Сказать, что было жарко, это, повторяя банальность, значило бы не сказать ничего. На улице – за тридцать. А сколько в салоне автобуса с неисправным почему-то кондиционером даже трудно себе представить: все как будто плавилось в нем, начиная с воздуха. Воздух плыл влажным жаром, перетекая от кресла к креслу, от тела к телу. Темные полупрозрачные шторки по южной стороне просвечивались, совершенно не защищая от солнечных лучей. И притом сами они - своим цветом - напитывали солнце. Отсюда возникало ощущение, что это даже не шторки – иллюзия какая-то, зыбкое марево, концентрирующее в себе и без того нестерпимую жару. Сидения, обтянутые грубой тканью, и одежда пропитались потом, наводя на мысль о влажной и теплой луже, в которой приходилось сидеть. Пот пощипывал кожу, щекотал бока, каплями скатываясь из подмышек, а еще – я это четко ощущал – просачивался, пульсируя, через поры на самой макушке и на лбу.
Автобус вторые сутки стоял на границе Беларуси и Польши - в пресловутых Брузгах. Таможня «выкаблучивалась», и коммерческие туристы, а попросту – челноки, изнывали от жары и безделья, от невыносимого ожидания, от такого же невыносимого, но ставшего жизненно необходимым, унижения. От невозможности надолго отойти от автобуса: можно отстать от группы. А с другой стороны, лесок у дороги, где, казалось бы, можно найти защиту под сенью деревьев, бесстыдно «заминирован», потому что отхожие заведения для приграничных – не в один километр - очередей не предусмотрены.
Места в автобусе - в этом клубе по интересу, как и всегда, распределились в большей степени по возрастам. Впереди «матроны» - рыночные дамы неопределенных размеров и лет, но с претензией на солидность. Середина – она и есть середина. А «галерка» - молодежь от восемнадцати до тридцати. А, может, и больше. Здесь, попробуй, разберись.
Я, подняв подлокотник, наполовину стою, наполовину сижу боком на краю сидения в проходе автобуса, чтобы не париться в своем, мокром от пота кресле, и исподволь наблюдаю за юностью, цветущей в этих адских условиях по своим ненасытным и вездесущим законам. Парни - по пояс обнаженные: в основном, в шортах и сланцах - пластиковых шлепанцах. Девушки в легких топиках, в шортиках или коротеньких лосинах – «велосипедках», в легких же босоножках или «вьетнамках». Все они, разгоряченные не только внешней температурой, розовощекие и веселые, заняты своей непередаваемой словами игрой, где легкий словесный флирт пытается перейти на столь же легкие телесные ухаживания – прикосновения, поглаживания, рукопожатия, дружеские лобызания.
В самом углу предпоследних – напротив двери - кресел парень с девушкой целуются взасос и, видимо, уже начинают забывать, и где находятся, и что вокруг кроме них кто-то есть. Посредине длинного, во всю ширину автобуса, заднего сиденья в вальяжной позе, широко расставив ноги, сидит крупный с красным одутловатым лицом, с приличным животом и редкой рыжей порослью на впалой груди парняга. Он разливает из бутылки прозрачное содержимое по пластиковым стаканам, которые передает из рук в руки ближнее окружение, и громко комментирует по поводу тех, в чью посуду льется спиртное. Фразы типа «второму столику не наливать», «девочки быстро хмелеют, но долго не пьянеют», «Ваван, с тебя тост», сыплются из него как из рога изобилия.
Галерка, перебивая друг друга, разговаривает громко и вульгарно, чем доставляет остальным двум третям, ждущим проезда через границу, неприятные ощущения. Если же быть более точным, то больше всего они достают «мамаш» с первых трех рядов сидений. Они – нет-нет, да и глотают пилюли, изнемогая от жары и от собственных болячек. Цедят раз за разом воду из бутылок и периодически возмущаются. Они как бы разговаривают между собой, но так, чтобы их было слышно на галерке.
Так продолжается уже довольно долго. Задние сидения ненасытно развлекаются, все более и более, не обращая внимания на остальных. А передние возмущаются, обращаясь к водителю, потому что руководитель туристической группы спит на первом сидении у двери, а разбудить его ни одна из «мамаш» не решается. В общем-то, это и бесполезно, потому что тот принял снотворное, бутылка из-под которого валяется тут же.
И все же одна из этих солидных дам, сидящая с мокрым полотенцем на голове и, видимо, не совсем адекватно воспринимающая ситуацию, время от времени пытается обратить на себя его внимание: «Вообще-то, этим должен заниматься руководитель группы. Георгий Николаевич должен. Безобразие просто. За что деньги платили?»
Руководитель бессовестно молчит, никак не реагируя на замечание, иногда, правда, что-то бормоча себе под нос.
