Перед Прологом. Михаил Акимов
Вероятно, я – рекордсмен мира по количеству дурацких снов, снящихся одному человеку. Я не знаю, в чём причина. Возможно, это расплата или наказание за то, что я пишу юмористические рассказы; вот Морфей в отместку и присылает мне всю эту дребедень: ну-ка, мол, испробуй на себе, каково твоим читателям! Однажды в молодости, например, мне приснилось, что в нашу комнату студенческого общежития пришли Beatles, и мы всю ночь говорили с ними о музыке. Впрочем, я не только говорил, но и, с какой-то стати, не имея на это ни права, ни таланта, стал показывать Полу Маккартни, как надо играть партию баса в песне Джона Леннона «I want you». Маккартни послушно повторял за мной рисунок; его, наверное, убедили мои слова, что лично я сыграл бы именно так. В общем, я задавил его своим авторитетом. И это понятно: сон-то мой, а не его!
Я был очень благодарен ребятам из Beatles, что они нашли время посетить меня хотя бы во сне. Впрочем, в этом плане мне грех жаловаться на кого-либо из знаменитостей: несмотря на свою занятость, многие из них приходят и спрашивают у меня совета по какому-либо, особо важному для них, вопросу. И надо отдать мне должное, я никого не выгоняю. А иногда мы просто сидим, разговариваем.
И вот недавно ко мне в сон пришло столько великих людей, что я, наконец, понял: Морфей вовсе не стремится меня наказать; напротив, он хочет, чтобы я поведал об этом всему Миру! Конечно, утром, как водится, многое подзабылось, но я сел за клавиатуру и стал добросовестно вспоминать. А что не вспомнил, написал сам – от их имени!
Такой кошмар вряд ли мог присниться даже монархисту Хворобьёву: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Гоголь, Лев Толстой и Чосер пишут сценарий-буриме криминального сериала! От суровой ответственности за подобное кощунство меня спасает только то, что я их к этому никак не поощрял, это была их собственная инициатива. Каждый из них что-то рассказывал, остальные – в том числе и я, - слушали. В общем, получилось что-то вроде «Декамерона», только с каким-то пошловато-криминальным уклоном.
Но здесь я, чтобы подчеркнуть полную свою непричастность к приведённому ниже безобразию, исчезаю и уступаю место тем, кто и должен за всё это отвечать.
Пролог. Джованни Боккаччо
Начинается книга, называется Декамерон, прозванная principe galeotto.
Итак, скажу, что со времени благотворного вочеловечения сына божия минуло 2006 лет, когда славный Захолустинск, прекраснейший изо всех российских городов с населением до 200 человек, постигла смертоносная чума, именуемая гепатитом B, которая, под влиянием ли небесных светил, или по нашим грехам посланная праведным гневом божиим на смертных, за несколько лет перед тем открылась в областях Запада и, толком там никого не напугав, безостановочно подвигаясь с места на место, дошла, разрастаясь плачевно, и до Востока. И здесь уж она порезвилась на славу.
Желая спастись от болезни, жители ещё усерднее налегли на единственное имевшееся у них лекарство, до того употребляемое в целях профилактики, увеличив дозу с 0,5 до 0,75 литра; а когда городские власти объявили, что источником заболевания является вода городского водопровода, вообще отказались от всякой другой жидкости. Но всё было напрасно: микробы гепатита не погибали, а только пьянели и после этого начинали вытворять в организме такое, что ни одному трезвому микробу и в голову бы не пришло. Постепенно они втянулись в это дело и стали массово покидать организмы, хозяева которых указанного лекарства не потребляли, и переселялись в те, где его было вдоволь. Воспользовавшись сим обстоятельством, несколько достойных мужей, освободившихся таким образом от возбудителя болезни, решили на время покинуть пределы Захолустинска и провести за городом время, за которое, как они надеялись, микробы или погибнут от алкоголизма, или, по крайней мере, будут направлены на принудительное лечение в ПНД. Они нашли красивое место на берегу речки с поэтичным названием Тухлянка, поставили палатки и стали жить там. Днём они ловили рыбу, каждый раз поражаясь форме и выражению лица того, что попадалось им на удочки, а вечером у костра, чтобы как-то скоротать время, писали сценарий криминального сериала, и так до утра. С целью поведать вам сочинённые ими истории, я и веду данное повествование, но тут наступает время передать слово первому рассказчику, достопочтенному сэру Джеффри Чосеру, который, в своё время, перевёл моего «Декамерона» на английский язык, от чего тот сделался в стихах. Я был очень рад узнать, что «Декамерон» по-английски звучит как «Кентерберийские рассказы». Ох, уж этот английский язык! вот уж поистине: пишется «Манчестер» - читается «Ливерпуль»! … Но я вижу, что сэр Джеффри в крайнем нетерпении, ему хочется поведать нам что-то сокровенное, и я умолкаю, ибо начинается день первый Декамерона.
День первый. Джеффри Чосер
Внемлите, судари! Сейчас
Я вам поведаю рассказ
Весёлый и забавный,
О том, как в Питере у вас
Менты уже в который раз
Народ спасают славный.
Сплочённ ментовский коллектив!
И, это дело уяснив,
Братва в Москву сбежала.
Исчез бесследно рецидив,
(Все СМИ немало удивив),
И новых дел не стало.
Грустит без дела прокурор:
Преступный мир войны топор
Зарыл, противу правил …
И, выполняя уговор,
Ментовский дядька Чер… (простите!) Мухомор
Всех в отпуска отправил.
… Ну, как вступленье? Не совру:
Любой собрат мой по перу –
Ну, скажем, Пушкин Саша
Его продолжит ввечеру,
И знаю я: всем по нутру
Придётся повесть наша.
