рассказывал о человеке, который был нашим садовником, и не проронил ни слова о том, кто дал мне жизнь, благодаря кому я получил большое наследство. И теперь мне хочется найти Хуана даже сильнее, чем раньше. Не знаю, правильно это или нет, но мне обязательно надо найти его.