На галерке страсти разгораются все больше. Одна из девушек, взмахнув рукой, в экстазе восхитительнейшего состояния сознания вдруг восклицает:
- Дискотеку хочу, мальчики.
Тамада с рыжеволосой грудью ответил «ща» и громко скомандовал, ориентируясь на водителя, у которого еле слышно работал радиоприемник:
- Фьключите музычку в салон!
Водитель что-то пробурчал по поводу того, что «люди спят», и «музычку» не включил. Компания продолжала гудеть минут пять, о музыке не вспоминая. Однако девушка вдруг снова вспомнила о дискотеке, и недоуменно, и возмущенно вскричала:
- Ни поняла… А где музыка?
- Эй, водитель! – заорал тамада, - фьключите музычку в салон.
Водитель снова отворчался, и какое-то время парень, на что-то отвлекшись, не обращал на него внимания. Потом, не глядя, бесцеремонно отодвинул поникшую на его плечо голову только что желавшей дискотеки, но вдруг уморившейся девушки, и снова выкрикнул:
- Водитель! Фключите музычку в салон.
Парень не злобствовал. Он просто заторможено, даже с какой-то веселостью в голосе изъявил уже ставшее его собственным желание оттянуться по полной. В нем не было агрессии. Он, видимо, думал, что водитель просто его не слышит. Поэтому и предпринял новый шаг.
- Мамаша…с полотенцем, скажите водителю, пусть фьключит музычку в салон.
Женщина от такой наглости сначала опешила, не нашлась, что ответить, но внутренняя работа в ней, судя по лицу и по тому, как быстро обернулась, закипела.
- Обнаглели совсем. Мама-аша, видите ли. Какая я тебе мамаша? С-сынок нашелся, - она на секунду замолчала, накапливая гнев, чтобы излить его окончательно, - Водитель, наведите, в конце концов, порядок в автобусе, - претенциозно громко процедила сквозь зубы.
- А я что? Мне что, больше всех надо? Вон… будите Никалаича, пусть он разбирается. Они же собирались не брать больше эту компанию.
«Они» - это администрация турфирмы, которая успокаивала клиентов, подобных «мамаше» тем, что обещала каждый раз, что «Рыжего на этот раз точно не будет». Но Рыжий каждый раз всплывал, и всегда со скидкой скупал всю галерку, то есть заднее сидение, на которое, обычно, в связи с неоткидными спинками никто не претендовал. Ну, разве что, когда был сезон, и не хватало мест по всем фирмам. Сейчас же сезона не было, и управленцы из администрации шли по накатанной: лишаться прибыли из-за капризных дам они не хотели. А дамы эти поедут по любому, потому что начинать на других фирмах, во-первых, лишиться бонуса, а, во-вторых, «а там что, лучше?»
Николаевич, руководитель группы, темный сухощавый мужичок лет пятидесяти, похожий на индуса, заворочался и сел, не совсем еще адекватно воспринимая ситуацию. Рыжий даже обрадовался: на его физиономии это сразу же отразилось.
- О, Никалаич! Николаич, скажите водителю, пусть фьключит музычку в салон.
- Смольский, ну, какая, к черту, музыка? - сморщился еще не совсем пришедший в себя Николаевич, - Люди отдыхают, - повел он полусонным взглядом по салону, - И вообще, Смольский, завязывай бузить.
- Я бузю… - он запнулся, видимо, соображая, - Я бужу… Тьфу, ты… Ну, Никала-аич, - загнусавил Рыжий, - ну скажите: нарлод трлебует…
Судя по тону он, уже как бы извинялся, выклянчивая эту свою «музычку», но нажал на слова «народ требует», что получилось смешно из-за дефекта произношения звука «р». Дамы с первых мест захихикали, и вся ситуация вдруг разрядилась. Рыжий уже не казался таким противным, да и компания, вроде бы не такая шумная. И вообще – дети. Какая-то сердобольная с третьего сиденья бросила:
- Да включите вы им эту музыку негромко, молодежь все-таки, им повеселиться хочется, это нам уже ничего не надо.
- А че ж не надо, - сказала другая, - я бы тоже послушала радио. Все как-то отвлекаешься.
Еще кто-то поддакнул из середины: один, другой.
- Саша, включи ты им радио, - сказал Николаевич, махнув рукой, - Не поймешь, - проворчал он, - то надо, то не надо.
Саша включил «музычку в салон», поискал волну. Кто-то сказал «оставь эту» и в автобусе постепенно воцарилась относительная тишина. Компания, во главе с рыжим парнем, спала – как один. «Музычка» тихо сопровождала их сопение. Лица, уставшие от дороги, жары и спиртного лоснились каплями пота.
Сколько еще?