День первый (продолжение). Александр Пушкин
С похмелья жаждою томим,
Андрюха Ларин в бар стремился …
Вдруг вор по кличке Серафим*
Из подворотни появился.
__________________________________________________________________
* Серафим – (правильно: «Шестирукий Серафим») – известный вор-карманник Петербурга. Прозвище «Шестирукий» получил за то, что в давке мог в считанные секунды обчистить карманы шестерых человек. (Здесь и далее прим. М. Акимова).
____________________________________________________________________
«Начальник! – рек он. – Знаю я:
Ты в отпуске со всем отделом,
Но так ведь дальше жить нельзя,
Тут дело пахнет беспределом!
К нам гастролёр заехал днём –
Садист и изверг: Пашке Мину
Он угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул!
И грудь ему он сам отверз,
А угль отнял у кочегара –
И Питер разом весь замерз:
В котельных ведь не стало пара»!
(Далее Пушкин, откашлявшись и закурив):
Андрюха, добрый мой приятель,
Трудился на брегах Невы,
С согражданами был на «вы»,
С преступниками тоже, кстати.
(выпив бокал вина):
О многом мог сказать бы я.
Но спать давно пора, друзья.
(И наступило утро, и Пушкин прервал дозволенные речи).
День второй. Лев Толстой
Все удачные дни похожи друг на друга, каждый неудачный день неудачен по-своему.
Всё смешалось в убойном отделе.
Подполковник Петренко, мужчина лет 55, во внешности которого ощущалось, по мнению его заместителя, что-то «несвойственное месту», открыл экстренное совещание.
- Ne perdons point de temps*, - сказал он лениво, как актёр говорит роль старой пиесы. - Капитану Ларину через своего «барабана» стало известно, что в городе появился заезжий гастролёр, личность вовсе не положительная и даже подверженная всем порокам современного общества. Достаточно сказать, что в ресторане его видели за поеданием мяса. Pardon, je vois que je vous fais peur**. Господа офицеры, какие меры мы предпримем для выявления преступника?
С места поднялся лейтенант Дукалис, массивный, толстый молодой человек с стриженою головой. Он был несколько больше других мужчин и обладал умным и вместе робким, наблюдательным и естественным взглядом, отличавшим его от всех. По мнению подполковника, он был l’homme a l’esprit profound***.
- Антре ну, - начал он, - все эти бандиты-мандиты имеют идефикс: их тянет на место преступления. Компрене ву, что я имею в виду? Мы всем отделом, как говорится, олл тугезе – простите, подполковник, мой неважный английский, - идём в ресторан, где он ел мясо, садимся и ждём. Чтобы не вызвать подозрения, тоже что-нибудь мясное закажем, ну, и выпивку. И пусть Управление не скупится на деньги, чтобы не получилось, как с Шараповым в «Астории». Не с па? А мы – люди терпеливые, если надо, месяц ждать будем.
В кабинете поднялся невообразимый шум. Слышны были только отдельные реплики: «C’est impossible …»**** …. «…le vieux est d’une humeur de chien …»*****….
* Не будем терять времени (франц.).
** Простите, я вижу, что я вас пугаю (франц.).
*** человек глубокого ума (франц.).
**** (и все другие звёздочки) – честно говоря, мне надоело переводить каждую фразу. Тем более: вам это нужно? Поступайте так, как поступали, читая «Войну и мир» - пропускайте французский текст!
Реплика сеньора Джованни, которому всё это тоже надоело
- Умоляю, граф, довольно! Вы бы хоть сначала определились, на каком языке будете повествовать! Я понимаю, что все русские свободно изъясняются по-французски, но пожалейте нас, бедных итальянцев, которые не знают ни одного языка, кроме родного! Мы ещё как-то понимаем русский, который схож с итальянским своей напевностью, как отмечал ваш Ломоносов … Нет, нет, не спорьте: «Декамерона» написал я, мне и решать, кто поведёт рассказ дальше! Прошу вас, господин Некрасов!
День второй (продолжение). Николай Некрасов
Идею ту, Дукалиса, начальники ментовские
По долгом обсуждении решилися принять.
И лишь вопрос финансовый был камнем преткновения:
Где взять им столько денежек – ментов кормить-поить?
И уж совсем отчаялись, как вдруг приходит маленький
Один менток зашуганный и робко говорит:
Служу я, мол, начальнички, при камере хранения,
Куда от всех преступничков приносят конфискат.
Так вот, мол, есть в той камере скатёрка самобраная:
Лежит себе бесприбыльно уже лет пять тому,
Её у Березовского отняли пограничники,
Когда злодей тот в Англию с России выезжал.
И к этой вот скатёрочке инструкция пришпилена,
В ней почерком Абрамыча написано, что всё
Скатёрка даст, что просится, одно лишь затруднение:
Мол, водки можно требовать в день только по ведру.
Начальники все в радости, но не Дукалис с Лариным,
Они носы повесили и начали бурчать:
Мол, где такое видано, что в день – всего ведёрочко?
Что ж - в ресторане трезвыми прикажете сидеть?
Но строго им начальники велели не раздумывать,
А взять скорей скатёрочку и в ресторан идти …
Пора и нам, сограждане, винца немного выпити
И спать лечь. А рассказец наш – до завтра отложить!
(И наступило утро, и Некрасов прервал дозволенные речи).
День третий. Николай Гоголь
Холодным мартовским днём к дверям петербургского ресторана «Северная Пальмира» подъехала машина. Это был джип с привинченным к задней двери большим запасным колесом. Вид этого колеса очень заинтересовал двух мужиков, которые стояли у ресторана с самым скучающим видом. «А как ты думаешь, Андрюха, - спросил один из
