Жара стояла невыносимая. Солнце висело прямо над головой, и, несмотря на раскрытые дверцы трактора, я обливался потом, капли которого, стекая по грязному от пыли лицу, оставляли белые полосы. В небольшом зеркальце, прикрепленном в углу кабины, я видел отражение своего лица, похожего на боевую раскраску индейцев западных фильмов.
На обочине поля, у лесополосы, лежали сдвинутые копны соломы, которые нужно было заскирдовать. Стогометателем я подхватывал копну за копной, поднимал вверх и аккуратно укладывал на скирду, где четыре женщины растаскивали их, закругляя верхушку. Когда она была закончена, женщины, по приставленной лестнице, спустились вниз и направились в лесополосу на обед.
Я заглушил трактор, захватил из кабины сумку с продуктами и, усевшись в тени большого куста, облегченно вздохнул, наслаждаясь густым запахом увядающей травы и цветов. С противоположной стороны куста, вдруг, послышались голоса женщин. Я принялся за обед, невольно прислушиваясь к их разговору.
- Вчера вечером мой Степан выкинул номер, – говорила одна из них. – Мало того, что он приполз домой на четвереньках, так стал требовать налить ему еще сто грамм. Я долго спорила, а потом налила. На, говорю, подавись пьяница несчастный.
- Нельзя так говорить, Матрена, - отозвалась другая. – А то накличешь беду.
- Ну и черт с ним! Не могу видеть его такого.
- Э-э, подруга! – произнесла третья. – Хорошо тебе говорить, когда мужик под рукой. А случись что, не дай Бог, наплачешься. Да и разве он часто пьет у тебя? Вот мой Ефрем пил, так уж пил, царствие ему небесное. Если в месяц выпадет, хотя бы один день, когда он придет с работы трезвым, так это праздник для меня. Ругала я его, на чем свет стоит. А, как его не стало, поняла, что хотя он и пил, но я за ним никаких забот не знала: крыша потекла, - он починит, свалился забор, - поставит, сломалась ручка на вилах, - сделает. А теперь, даже гвоздь забить и то приходится кого-то за бутылку нанимать.
Некоторое время за кустом нависла тишина, потом женщина вновь заговорила:
- Без мужика тяжело, особенно если корова в хозяйстве есть. Ей и сена надо заготовить, и накормить, и напоить, в сарае почистить, и все это самой приходится делать. Если бы можно было вернуть моего Ефрема, я бы никогда не ругала его за выпивки.
- Что твой Ефрем пил, так это работа его разбаловала, - заговорила Матрена. – Всю жизнь при лошадях, сам и царь и Бог. Бывало без бутылки к нему не подходи, не даст лошадей.
…Мне вспомнился наш бывший конюх Ефрем Тимофеевич тощий, высокого роста, мужчина. Правду сказала Матрена. Если не поставишь бутылку самогонки, никогда не получишь лошадь. Они у него все в разъездах, а те, что оставались в конюшне, были хромые или больные. Но стоило показать Ефрему бутылку, как лошади тут же выздоравливали…
- Вот за эти бутылки я тогда со всеми мужиками переругалась, - вновь заговорила женщина. – Да и не только с мужиками, и с бабами тоже. Просила и умоляла не давать ему ничего, все бесполезно. А он, мало того, что на работе выпьет, еще и дома добавлял. Я уж и не знала, куда самогонку прятать.
- Эка невидаль! – воскликнула Матрена. – Мой тоже причащался, когда я в доме самогонку держала. А, как закопала ее в сарае, как от бабушки отходила.
- Да пробовала я!
- Ну и, что?
- Везде находил. Однажды спрятала несколько бутылок в стог сена, думаю, не будет же он его разворачивать? Так Ефрем взял длинный, металлический прут и давай его втыкать в стог со всех сторон. Втыкал до тех пор, пока не нашел. В другой раз закопала в огороде, да и те в разных местах, чтоб он все сразу не выкопал. Так он весь огород вспахал не хуже трактора, и нашел две бутылки. Хотела одну отобрать, так у него разве отберешь? У собаки кость легче отобрать, чем у него бутылку. Прости меня, Ефремушка, я не со зла это говорю.
- Ему бы только клады разыскивать, - проговорила Матрена. – Видать нюх у него хороший.
- Не знаю, как на клады, а вот на самогонку нюх прекрасный был. А у меня ни нюха, ни памяти. Сама же прятала и не помню где. Да и разве запомнишь захоронки эти? Сколько их было на моем веку? И вот, прошло уже шесть лет, как Ефрема нет, а я до сих пор бутылки нахожу. То в сарае, когда навоз убираю, то в кадушке с зерном, то в огороде лопатой выверну, и сразу мужа вспоминаю. А как вспомню, так плачу. Не могу смириться, что его нет.
- Все мы под богом ходим. Кто-то раньше в землю уйдет, кто-то позже, но никто тут не останется.
Долгое время за кустом молчали. Я начал собирать в сумку остатки продуктов и тут же услышал:
- Что-то мы засиделись, пора и честь знать! Нам ведь до вечера надо еще скирду сложить. Поторапливайтесь, бабоньки, а то не успеем.
Женщины ушли. Вслед за ними направился к трактору и я.
|
